Но Лили — это еще полбеды. Еще был Джеймс. При ней он оставался таким же, как и всегда — острил, шутил, балагурил, доводил мадам Помфри до трясучки. А когда приходилось ненадолго оставить Лили, пойти на важный урок или в гостиную, ему уже нечем было глушить себя и отчаяние прорывало как болезненный нарыв. Несмотря на поддержку друзей, Джеймс остался один на один с тем фактом, что Лили, быть может, осталось жить всего... сколько? Несколько дней? Неделю? Никто не знал, когда проклятие достигнет пика и убьет её. Это чуть было не случилось во вторник.

Джеймс как обычно торчал у неё, когда Лили вдруг стало плохо и у неё начался приступ. Обычный приступ. Она закашлялась, но кашель не останавливался и крови было все больше и больше. Джеймс разбудил мадам Помфри, когда ей кое-как удалось остановить кашель, кровь полилась у Лили из носа, даже белки глаз покраснели. Когда в Крыло примчалась Макгонагалл и остальные Мародеры в пижамах, Лили начала терять сознание, что было самым страшным в таком состоянии. Джеймс тряс её и требовал смотреть на него, не отключаться, но когда у неё при всем при этом опять полилась кровь изо рта, Джеймса пришлось буквально выволочь из Крыла. Ремус был там, видел его глаза, его лицо в тот момент и подумал, что даже собственные превращения теперь не будут его пугать так, как это выражение...

Это была страшная ночь. Никто не верил в то, что Лили выживет и просто ждали, когда выйдет мадам Помфри или Макгонагалл, и скажет, что...

Но как это бывает в детективных романах, когда герой падает с обрыва и в последний момент хватается за какой-нибудь корешок, так вышло и с Лили. Каким-то образом она ухватилась за жизнь и к утру вытянула себя из пропасти.

После того, как опасность миновала и Лили уснула под действием зелья, они вернулись в гостиную. Там Джеймс надрался в хлам и немного поломал их спальню, а потом и сам попал в Крыло, потому что сломал себе палец и сбил костяшки так, что не мог даже палочку в руке удержать. После этого случая он уже не вылезал из Крыла. Почти перестал есть и спать, забил на команду, тренировки и уроки. Теперь уже никакая сила на свете не могла заставить его пойти на лекцию по чарам и потерять целых полтора часа жизни с Лили Эванс.

Ремус и сам не заметил, как мрачные мысли увели его далеко в лес. Он остановился и огляделся, но оказалось, что отсюда все еще хорошо видно башню Гриффиндора и острие Когтеврана. По крайней мере, пока еще не слишком стемнело. Но даже если стемнеет, он все равно найдет путь назад...

Ремус вздохнул, глядя на горящие окна гостиной Гриффиндора, поплотнее запахнул зимнюю мантию, повернулся к замку спиной и пошел дальше.

Лес всегда его успокаивал и дарил ощущение безопасности, хотя какие-то дураки его боялись. Даже в сумерки, когда охотники ходили по лесу, натянув тетивы луков, Ремус мог бродить, не чувствуя никакой угрозы. Едва ли в этом лесу нашлось бы существо более опасное, чем он сам. Однако же, когда рядом с ним вдруг затрещали кусты, сердце все-таки предательски ёкнуло и Ремус замер, схватившись за волшебную палочку. Несколько напряженных секунд ожидания, он уже готов был атаковать возможного противника, но вот куст закачался, послышалось животное фырканье... а затем из ельника выбрался молодой гиппогриф и недовольно отряхнулся от снега.

Ремус почувствовал облегчение и с улыбкой опустил палочку. Зверь пошевелил крыльями и повернул голову сначала вправо, затем влево, глядя на Ремуса, и щелкнул клювом. Ремус легонько поклонился, а когда гиппогриф поклонился в ответ, шагнул к нему и погладил лаковые каштановые перья. На шее животного обнаружился обрывок узды. Видимо он перекусил её, когда Валери вела его стадо в загон. А потом отбился и потерялся.

— Пойдем, приятель, — Ремус потянул гиппогрифа за поводок. — Тебе здесь одному делать нечего. В лесу опасно — слыхал об этом?

Гиппогриф каркнул, по-птичьи вращая гигантской башкой, еще немного поупрямился для вида, но потом все-таки пошел за Ремусом. Когда-то Ремусу доводилось вести в поводу лошадь и даже тогда ему было страшновато, что эта силища, эта груда мышц, способная в любой момент броситься куда-нибудь очертя голову и уволочь его следом, слушается и идет следом. От и сейчас чувство было то же самое, только намного сильнее. Ремус прямо чувствовал, какой гиппогриф сильный. От этого становилось страшновато, поэтому он решил с ним разговаривать, так ему казалось, что они быстрее достигнут взаимопонимания, и у зверя не возникнет желания внезапно оттяпать ему руку или голову.

— Знаешь, тут водятся всякие опасные существа, — говорил Ремус на ходу, периодически оглядываясь. — Ты бы не хотел попасться им, верно? Ты хороший парень... если ты парень, конечно... — Ремус попытался выяснить это и наклонился, но гиппогриф каркнул, с шорохом расправив крылья. Ремус прыжком выпрямился, но зверь всего лишь шевельнул ими и снова сложил на спине. Вроде как размялся.

— Что, хотел меня напугать? А я ведь тоже «опасное существо», — сказал Ремус и провалился ногой в кроличью нору. — Я — оборотень. Слыхал о нас? Мы превращаемся в волков и охотимся. Это я сейчас безобидный, а через пару недель обрасту мехом и буду бегать... где-нибудь. Вот увидишь!

Гиппогриф издал странный куриный звук и легонько потянул Ремуса за ремень его сумки. Ремус перепугался, потому что как раз в этот момент отвернулся, высматривая загон, но тут вдруг раздался голос:

— Стой, кто там?

Ремус и гиппогриф замерли, прижавшись друг к другу. Из-за деревьев показалась члоевеческая фигура, скрипнула натягивая тетива, а затем человек ступил в пятно света и сердце Ремуса провалилось в желудок.

Валери опустила лук, подозрительно глядя на странную парочку.

— Ты что здесь делаешь? — проговорила она.

Ремус молчал, глядя на неё во все глаза. Гиппогриф каркнул и переступил с места на место. Этот звук привел Ремуса в себя.

— Вот, — он шагнул вперед, бросив на учительницу один вороватый взгляд и тут же снова опустив глаза. Подвел за собой гиппогрифа и передал Валери поводья. — Кажется он потерялся, или... в общем, я его нашел.

Гиппогриф с удовольствием перешел к Валери и потрогал клювом её волосы, выбившиеся из—под теплого шарфа. Она ни капельки не испугалась и все так же подозрительно смотрела на Ремуса, наматывая узду на руку.

— Спасибо... — растерянно сказала она и посмотрела на гиппогрифа. Выражение её лица тут же слегка смгячилось, она протянула руку и потрепала питомца по загривку. — Шоколав, негодяй, я уже хотела идти тебя искать...

— Шоколав? — Ремус от удивления забыл, что дал себе зарок не смотреть на Валери, но теперь она и сама не обращала на него внимание и гладила гиппогрифа, а тот клекотал от удовольствия. — Гиппогриф по имени Шоколав?

— Это Хагрид его назвал, — Валери на секунду оторвалась от зверя и мельком глянула на Ремуса. Отеё мрачности не осталось и следа, она улыбалась, улыбались её глаза, губы, она была такой красивой и милой, что у Ремуса заныло в груди... и еще в одном месте. — Я разрешила ему дать имена всему стаду, после того, как он помог мне принять потомство у одной из самок. Этого назвали Шоколавом из-за оперения. И еще потому, что он вечно лазил в сумки к младшекурсникам и таскал шоколадки. Так и вышло, что Шоколав любит шоколад, да? — Валери погладила гиппогрифа по лоснящемуся боку, шее и почесала там, где должна были располагаться уши. Гиппогриф зажмурился от удовольствия, по-собачьи склонив голову набок.

Ремус как загипнотизированный следил за её руками, наблюдал за ней, такой непривычно-нежной и ласковой и чувствовал, как рушится плотная оболочка обиды у него на сердце. Он и забыл, какой становится Валери, когда общается с животными. Ни грамма брони, ни капли холода, одна только радость и очарование, горячее и крепкое, как глинтвейн.

Сейчас она действительно была очень похожа на ту Валери, которую он видел в колонии и любил так, что сносило крышу. Ту, которая смеялась над школьными байками, когда они вместе охотились, которая учила его сражаться на «мечах», взяла его за подбородок в Янтарную ночь и сказала, что он давно не брился.