Сейчас же коттедж Поттеров смотрел на неё дружелюбно и тепло, так, будто давно ожидал здесь увидеть.

Миссис Поттер явно старалась избегать темных, мрачных оттенков — в гостиной уютно теснились пухлые кремовые диваны с плетеными соломенными спинами и ручками, повсюду, что особенно радовало глаз, пестрело много растений. На окнах — песочные шторы, на полу — паркет, на стенах — ароматные панели. Если бы не камин из крупного круглого булыжника и не меховые ковры, можно было бы подумать, будто это — какая-нибудь летняя резиденция на берегу океана.

Вслушиваясь в грохот посуды, доносящийся из кухни, Лили подошла к камину и протянула к огню озябшие ладони. Взгляд её упал на фотографии, стоящие на каминной полке.

Сердце словно когтистая лапа сдавила. На одном снимке красивая, но немолодая женщина снова и снова целовала абсолютно счастливого темноволосого карапуза, перемазанного тортом. На другом привлекательный темноволосый мужчина вбегал в высокую траву, держа в захвате под мышкой мальчика лет восьми, который раскидывал руки, изображая, очевидно, дельтаплан. Мальчик хохотал так, что становилось даже странно — почему этого не слышно. На третьем снимке были изображены только Карлус и Дорея. Родители Джеймса сидели на диване в этой самой гостиной — Дорея поджимала ноги и, несмотря на свой возраст, казалась девически хрупкой и тоненькой. Карлус чем-то неуловимо напоминал Джеймса — постоянной тенью усмешки на губах, веселым, проницательным взглядом...

Сглотнув возникший в горле ком, Лили отвернулась от снимков. На кухне что-то оглушительно брякнулось об пол.

— Джеймс, тебе нужна помощь? — настороженно спросила она, подступая к выложенной булыжником арке, за которой скрывалась кухня.

— Нет! — выкрикнул Поттер. Голос у него был таким напряженным, словно он сражался с разъяренным гиппогрифом. — Всё под контролем!

— А где ванная комната? — спросила Лили, прижавшись к дверному проему щекой. Кухонька Поттеров была довольно маленькой и, также как и гостиная, просто лучилась теплом: светло-оранжевое дерево, рисунки осенних даров на стенах, пучки трав и засушенных луковиц. Простой деревянный стол посередине, сейчас был весь заставлен бутылками и завален какими-то пакетами. Дверца кладовой были распахнуты. Джеймс, который в этот момент тыкал палочкой в огонь под кастрюлькой с вином, отскочил от бабахнувшей камфорки и помахал полотенцем, разгоняя дым.

— Наверху, — он прокашлялся и поправил очки плечом. — А моя комната — вторая дверь справа. Осматривайся.

— Тебе точно не нужна помощь? — на всякий случай спросила Лили, с улыбкой глядя на фартук с кукурузинами, который делал гриффиндорского капитана невероятно забавным.

— Нет, Эванс, хоть что-то я сегодня должен сделать хорошо, — прошипел он, пытаясь подавить революцию специй в кастрюльке. Лили поняла, что он таким образом хочет взять реванш за каток и особенно болезненный снежок от Ганса-пекаря, поэтому с улыбкой удалилась. Опасно вставать между мужчиной и кастрюлькой.

— Я буду наверху, — предупредила она, поднимаясь по лестнице. И потому не увидела, как Джеймс на кухне выронил бутылку с вином, потому что у него тряслись руки.

К двери в комнату Джеймса был прикреплена табличка.

Потирая влажные ладони, Лили подошла к ней, погладила ладонью гладкую круглую ручку и прочитала надпись, сделанную крупным детским почерком:

«Джеймс Чарльз Поттер. Будущий величайший в мире игрок в квиддич. Без разрешения не входить!»

Лили улыбнулась, повернула ручку и вошла внутрь....

...Джеймс двигается очень быстро...

Ведь не зря говорят, что комната — все равно что душа человека. Здесь всё, каждая вещь, каждый штрих, самый воздух и тишина — всё было Джеймсом, всё дышало им. Лили даже замерла на секунду, настолько это было неожиданно и очевидно — как будто она не в его комнату вошла, а шагнула прямо в него, в его внутренний мир...

...нетерпеливые руки срывают с неё свитер. Пока пальцы Лили путаются в его волосах, его — в застежке на её белье, а губы, не отрываясь от шеи шепчут «Черт...». Лили выворачивает руку за спину, помогая ему. С глухим рычанием он срывает с неё ненужное, белое кружево и валит на покрывало...

Едва Лили вошла, маленькие светильники на стенах налились приглушенным теплым светом. На одном из них висел школьный галстук. Вот тут он вырос. Вот тут проходило каждое его лето вне Хогвартса...

...он целует её шею, плечи, ключицу, безжалостно мнет, ласкает языком, целует грудь, спускается на живот, облизывая, прикусывая кожу, ещё ниже, ещё...

Она даже не помнит, в какой момент сделала то, что так её пугало — когда она раздвинула ноги. Ей часто случалось испытывать возбуждение, но это не имело никакого сравнения с тем, что было раньше. Это было даже не возбуждение, а мучительная, отчаянная потребность в том, чтобы Джеймс дотронулся до неё там.

И когда он делает это, Лили взрывается удовольствием, выгибается дугой и вскрикивает — впервые в жизни вскрикивает, потому что не может удержаться...

Под окном, небрежно задернутым шторой, стояла довольно низенькая широкая тахта, заваленная подушками и застланная темно-серым пледом в черную клетку.

...плед сбился и свалился на пол, постель разметалась под их сплетением. Джеймс рывком садится на колени и увлекает её за собой, жалобно раскрасневшуюся, беспомощную, слабую. Лили невольно охает, врезаясь в него, сжимает его бедра и талию коленями, обнимает его за шею, легонько вонзая ногти в спину и всё ещё слегка задыхаясь.

К этому потрясению она была ещё не готова.

Её всё ещё трясет...

Мерлин, не может быть, чтобы это было так хорошо...

Комната располагалась в мансарде, под скатом крыши. У стены напротив кровати располагаясь длинная, самодельная книжная полка в метр высотой, забитая учебниками, книжками, комиксами, журналами и пластинками. Между кроватью и комодом — письменный стол, обклеенный этикетками из-под сливочного пива и огневиски. Одна его ножка рассеяно поскребывала пол самыми что ни на есть настоящими когтями...

...Боже, кто бы мог подумать, что он окажется таким, думает Лили, плавясь в его объятиях. Не может быть, чтобы это был он, такой, такой, тако-ой...

По телу Джеймса, влажному от пота, то и дело проходит дрожь. Один раз, другой. Пальцы Лили спускаются из его волос к лицу, она обхватывает пальцами его голову, останавливая. Смотрит ему в глаза.

— Ты дрожишь, — шепчет она. Джеймс дрожит, а ей не страшно.

Лили встала с постели и подошла к открытой книжной полке. Потрогала корешки старых школьных учебник, удивилась, увидев втиснутый между ними томик Эрнеста Хэмингуэя. На самой полке располагался маленький зал славы Джеймса Поттера: кубок школы по квиддичу за пятый курс, кубки с местных соревнований, парочка книг о квиддиче и страшно потрепанное руководство по уходу за метлой. На стене над ними несколько медалей, постеров с автографами, целая коллекция вырезок из «Пророка» о прошедших квиддичных матчах (все посвящены игры «Кенмарских коршунов») и фотографии Джеймса в форме и на метле. Рассеяно глядя на то, как Джеймс снова и снова вскидывает своё тело вверх, держась за древко одними руками, Лили пролистала зачитанный том «Истории квиддича» и тут из него выпала цветная карточка. Присев, Лили подобрала её и внутри что-то сладко ёкнуло — это была её фотография, страшно замусоленная и потертая...

Глаза у Джеймса — пьяные, невменяемые.

Едва ли он слышит, что она говорит ему. Да Лили и сама не понимает, зачем говорит это.

Она притягивает его к себе и снова они целуются, обхватывают, лохматят, сжимают...

— Лили... — выдыхает он, не открывая глаза и спускаясь на её шею. Не может остановиться и перестать целовать — губы, шею, плечо. — Лили, я больше не могу...

Опасаясь, что сейчас в комнату поднимется Джеймс, Лили сунула фотографию на место и кое как примостила книжку в стопке старых спортивных журналов, но что-то мешало. Этим чем-то оказался старый альбом для рисования.

Лили опасливо покосилась на дверь, перешла с альбомом к постели и перелистала пару страниц.