Слизерину назначили пенальти.

— Ты охренел?! — рявкнул разъяренный Джеймс.

— Ищи снитч, скорее! — заорал Сириус в ответ и полетел прочь.

Малфой пробила пенальти, а следом за ней Сириус и Мэри забили по мячу. Счет стал сто восемьдесят — сорок и теперь всё зависело только от ловца.

А у ловца были серьезные проблемы. Даже потеряв свою напарницу, Нотт не оставил попытки добраться до Джеймса. Бенджи, в свою очередь бросился капитану на выручку, Нотт на секунду переключился на него и когда он замахнулся, посылая бладжер в его сторону, рукав спортивной мантии друг задрался и Джеймс даже без очков увидел её — жуткую чёрную татуировку на белом предплечье слизеринца.

На секунду вся игра словно заледенела, он забыл про снитч и про всё на свете, а когда Нотт спохватился, было слишком поздно.

— Ты труп, Поттер! — заорал он и лицо его в этот миг исказила такая страшная гримаса, что Джеймс моментально ему поверил и рванул прочь.

Стадион расплывался перед глазами, Джеймс едва разбирал куда летит, Нотт висел у него на хвосте и судя по крикам — теперь к нему присоединился и Регулус.

«Ты крепко держишься? Точно? Очки на месте?»

Мерлин, нет, только не сейчас!

Единственная здоровая рука, которой он опирался на метлу, дрожала, плечо выкручивала боль. Снова ему начало казаться, что он слышит голос отца, снова он был уверен, что увидит его, если посмотрит вниз.

Метла завибрировала, почувствовав его страх.

«Соберись, сын!»

Конечно, это была галлюцинация, как и во все предыдущие разы, но в этот раз что-то толкнуло Джеймса и он оглянулся.

Снитч летел совсем рядом с ним на расстоянии в несколько футов.

И едва Джеймс увидел заветный золотой мячик, как паника и тревога вдруг оставили его... и на смену им пришло какое-то странное осознание...

Отец был здесь, на этом поле! Джеймс чувствовал его присутствие так отчетливо, что никакая сила не убедила бы его в обратно.

И это присутствие вдруг придало ему силы.

Вырвавшись вперед, он вскинул здоровую руку.

Свист.

Бладжер сломал его руку так, что Джеймс даже не понял, как это произошло, просто услышал хруст, а затем боль, дикая, тошнотворная боль затопила все его естество.

Каким-то чудом он все же умудрился сжать метлу ногами, крутанулся вокруг древка и штопором взлетел вверх, устремляясь вслед за мячиком, потом резко вильнул и на полном ходу полетел к переполненным трибунам, прижимая к груди руки.

Зрение он потерял — и без того ужасное, сейчас оно всё плавало в слезах, которые выступили на глазах от боли и ветра.

Слух забивал ветер.

В мозгу бешено стучало «Снитч, снитч, снитч» и Джеймс шел по следу, как гончая, растеряв в полете все чувства и превратившись в оголенный инстинкт, поэтому когда Нотт вдруг снова рванул в его сторону, занося биту, Джеймс поступил не раздумывая — резко поджав одну ногу, он оттолкнулся от метлы и швырнул своё тело вперед, как снаряд. Бита Нотта обрушилась на Регулуса, раздался треск, слизеринцы кучей сбились в воздухе и завертелись, как листья, подхваченный ветром, а Джеймс, пролетев по воздуху без метлы добрые несколько метров, пробил в бумажной стене трибуны брешь, успев в последний момент закрыть голову рукой, кубарем покатился вниз, сквозь деревянный каркас, под конец крепко ударился поврежденным плечом о какую-то перегородку. Плечо с хрустом встало на место, Джеймс потерял сознание от боли и вывалился из-под бумажного покрытия на ослепительно зеленый газон.

Лили вцепилась в деревянный бортик трибуны, когда Джеймс вломился в трибуну, вызвав у зрителей дружный вздох.

— ДЖЕЙМС! — завопила она.

Ремус едва успел перехватить её, чтобы она не вывалилась за бортик, но Лили вырвалась и принялась проталкиваться к лесенке.

Он бросился следом.

Джеймс открыл глаза и закашлялся.

Сначала подумал, что прошло несколько дней после его жуткого путешествия по внутренностям трибуны, но потом в его сознание влились крики и он понял, что был в отключке всего секунду. А приоткрыв глаза, Джеймс увидел, как к нему несутся размытые красные пятна — его команда.

Всё тело ужасно болело, легкие превратились в пыльный мешок, Джеймс зашелся исступленным кашлем, перевернувшись набок и тут почувствовал шевеление у себя под мантией.

«Мышь» — подумал он.

Сунув руку за пазуху, он вытащил мышь на свет.

Солнце ослепительно полыхнуло на её золотом боку, а крылышки исступленно захлопали Джеймса по руке.

Это был снитч.

Сердце заколотилось, как бладжер.

Не может быть!

Как это ему так повезло?!

Целое мгновение Джеймс смотрел на мячик, смотрел, как глубоко горит золото, наливаясь солнцем, как беспомощно и озадаченно бедолага хлопает крыльями, всё ещё не веря, что его песенка спета...

А потом вдруг понял.

Его отец действительно был здесь сегодня.

Он не сошел с ума.

Отец действительно был с ним, но теперь ушел, а этот снитч, залетевший в мантию Джеймса — его прощальный привет. Теперь отец ушел навсегда.

И там, где он сейчас, ему хорошо.

Откуда Джеймс это знал?

Да Мерлин его разберет. Знал и всё. Знал так же хорошо, как и то, что его самого зовут Джеймс Поттер и никак иначе.

И едва он понял это, что-то случилось.

Обруч, сдавивший ему грудь после похорон, лопнул.

И Джеймс вдохнул.

Так глубоко, словно делал это впервые в жизни.

Так, словно никогда ещё ему не дышалось так легко и свободно.

Налетевший ветер взлохматил его волосы.

«Прощай, пап... — подумал Джеймс, закрывая глаза и наслаждаясь своей удивительной способностью дышать. — И...береги там маму, ладно?»

Ветерок пропал, а Джеймс, чувствуя себя ужасно уставшим и сонным, вскинул в воздух кулак с зажатым в нем снитчем.

Стадион взорвался криками.

Море болельщиков выплеснулось из берегов требун и утопило бы Джеймса, если бы команда не подхватила его на руки. Самым натуральным образом, причем: они подняли его и подбрасывали в воздух, пока над головами у них орал магически усиленный голос:

— ДЖЕЙМС ПОТТЕР ПОЙМАЛ СНИТЧ! — бешено вопил Фабиан. — ГРИФФИНДОР ВЫИГРАЛ, СУЧКИ!!!

Джеймс не сомневался, что Фабиана ждет как минимум месяц наказаний и прочей ерунды, но разве сейчас это имело значение, даже для бедного Пруэтта?

Они выиграли, выиграли, черт возьми!

И он тоже выиграл! И неважно, что он поломал обе руки, важно, что он победил, победил самого себя, хотя никто об этом не догадывался. И пока он сидел на земле, ожидая мадам Помфри, его друзья окружали его, обнимали, хлопали по спине, таскали, тискали, лохматили ему волосы, а потом спохватывались и извинялись, глядя на его жалкие руки.

— Как тебе только в голову это пришло?! — рассмеялся Джеймс, когда Сириус рассказал ему про подстроенную игру. — Не боялись, что я вас кину?

— Мы верили в тебя, Сохатый! Но больше всех в тебя поверил кое-кто другой, — крикнул Сириус и, обхватив Джеймса за шею, развернул его в сторону.

Улыбаясь до ушей, Джеймс оглянулся увидел и её.

Ну как, увидел.

Сейчас он с трудом различал лица друзей, сидящих вокруг, присутствие Лили он почувствовал, так же, как почувствовал снитч.

Она стояла рядом и смотрела на него.

В глазах у неё блестели слезы, но она не куксилась, а смеялась.

Смеялась.

Та самая Лили, с которой он повел себя как свинья...

Та самая, которая пряталась за памятником на похоронах его родителей.

Его Лили стояла здесь, комкала свой шарф и улыбалась ему так, словно не было никакой ссоры, словно он не орал на неё как идиот и не дулся на неё, как ребенок.

— Так это ты придумала?.. — немного сипло спросил Джеймс, глядя чуть левее того места, где она стояла. — Очень хитро. Я бы пожал тебе руку... — все засмеялись. — Но я сейчас очень плохо вижу.

Смешки повторились.

— А я нашла твои очки, — проговорила она, достала что-то из сумки, а потом опустилась на корточки и осторожно одела Джеймсу на нос его очки.