— Я знаю одну песенку на французском... надеюсь его-то ты не забыл?

— Эта херня неистребима, так же, как и твои волосы, — невнятно пробормотал он, закуривая.

— Тогда... — Роксана провела рукой по струнам, кашлянула, слегка нервничая, бросила на Сириуса настороженный взгляд и запела.

Может быть она была права — никакая она и не вейла. И даже на вечере все дело было не в волшебных флюидах её голоса, а просто в том, что он такой низкий, хриплый и дрожащий. Словно у наглого, вредного мальчишки в переходный возраст.

Роксана пела, аккомпанируя себе и то и дело бросая на Сириуса взгляд — черные глаза мерцали в свете камина и были похожи на два уголька.

Сириус слушал её и хрипловатый голос, льющий в полумрак комнаты веселую французскую песенку, так сочетался с этим тихим полумраком и потрескиванием дров в камине, что Сириус испытал в какое-то непонятное, приглушенное возбуждение. Определенно в этом языке было что-то такое, способное превратить холодную английскую кровь в крепкое вино.

И когда оно ударило Сириусу в голову, он уже ничего не мог с собой поделать — его охватила жажда деятельности. Непонятная, но приятная.

Гитара возмущенно тренькнула, когда он отобрал её у Роксаны и убрал с кровати.

— Чт...

В следующую секунду она уже утопала в подушках, смеясь под лихорадочными поцелуями и руками, блуждающими под рубашкой. Сириус чувствовал, что сейчас, быть может, будет один из тех «случаев», когда они оба получат черт знает какое удовольствие, потому что сам был уже не на шутку заведен, но этому удовольствию все равно было не суждено случиться, потому что в тот миг, когда он уже почти стащил с абсолютно голой и теплой Роксаны свою рубашку, раздался тихий стук в окно.

Они испуганно вскинулись, обернулись и увидели, что с той стороны на них глазеет невероятно красивая и напыщенная сова.

— Почта! — изумленно воскликнула Роксана и соскочила с постели, бросив Сириуса умирать в одиночестве. Чтобы добраться до окна, Роксана взобралась на стол и уперлась в него коленом. Рубашка задралась. Сириус горестно вздохнул и повалился лицом в подушку, на которой она только что лежала.

— Эти твари найдут тебя где угодно, — глухо пожаловался он подушке и вынырнул на поверхность, нетерпеливо сдувая с лица волосы. Роксана тем временем уже забрала письмо. Сова улетела.

— От кого там? — без особого интереса спросил он, когда Роксана вернулась на постель и уселась, опять скрестив ноги по-турецки.

— Не знаю, адреса нет, — она повертела конверт, не заметив, как Сириус подобрался и уселся у неё за спиной. — Зато есть печать. — Сириус, который в этот момент стащил воротник с её плеча и сосредоточенно целовал плавающий по нему свет камина, мельком глянул на конверт.

В такой темноте было трудно разобрать, что изображено на печати.

— Не знаю, чей он, — равнодушно бросил он, возвращаясь к своему делу и пожимая ладонями живот и талию. Игнорируя его недвусмысленные намеки, Роксана сломала восковый кругляш, распечатала конверт и вытащила аккуратно сложенный втрое листок.

Целую минуту она сохраняла такую неподвижность, что Сириус подумал — уж не прислала ли им Блэйк проклятие из Италии и не наложило ли оно на Роксану оцепенение?

Но когда же он снова поднял голову, увидел, что рука её слегка дрожит, губы приоткрыты, а глаза лихорадочно бегают по строчкам.

— Что это? От кого там? — он нетерпеливо дернул её за руку, но успел увидеть только два слова: «Дорогая дочка...», как Роксана снова отстранилась и закрыла от него письмо.

— Постой...это от папы? — недоверчиво прошептала она, перехватывая листок и вчитываясь в так жадно, словно рассчитывала провалиться между строчек. — Т-ты представляешь — от папы! От моего... моего... папы?

— Что ему надо?

— ...с чего бы ему вдруг писать мне? — Роксана его явно не слышала. — Он мне никогда не писал! Никогда! Никогда, — прошептала она. — Но это его почерк, это точно, я же видела... конечно видела! Он заполнял документы и... это его...

К вящему неудовольствию Сириуса, она встала с кровати, и прошлась по комнате как сомнамбула.

— Что ему надо? — повторил Сириус, чувствуя, как растет недовольство. Вряд ли он сам так ошалел, если бы ему вздумал написать Орион, или, не дай Мерлин, Вальбурга. Бросил бы письмо в огонь, не открывая и дело с концом.

А у Роксаны такой вид, будто ей прислали помилование за все земные грехи.

— Ничего, — она рассмеялась прямо как помешанная и посмотрела на Сириуса сияющими глазами. — Просто... интересуется, как у меня дела!

— Интересуется? — громко переспросил Сириус, поднимаясь на кровати на колени. — С чего это вдруг?!

Роксана наконец очнулась и тут же поспешила напустить на себя равнодушный и немного оскорбленный вид, но это всё выглядело так наигранно, что Сириус скрипнул зубами от злости.

— Да я... не знаю... может быть его совесть замучала, что он мне никогда не писал? — она нарочито дернула плечом и снова опустила взгляд в письмо.

— Боже! — вдруг хрипло выкрикнула она и Сириус вскочил.

— Что, он тоже тебе пишет? — Сириус поднялся. Ему уже совсем не нравилось происходящее.

Его охватила тревога.

Роксана смотрела в письмо огромными глазами и бестолково махала рукой.

— Да нет, тут... блять, что просиходит? Как это?!

— Да что там?! — Сириус попытался выхватить у неё бумагу, но Роксана шарахнулась так, словно этот листок был новорожденным, которого Сириус намеревался выкинуть в окно.

— Тут... тут... мама, — пробормотала она, непонимающе глядя на Сириуса.

— Что — мама? — начал злиться он.

— Она пишет после папы... — прошептала она и в её глазах вдруг мелькнуло что-то. Какая-то... радость, которой он никогда не видел в ней прежде. И которая, мягко говоря, ему очень не понравилась. — Сириус...она... она извинилась.

Не дожидаясь реакции Сириуса, который впал после этих слов в странное оцепенение, Роксана снова поднесла к глазам письмо и начала читать вслух, запинаясь и глотая слоги:

«...осознание приходит к нам как правило слишком поздно, но это не значит, что мы не вправе рассчитывать получить прощение за свои ошибки. Я была слишком юна и не понимала, что значит для девочки — лишиться родительской и, особенно, материнской опеки. Да, я признаю, что была не лучшей матерью для тебя, но ещё не поздно все исправить. Не знаю, что повлияло на меня тогда, но сейчас, когда ты так далеко и нас окружает опасность, я жалею о том, что никогда не говорила о том, как ты мне дорога и как бы я хотела вернуть назад время, чтобы проводить с тобой все свои дни. Потому что ты — моя дочь, моя девочка и единственное достижение в моей жизни, которым я по-настоящему горжусь. Прости меня если...» — в голосе Роксаны задрожали слезы. Она вскинула на Сириуса непонимающий, гневный взгляд. — Это, что, шутка?! Кто так шутит?! Это опять твои дружки развлекаются?!

— Ты в своем уме?! — возмутился Сириус, но Роксана уже повернулась к нему спиной, жадно читая письмо. Сириус услышал короткий, сверкнувший в темноте смешок — а потом Роксана прижала к губам ладонь.

Нет, это уже не в какие ворота!

Сириус проследил за тем, как Малфой пересекла комнату из конца в конец, глядя в письмо. Рука её по-прежнему прижималась ко рту.

Потом она села на кровать.

— Сириус, я не понимаю... — Сириус никогда не слышал, чтобы её голос был таким хрупким и так легко ломался. А ещё она злилась. Злилась, плакала и злилась на свои слезы. — Они хотят, чтобы я приехала к ним на Рождество. Они не звали меня... столько лет...

Сириус решительно шагнул к ней и выдернул письмо из её пальцев. Впрочем, на сей раз она не сопротивлялась.

Быстро пробежав по тексту и опустив смертельную дозу сентиментальной херни, Сириус напоролся на острия слов:

«...и напоминаю, что мы все ждем тебя дома»

Он опустил руку.

Роксана смотрела на него во все глаза. Угловатый комок из острых плечей и коленок.

И тут на Сириуса накатила злость.