Всеблагая Матерь. И тут до Давоса дошло. Он осознал весь ужас происходящего. Ему не требовалось никаких доказательств, он просто был уверен, и все. Но у него не было времени обдумать свою догадку или даже просто открыть рот, чтобы рассказать остальным. Потому что в этот миг окна взорвались.
В оконные проемы были вставлены лишь мутные кусочки слюды; тот, кто жил здесь, был слишком беден, чтобы позволить себе настоящее стекло, рассеянно отметил Давос. Острые обломки разлетелись по полу, а за ними внутрь ворвались снег и тьма, гася огонь, принося с собой такой немыслимый холод, что даже воспоминание о тепле улетучилось, словно дым. И в темноте Давос услышал звук шагов. Они идут.
На мгновение он замер. В спину словно вонзили копье, и Давос не мог шевельнуться, даже если бы захотел. Вместе с нарастающей болью его охватило внезапное желание выпрыгнуть из разбитого окна, побежать им навстречу, стать одним из них, как и было предопределено. Они едва не заполучили его на Скагосе, и теперь он должен…
- ШЕВЕЛИТЕСЬ! – раздался громовой голос, разорвав заклятье, и Давос с удивлением понял, что это кричит он сам. Невдалеке уже появились призрачные силуэты, они медленно, ощупью, продвигались вперед. Они просыпаются с темнотой… и идут на охоту… в бесконечной ночи…
Нужно действовать без промедления. У Давоса был меч, но он знал, что обычная сталь не поможет против этого врага. Он слышал, как люди Мандерли строят баррикаду, их мечи зазвенели, ударившись о что-то… что-то странное, неправильное. Сир Эдмунд издал боевой клич, ответом на который было молчание.
Как ни странно, Давос был почти благодарен судьбе, что он уже встречался с этими тварями на Скагосе; если бы ему пришлось впервые узнать об их существовании сейчас, это лишило бы его сил сражаться за свою жизнь. Башня сделана из камня, она не сгорит, но Давос не хотел, чтобы его люди погибли в огне. Вокруг башни поставлен частокол, окруженный рвом, там есть факелы, он мог бы…
Давос вышиб плечом дверь и выбежал наружу, в снегопад. Холод словно могучим кулаком ударил его в грудь и пронзил легкие, заставив рухнуть на колени. Давос почувствовал во рту лед, краем глаза заметил движущиеся тени и заставил себя встать, приготовившись бежать к ближайшему факелу. Нужно добыть огонь, только с его помощью можно вернуться и вступить в борьбу с толпой…
В этот миг из темноты донесся протяжный крик. Давос отвлекся от планов по спасению своих товарищей и переключился на другой насущный вопрос: лошади. Допустим, ему удастся сжечь упырей, но если отряд не сможет как можно быстрее покинуть это место - им всем конец. Давос добежал до частокола, схватил факел, поднял его вверх и увидел, с чем ему придется столкнуться.
По сравнению с тем, что творилось сейчас, испытание на Скагосе показалось ему детской игрой. К башне двигалась толпа мертвецов – серая твердая плоть, голубые глаза, скрюченные пальцы. У многих не было голов, ног или других частей тела, за некоторыми волочились кишки, сквозь мокрые раны виднелись раздробленные кости. Говорят, волосы и ногти продолжают расти даже после смерти, - теперь Давос убедился, что это правда. Упыри перешли ров и вломились в загон для скота, раздирая лошадей на части. Бедные животные почти по-человечески кричали, умирая в страшных муках, их кровь алыми пятнами расплескалась по снегу, а мертвяки словно не заметили того, что сотворили. С бездумной целеустремленностью они окружили башню со всех сторон. Это единственный маяк света, единственное убежище посреди пустынной, заброшенной, дикой местности - неудивительно, что они пришли сюда, ведь они охотятся за живыми…
Давос открыл было рот, чтобы взмолиться Семерым о защите, но закрыл его так резко, что лязгнули зубы. Он был единственным из всех, у кого хватило разума вырваться; северяне не отступят, они будут стоять на своей земле и умрут, сражаясь. Я трус. Единственный, кто остался в живых. Эти слова грохотали у него в голове; он как будто слышал одновременно и собственный голос, и голос пленника.
Нет. Давос резко остановился. Он оставил четырех сыновей в преисподней Черноводной, он привел их на смерть, а сам остался жить, чтобы нести позор поражения и горечь утраты. Он не мог привести людей Мандерли навстречу такому же жуткому кошмару, а потом опять трусливо сбежать, чтобы сберечь свою шкуру. Нужно вернуться и спасти их, хотя бы и ценой собственной жизни. Поступить иначе – величайшее бесчестье; он даже не сможет предстать перед Отцом на его суде. В этом суровом мире, где, чтобы выжить, нужны верные люди, никого не презирают так сильно, как клятвопреступника.
Может быть, я и так уже прожил слишком долго. Башня окружена со всех сторон, кони все еще ржут в смертных муках. Упыри выломали дверь и вломились внутрь; раздался звон стали, слабым эхом донесшийся до Давоса, – воины Мандерли встретили мертвецов с боем. Храбрецы, каких я не заслуживал. Пора, подумал он, пора.
Давос Сиворт повернулся и побежал прочь.
«Трус, - кричал внутренний голос. – Предатель». Контрабандистам не свойственны бескорыстие и любовь к ближнему. Ты можешь утром пить вместе с другом и давним деловым партнером, а к вечеру он уже будет раскачиваться в петле над воротами в гавань; у тебя нет времени скорбеть, нужно поднимать черный парус и уходить с приливом, чтобы тебя тоже не вздернули. Честность вконец обесценилась; если кто-то предлагает подарок – это уловка; любой, кто заговаривает с тобой, пытается либо вытянуть из тебя деньги, либо передать в лапы властям. Давос нахлебался всего этого с лихвой. Если бы здесь было не так много упырей, если бы спина так не болела, если бы у него был еще один факел, если бы он не был так уверен, что если вернется в башню, то умрет ужасной смертью… здесь нет Оши, которая спасет ему жизнь, здесь нет кинжала из драконьего стекла… У него почти нет шансов снова встретиться с лордом Виманом, но даже если это случится, он не сможет посмотреть ему в глаза, так же как и Отцу Небесному. Он упал бы на колени и умолял бы лорда Мандерли о прощении за то, что так подвел его в час волка… Лорд Виман будет прав, если не признает Станниса своим королем, но Давос не сможет вынести это, просто не сможет… если кто-нибудь останется в живых, его найдут таким же сломленным и обезумевшим, как тот пленник, что умер от страха у его ног…
Давос, словно в бреду, шел по темному лесу. Он понимал, что у него ничего нет, кроме одежды и меча. Если я оглянусь, я пропал. Он пробирался сквозь высокие сугробы, разгребая их короткопалой рукой. Как никогда раньше Давос чувствовал себя не на своем месте. Я должен был умереть на палубе корабля, а не в этих северных землях. Но все-таки он пока жив, в то время как добрые и верные люди погибли. И его единственная надежда – бежать со всех ног. Если бы Бриенна была здесь… она бы не побежала… Никогда себе не прощу.
Казалось, прошла вечность, прежде чем звуки резни стихли. К этому времени Давос уже едва мог двигаться; холод, пронзающий спину, сковал его по рукам и ногам, ступни превратились в свинцовые бруски. Давос сунул руку под шкуры, ощупал рану и с ужасом обнаружил там дыру величиной с кулак – плоть омертвела и отвалилась. Боль от прикосновения была такая, что у него потемнело в глазах.
На горизонте показался лихорадочный кроваво-красный отсвет – начинало светать. Давос ушел не слишком далеко, но он больше не мог сделать и шага.
Он упал на колени и заплакал.
Задыхаясь от рыданий, он стоял на четвереньках, не в силах противостоять душащему его горю и чувству вины. Вокруг него кружили призраки, у каждого дерева было лицо. Дейл, Аллард, Маттос, Марик… Эдрик Шторм, малышка Ширен… лорд Виман, сир Вилис, Бриенна Тартская… Мария, Станни и Стефф… Оша, Рикон, сир Эдмунд Мандерли и другие… и Станнис, Станнис, а с ним Мелисандра. Ему даже показалось, что он увидел свою удачу, тонущую в водовороте кораблей, уходящих на дно Черноводного залива.
К тому времени как Давос пришел в себя, все вокруг стало серым. Значит, он пережил эту ночь, хоть и не заслужил этого. Теперь он совсем один, без товарищей, без еды, без лошади. Может быть, он рядом с Дредфортом, а может, посреди бескрайней заснеженной пустоши; он бежал, не разбирая дороги, так что теперь заблудился. В общем, он такой же мертвец, как и остальные.
