Джеймс подскочил, Питер тоже, только Сириус остался неподвижен. Более того, он окаменел, застыл как змея перед броском, только глаза сверкали в темноте, беспокойные и страшные.

— Ремус...эй, Ремус! Ты меня слышишь? — невзирая на окрики Питера, Джеймс подскочил к Лунатику, схватил его за плечи и попытался выпрямить, но Ремус только замотал головой, выхватил связанными руками тряпицу из кармана и сунул в зубы.

Ремус менялся, руки его вытягивались, когти разрывали пальцы, спина выгибалась, а кожу сверху вниз захлестывала черная, густая шерсть, но прислушавшись, Питер различил вдруг в гортанном, клокочущем рычании одно слово.

Ремус повторял его так быстро, как-будто оно могло уберечь его от боли.

— Валери-Валери-Валери-Валери-Валери....

Внезапно он сорвался с неё и хижину огласил мучительный рев. У Питера от этого звука просто кровь застыла в жилах. Но когда он увидел, как что-то бурлит, ломается и вытягивается под натянутой кожей на спине Ремуса, он схватился за живот и, не слыша криков парней, выскочил из комнаты и его обильно стошнило в коридоре.

Когда он вернулся, покачиваясь и хватаясь за стены, увидел в комнате следующую картину:

на месте Ремуса лежала гигантская волосатая туша о четырех лапах. Круглый бок её тяжело вздымался, лапы слегка подрагивали. Взмокшая от пота и крови шерсть распространяла жуткий, кошмарный смрад. Перед ним, широко расставив все лапы стоял взъерошенный чёрный пёс, размером с лесного медведя, готовый к броску, а позади пса топтался Джеймс, в своем человеческом облике. В руке он сжимал палочку. Возвращение Питера они никак не прокомментировали. Действительное, какое им дело, что он там чуть не умер...

— Ремус... — вдруг тихо позвал Джеймс.

Волк тут же вскинул острые уши. Питер инстинктивно шагнул за дверь, но голову все равно сунул обратно в комнату.

— Ремус, ты меня слышишь?

Пару мгновений волк лежал неподвижно. Сердце Питера выбивало сумасшедшую дробь — каждую секунду этот монстр мог сорваться с места и порвать Джеймса...

Но потом он вдруг поднял голову, посмотрел на Джеймса пугающе осмысленным, прямым взглядом и...кивнул.

Сириус снова стал собой.

Эта смесь ужаса и непонимания на красивом лице была просто бесценна. Ещё вчера Питер дорого заплатил бы за возможность увидеть её.

Выпрямившись, Блэк переглянулся с Джеймсом, а затем они оба уставились на Ремуса.

Тот тем временем попытался подняться, но после первой попытки не удержался на ногах, но потом попробовал ещё раз и встал, озадаченно разглядывая свои лапы.

— Как ты себя чувствуешь? — прошептал Сириус, глядя на него во все глаза.

— Что ты чувствуешь? — подхватил Джеймс.

Волк вскинул голову. Несколько секунд он молча смотрел на парней и по его глазам невозможно было догадаться, что происходит у него в голове, а потом он вдруг совершенно по человечески протанцевал из стороны в сторону совершенно человеческий твист.

Парни захохотали.

Это была самая лучшая ночь в жизни Ремуса.

Впервые его тело было большим, сильным, быстрым. Оно не предавало его, не теряло сил и не болело. Казалось, он мог бы сейчас пробежать из конца страны в конец и ни капельки не устать. Его глаза видели мир в четко, ясно, а нюх и слух стали невероятно острыми. Проносясь мимо дерева, он воспринимал его целиком, зрением, слухом и нюхом, мысленно обхватывал со всех сторон, слышал треск каждой ветки и запах дождя на листьях. Привычные, почти родные вещи вспыхивали, разбивались перед глазами Ремуса калейдосокопом новых цветов, новых ароматов и впечатлений.

Но самым главным открытием стали ребята.

Они так бесстыдно играли своими животными телами, отдаваясь животной сущности, что поначалу Ремусу было просто неловко за них, а потом он и сам занялся тем же самым. Бродяга гонялся за собственным хвостом, валялся на спине, задирал лапу под каждым встречным кустом, клацал пастью, пытаясь поймать фей-светляков, Сохатый чесал рога обо всё, что попадалось им по пути, по-идиотски гарцевал, жрал траву и заигрывал с местными единорогами, Питер с поразительной скоростью шуршал между ними в траве, а когда Сириус погнался за ним с жутким лаем — влез на дерево за считанные секунды, но случайно обратился на тонкой ветке и грохнулся прямо на незадачливого преследователя.

В эту ночь они вели себя в лесу как хозяева. И были совершенно правы, потому что сегодня это был их собственный лес, их собственная ночь и их собственный мир...

Питер съел последний тыквенный пирожок, глубоко, прерывисто вздохнул и вдруг громко рыгнул, перебив Джеймса.

— Простите... — пробормотал он в ответ на цоканье Сириуса.

— Это просто страшная ошибка, что ты стал крысой, а не свиньей, Пит, — протянул Бродяга. — Чудовищная ошибка.

Они лежали кружком на своей старой любимой поляне. Время приближалось к двум часам ночи. Парни, замотанные в теплые вещи, шарфы и шапки, потягивали сливочное пиво после сытного и позднего ужина, Джеймс лежал, надвинув на глаза свою странную охотничью шапку и курил, а Ремус, гигантский лохматый волк лежал между ними и первый раз за много-много лет чувствовал себя человеком, глядя в просвет между деревьями, где переливался россыпью осколков и мудростью тысячелетней пыли бездонный колодец, и не испытывая ни малейшего страха перед волшебством, которым заливал лес круглый ледяной шар, плавающий на самом дне колодца.

— ...а вот лапа, и когти, и лохматый хвост! — закончил Джеймс, обводя пальцами с зажатой между ними сигаретой рисунок созвездия, в котором усмотрел волка. — И вообще, он похож на тебя, Лунатик.

Ремус в знак согласия ударил хвостом по траве.

— А я вижу Сохатого, — вдруг заявил Сириус.

— Ты про это рогатое скопище? — тут же угодливо спросил Питер, указывая на какую-то группку звезд.

Джеймс и Сириус переглянулись и заржали.

— Слышал, Сохатый? Я теперь так буду тебя называть. Ско-опище...рога-а-атое...

Они снова захохотали, Джеймс перекатился на бок, схватившись за живот, потому что подавился дымом, Ремус разразился сиплым лаем, только Питер лежал, утонув от обиды в красно-золотом шарфе.

— На самом деле, мне кажется, нашу компанию несправедливо обошли вниманием. Мы заслуживаем места на небе куда больше, чем этот странный чувак...как его...

— Ты про Персея?

— Мать его, Персей... я же круче в сто раз.

— На самом деле там... ничего хорошего, — едко заметил Сириус.

Ремус вопросительно заскулил.

— Он наверное намекает на то, что нас там ждет темнота, тишина и небытие, — саркастически пояснил Джеймс.

— Нет. Я о том, что всё свободное пространство засрала моя родня. В какую звезду не плюнь — попадешь в моего кузена. Да и вечность по соседству с моим папашей — ничего удивительного, что звезды падают. Я бы тоже покончил с собой.

Они снова засмеялись.

— Но если что, можешь считать, что я, на правах альфы Большого Пса, застолбил тебе местечко неподалеку, Сохатый. Видите?

— Где? — Питер привстал.

— А вон, псих на метле, — Сириус прочертил ровную линию, — Руки и ноги во все стороны, а на месте башки у него как-будто образовалась новая Вселенная, вы видите?

Джеймс выхватил палочку, Сириус среагировал молниеносно, они принялись бороться, давясь смехом и руганью, пара хлопков, Ремус пригнулся, что-то полыхнуло и наконец заклятие Джеймса срикошетило от гладкой поверхности одной из бутылок и вместо Сириуса подбросило в воздух Питера.

Хвост завопил и тут же подавился криком, повиснув в воздухе вниз головой

— Прости, Хвост, — со смехом извинился Джеймс, перекрывая смех и лай, после чего ещё раз взмахнул палочкой. Контр-заклятие полыхнуло белым и Питер шмякнулся обратно в траву, забавно дрыгнув ногами.

— Изящно, Хвост! — похвалил Сириус, обхватывая за плечи Ремуса, вставшего на задние лапы. — Лунатик, ты когда-нибудь видел крысиное па-де-де? Эй, Рем?

Ремус не отреагировал.

Шерсть его встала дыбом, уши вскочили на макушке, глаза, до этого обычные, ремусовские, вдруг снова стали волчьими и дикими.