Джеймс посмотрел на Борислава искоса.
-- Профессиональная деформация, -- констатировал он. -- Прямо-таки налицо. По крайней мере, психологи в центре тебе скажут именно это. А ведь ты всего десять дней там провел.
-- Я сам об этом думаю, -- признался Борислав. -- Когда я работал на Гиганде, я прекрасно понимал, что это роль. Игра. Маскарадный костюм, который я сниму и повешу в шкаф. Вернусь на Землю, и ничего от Гиганды во мне не останется... Так вот, в Рейхе у меня такого чувства не было.
-- А какое было? -- с интересом спросил Джеймс.
-- Я чувствовал себя странновато -- но на месте. В целом как среди своих. Мне и играть-то почти не приходилось.
-- Идеальные показания для контактера, -- заметил Джеймс вполголоса.
-- Да... -- Борислав вдруг охрип. -- Дело в том, что такого контакта у нас еще не бывало.
Джеймс развернулся к собеседнику.
-- Понимаю тебя, -- сказал он. -- Даже все зная, трудно сразу воспринять ситуацию как принципиально новую... И даже не воспринять, а -- пережить. Наверное. Это очень непривычно. "И в то же время -- кто бы мог подумать? -- недаром говорят, что душа не всегда соответствует телу, -- этого колосса мог привести в трепет отважный ребенок, не дрогнувший перед ним, а в тех случаях, когда его козни с адом и хитростями не получались, он бледнел и дрожал, поскольку сама мысль о честной борьбе на равных способна была заставить его бежать на край света". Знаешь, откуда цитата?
-- Знаю, -- сказал Борислав. -- Маркиз де Сад, "Сто двадцать дней Содома". О чудовищном герцоге де Бланжи. Значит, в положении герцога сейчас мы? А ведь Рейх нам не противник...
-- Но может им стать, -- сказал Джеймс совсем тихо. -- Во всей нашей контактерской, а тем более прогрессорской работе мы еще никогда не имели дела с равными. И я не берусь предсказать, к чему приведет массовое осознание этого факта.
-- Совет -- это еще не масса...
-- Совет -- это еще не масса, -- согласился Джеймс. -- И то слава богу, я бы сказал. Но, во-первых, Совет достаточно велик. А во-вторых, он как минимум на две трети состоит из людей, работа которых связана с Землей и только с Землей. Раньше они могли воспринимать наши дела как происходящие в условном "где-то". В далекой Галактике. А теперь... Ты ведь помнишь, что это вообще первый случай, когда вопрос о контакте выносится на обсуждение целого Всемирного совета? До сих пор КОМКОН справлялся сам. Но сейчас он не смог взять на себя такую ответственность.
-- Не смог, -- повторил Борислав.
-- Не смог, -- подтвердил Джеймс. -- Там ведь тоже обычные люди сидят, а не сверхчеловеки... Забавно. Теоретически концепция контакта не содержит никаких оговорок, касающихся того, кто выше по развитию, а кто ниже. Так что формально -- это дело КОМКОНа... Но практически...
Борислав чуть не рассмеялся.
-- Конечно. Одно дело -- наставлять на путь истинный средневековых индейцев, сидящих где-нибудь на Сауле или на Авроре. Бремя белых... А ведь, если разобраться, получается, что само контактерство порождено прогрессорством. Именно так. Не наоборот.
Джеймс смотрел на Борислава сочувственно.
-- Что сказать... Наверное, ты прав. Даже наверняка. Но ведь ты высказался. Тебя выслушали. Никто тебя не изолировал, как прокаженного. Тебя не только слушали, но и услышали -- гарантирую. А докладывал ты достаточно красноречиво... Ты сделал все, что мог, серьезно. Черт возьми, ты сделал намного больше, чем мы рассчитывали, когда тебя туда отправляли. Борислав... Ну расслабься же. Мне на тебя смотреть страшно.
Борислав не стал отвечать. Да, его слушали. Да, он рассказал. Красноречиво. Про Рейх. Про красивую планету Феззан. Про мощные космические станции. Про исследования. Про целый мир, развивающийся, населенный умными жизнерадостными людьми.
...Про тысячи боевых линейных кораблей. Про ученых, носящих военные мундиры. Про закон об элиминации, отмененный всего два поколения назад. Про Вестерланд.
Его продрало холодом.
Сознание непоправимой ошибки было невероятно острым. Он еще не понимал, в чем именно эта ошибка состояла. Но -- нельзя так, нельзя, нельзя, нельзя...
Что-то пискнуло. Джеймс опустил глаза. Он считывал с браслета текстовое сообщение, и Борислав видел, как его лицо меняется.
-- Совет наложил вето, -- выговорил Джеймс.
Все, подумал Борислав. Он откинулся на скамье и стал смотреть в небо.
-- ...Бессрочное вето. До нового обсуждения. Окно закрыть. Тему прекратить. Поручить КОМКОНу-2... и так далее...
Борислав нашел в себе силы усмехнуться.
-- КОМКОН-2 -- это в данном случае ты, -- сказал он.
Джеймс чертыхнулся.
-- Нет. Я ухожу с этой службы. Прямо сегодня.
Борислав лениво повернул голову. Британская выдержка Джеймсу изменила, надо же...
-- Я ошибся, -- сказал Борислав.
-- В чем?
-- Я не знаю. Что-то с самого начала было неправильно. Я не видел выбора... И все равно -- неправильно... Нельзя так... -- он сделал усилие, чтобы замолчать. Сердце закололо.
Джеймс не ответил. Он смотрел в другую сторону.
Борислав повернулся -- и увидел, что по дороге идет человек. Высокий, тощий, в просторной серо-зеленой куртке. Довольно быстро идет. Торопится.
Минут через пять он приблизился уже на такое расстояние, с которого можно разглядеть пресловутые белки глаз. И лицо. Длинное, старое, мягкое, такое знакомое по стереоизображениям лицо.
Леонид Андреевич Горбовский...
-- Здравствуйте, Леонид Андреевич, -- сказал Джеймс.
Борислав промолчал.
Горбовский дошел до скамьи и неуклюже сел.
-- Вы уже знаете, -- сказал он тихо.
Джеймс кивнул.
-- Мне жаль, -- сказал Горбовский. -- Спасибо... особенно вам... Борислав, я ведь не путаю? Ваш отчет -- шедевр искусства контакта. Не шучу... впрочем, какие уж тут шутки. Борислав, давайте сделаем так: если будут любые вопросы -- звоните мне. Совершенно любые. Вот номер, -- он протянул пластиковую карточку.
Борислав, не глядя, принял карточку и сунул ее в карман.
-- Почему? -- спросил он.
Горбовский закряхтел.
-- Не спешите, -- посоветовал он. -- Не спешите осуждать. И не спешите настаивать. Я голосовал за контакт. Как и большинство присутствовавших членов КОМКОНа, по-моему... Но Всемирный совет -- это не только мы. Всемирный совет -- это Земля. Большинство Всемирного совета -- учителя и врачи, вы это прекрасно знаете... С принципом "не навреди" очень трудно спорить. И нужно ли?..
-- Леонид Андреевич, вы представляете, что мы теряем? -- это сказал Джеймс, напряженный до звона.
-- Думаю, что нет, -- сказал Горбовский. -- Целый новый чужой мир -- это представить очень трудно. Терра нова... Но почему вы так уверены, что -- теряем? Запрет не вечен. Рано или поздно его пересмотрят. Может быть, тогда и разговор получится лучше, вам не кажется?.. Не знаю, доживу ли я, но вы-то можете дожить. И будет вам новый мир. Все естественно, нет?..
Борислав и Джеймс переглянулись.
-- Леонид Андреевич, -- сказал Борислав. -- Спасибо вам за поддержку, честное слово -- спасибо. Только не надо городить фантомы, я вас прошу. Нам ли не знать, что из любой теории развития при желании можно сделать любые выводы. Вплоть до того, что человек способен только летать. Или, наоборот, только ползать. Диалектика. Так вот, я вас умоляю: не надо диалектики. Чушь это. Единственная причина принятого сейчас решения -- обычный страх. Трусость. Остальное -- лепет, еще раз простите...
-- Вы очень строги, -- сказал Горбовский.
Борислав осекся.
-- А вы -- нет? -- спросил Джеймс.
Горбовский с интересом посмотрел на него.
-- Контакт будет, -- сказал он убежденно. -- Но неужели вы и правда думаете, что такое возможно сразу? Это ведь даже не планета. Это Вселенная. Чужая Вселенная. И -- вот прямо так? Мгновенно? Без того, чтобы подготовиться, приладиться, подрасти?.. У нас длинная история. У них, как я понимаю, еще длиннее. Куда спешить? Ну пусть даже поколение сменится. Эта дверь -- вот она. Мы ее откроем, когда захотим. Ведь ничего же страшного не случилось. Ничего необратимого.
