Марийка чуть напряглась и призвала волшебную палочку, сложив пальцы в щепоть, а ее прижав ко лбу. Это было интересно, как и многое, что мы могли почерпнуть, общаясь. Перед ней легла довольно тонкая, изящная палочка с рукоятью, украшенной объемным виноградным листом, изгиб которого удобно ложился в ладонь, а резьба края листа — под пальцы. Таким образом, захват можно было сформировать как традиционный — вычурное украшение не мешало, —так и совсем необычный, годный для какого-то иного колдовства или, возможно, эффективный в бою.

— Расскажи мне о ней. Это работа Грегоровича? — я не пытался действовать скорее, давая чувствам устояться, а бурям остыть.

— Да. Многие считают, что они мощнее. Но начинка все равно не меняется. Моя содержит сердечную жилу дракона.

— Тем не менее, это не значит, что люди, владеющие палочками с одинаковой сердцевиной, будут похожи. Может быть, темпераментом… Сердечная жила дракона, черная акация — я качнул свою на ладони.

— Ох, какая изящная! Дорогое украшение! Я со своей похожа на вакханку, — она улыбнулась, и это многого стоило, а уж следующий жест… — Возьми, попробуй.

— Для чего?! — она заставила ужаснуться. Жест капитуляции. Добровольная передача оружия. — С таким посылом она станет моей!

— Неверно! Вот тебе и отличие палочек Грегоровича, особенно подстраивающихся под женскую сущность. Так я передаю тебе возможность сражаться за меня, черпать мои силы, тогда я смогу встать за твоей спиной. Это долго рассказывать.

— Отлично! Надеюсь, эта тема неисчерпаема. А теперь моя сказка. Помнишь, ты говорила, что не можешь вызвать патронус?

Она серьезно кивнула и перебила:

— У нас этому не учат, считая слишком трудной задачей. Ведь даже дети, которым просто жить в счастье, не могут его материализовать.

— Теория и практика показывают, что патронус формируется от сильных ощущений положительного толка. Обычно это любовь. Любовь детей прозрачна и чиста. Не надо усилий для ее формирования. Чаще всего ее испытывают к родителям, и тем следует изрядно потрудиться, чтобы вызвать обратное чувство. Уж поверь мне, я эксперт в этой области. Как искать опору для жизни в ком-то другом — не в семье — и хотеть этого с такой силой, что патронус выходит сам собой, почти без заклинания, знаю не понаслышке. Мне удавалось сохранять его в таком мраке, который многим не снился! Но с недавних пор я ни в чем не уверен… Я почти смирился и попрощался с этой возможностью. Пока не допустил саму мысль, что могу быть счастлив.

Она сидела, застыв изваянием. Выражая свою мысль, я шел окольным путем, значительно более извилистым, чем она. Надеяться на взаимопонимание хотелось, но меня теоретически мог устроить любой отклик. Потом найдем точки соприкосновения интересов. И не значит, что я не был заинтересован! Я не мог выразиться иначе, боясь выкапывать чувства из-под тяжелого спуда.

— Это ты так признаешься что ли?.. Северус…

Она пискнула, с силой всучила мне в руки свою палочку, а сама влезла головой под мышку, спутывая руками и ногами, втираясь и вживаясь. И стоило только немного повернуться… Пусть это было не совсем удобно, зато по-настоящему, честно и от души! Две деревяшки сухо стукнули об пол.

Через короткое время, значительно более короткое, чем хотелось бы, от примешивающейся некоторой неуклюжести, она вновь лежала головой на том же месте, найдя между рукой и грудью некую удобную точку. Мой сиамский близнец!.. Бока ей, очевидно, было мало. Выставив согнутое колено, как маяк, она втиснула ступню между ног, упираясь пяткой в пах. Шевелиться не хотелось. Чем несуразней, тем лучше. Так, без сомнения, могли делать только мы, облачая в эту надломленную форму нечто значащее для нас и ни для кого другого.

Край кровати был близок. Я мог просто нашарить наше отброшенное продолжение воли на полу. В моей руке уютно устроились обе палочки. Они не тяготили, не конфликтовали, не забирали и не насыщали, ожидая в готовности, слепые проводники.

Ее инструмент я отложил, просунув между расслабленными пальцами женщины, шевелящими волоски вокруг ямки моего пупка. А своей и двинуть не думал, и думать позабыл, пропуская через нее чистейшие ощущения такой полноты жизни, что следовало просто ожидать результат. Патронус не собака в соседней комнате! А любое заклинание можно даже не подумать, а пропустить через волевой центр, не облачая в кольчугу слов, но это следующий уровень мастерства. Я не стремлюсь привить его всем подряд.

В воздухе зависла четкая, до последнего перышка вокруг глаз, ворона, впрочем, ожидаемо. Символично!

— Вот ведь привязался к слову! — воскликнула она в сердцах.

Крутанулась в противоположную сторону, но я поймал ее. Получил резкий пинок задницей, наблюдая немыслимый кульбит, но только для того, чтобы она присела в нескольких дюймах и уставилась с искорками в глазах и прикушенной нижней губой.

— Ты будешь дикобразом, — она призадумалась. — Нет, кроликом. Так будет оскорбительней!

— Я тот, кто я есть. Тотемные животные здесь совершенно не при чем. Да и до кролика я не дотягиваю темпераментом.

Ни вечер, ни нагота не смущали. Кажется, дай нам кто-нибудь распоясаться, и о нашем существовании можно позабыть на некоторое время. Мы продолжали бесконечное путешествие по пятачку. Я присел за ее спиной, прошептал заклинание на ухо и принялся руководить ее движениями. Марийка повторила, запинаясь, и этого хватило, вопреки убеждению, что в заклинании главной является буква. Следовало лишь представлять, чего пытаешься добиться. На этом знании зиждется как раз вся беспалочковая магия.

Худой любопытный лис присел и прикрыл ноги хвостом. Хвост у него был и правда ничего, есть чем гордиться. Патронус воззрился на ворону, собираясь, очевидно, кооперировать действия.

— Отмени колдовство. Не век же любоваться! - в отличие от поцелуя в ладонь, который точно не хотелось прерывать.

— Что тогда будем делать? — спрашивала она задорно, если бы не колоссальное напряжение во всей спине.

Она словно теряла опору. Повернулась, прижалась в жадном поцелуе. Но действия все равно требовали уточнения. Так можно и прощаться на мажорной ноте.

— Нашла к кому обратиться с подобным вопросом! Но, если так подумать, это не тропа над пропастью и не путь между кроличьих нор. Ничего не надо делать специально. Хочешь, прогони меня, если так надо… — предлагать подобное было невыносимо, и я предотвратил на всякий случай выкипание слишком нестабильного состава, продолжая говорить чистую правду. — Только скажи, когда вернуться. Или давай выпросим немного еды и прикроемся. Наверно, пора…

— Пора, Северус… — но ее картинная пауза не могла сбить меня. — Зови своего разумного эльфа! Я голодна!

Я могу перечислить все те несчастные несколько раз, что она обращалась ко мне по имени. И каждый из них стоил десятка обычных приветствий. Теперь я понимал почему. Все было элементарно с самого начала. Только между нами, путем произнесения имени, могла возникнуть интимная атмосфера. Ведь она не знала меня мальчиком с разбитым носом. Блестящим непонятым гением, похожим на выжатую черную швабру. Не знала неудачником в первой любви. И могущественным магом не знала, но таким злым, что я сам не верил в свое раскаяние еще долго. Она могла только опираться на здесь и сейчас, строя наше общение, нашу жизнь, как бы бабочка вылупилась из куколки, не подозревая о прошлых метаморфозах.

И я запнулся мысленно об урчащий от голода живот. Жизнь предсказуема.

Яства, поданные Шеспи, поглощали, облизывая пальцы, не покидая испытательного полигона, завернувшись в простыни. Являя собой картину сомнительного качества, но переполненную неистраченным азартом творить и довести каждый мазок до совершенства.

Я слушал ее голос, рассыпаясь, теряя смысл, выныривая иногда из морока собственных слишком назойливых мыслей. Тогда приходилось подглядывать украдкой, нащупывать нити беседы. Очень скоро она вычислила меня. И это было слишком просто сделать. Попросту у нее разболелась голова. Марийка терла виски. И я баюкал ее на своей груди. А Шеспи радостно исполнял дурацкие просьбы. С такой радостью, на которую способны только эльфы, обретающие полную семью.