Было и несколько проклятых мною вечеров, ближе к ночи, когда она заставляла меня жариться на углях. Я рисовал себе самые нелепые картинки, отвратительный антураж из прошлой жизни. Ревность душила. Сам ничего не делал, но видел этого мальчишку арифманта. Богатая у меня оказалась фантазия, рисующая в воображении сплетение двух тел.

Не буду в воображении развратней самого себя. Она достигала каким-то образом удовольствия, накатывающего резко, а сходящего несколькими волнами. Чудесным образом мне дано было проникнуть в это таинство волшебных, глубоких ощущений, не отпускающих ее некоторое время. Время, когда можно было только лежать во власти легкого паралича, наслаждаясь утомительным контрастом.

Но чаще это была суета. И мы, безусловно, пересекались на расстоянии дорожки дуэльного класса, который для наглядности вели вместе. Я не кривлю душой, говоря, что мы не общались: это было не общение. Ни одного личного слова в угоду общественному.

***

Зима в этом году не спешила. Все время шли дожди. Популярность Хогсмида немного упала. А ближе к рождественским каникулам затейницу МакГонагалл посетило озарение, что традицию Хэллоуина и Святочного бала следует возродить. Теперь положено радоваться беспрерывно! Это значило еще больше работы и несравнимо больше затрат материального свойства.

Украшение замка тыквами шло полным ходом. Регулярно обрабатываемые отравой от плотоядных слизней, тыквы выросли просто огромными. Повсеместно стайками летали иллюзорные летучие мыши, путаясь в добротной паутине. А дети были озабочены подбором костюмов. Успеваемость скатилась ниже плинтуса. Некоторое время я пытался бороться со всеобщей тенденцией. Но, в конце концов, решил просто затаиться и переждать. У меня всегда была возможность наверстать упущенный материал. И пусть только попробуют свести счеты с жизнью!

Праздничный ужин закончился. Детям позволено было сколько угодно шляться по замку, выпрашивая традиционные «сладость или гадость». Преподавателей ждал всплеск всяческого несанкционированного волшебства околотемного свойства. Уж блевательные батончики точно сделают свое дело. И прочая отрава, заставляющая носы превращаться в сливы, а уши — в булки.

Взяв себя в руки, пообещав, что разберусь с этим завтра — авось, само пройдет к утру, — отправился впервые во владения мадьярки. Но меня ждало горькое разочарование. Ее не было. На двери пришпилена записочка-вопиллер:

— Буду завтра…

Вот как?! И нашлось куда пойти, и, очевидно, с кем! Наша вялотекущая возня около каких-то безотчетных желаний. Детские игры в «я тебя хочу, но не понимаю, что происходит», начинали порядком вытрепывать нервы. С каждой стороны прозвучало по одному откровенному признанию. А когда я сделал шаг навстречу, за последней ступенькой оказалось, нет земли…

Сказать, что я был раздавлен повторением сюжета вплоть до мельчайших подробностей, ничего не сказать. Болело везде. Желание напиться атаковало сознание. Но больше всего хотелось с накопленной злостью, напряжением, как в высоковольтных проводах, уничтожить ее. Чтобы долго искали то мокрое место!

Преодолев половину замка, я додумался, что лучше всего будет уничтожить без суда и следствия свою никчемную персону, что не может даже заявить права на первую женщину, зацепившую за живое. А как только распечатал класс, возле которого было удивительно тихо и безлюдно — гадости здесь, как и сладости предлагаю и выпрашиваю я по эксклюзивному праву, — догадался, что вновь ничего не сделаю. Я скорее вступлю в новое темномагическое апокалиптическое общество — топить свою печаль во тьме непролазной и непроглядной, чем совершу какие-то шаги.

Но я призабыл, что на следующий день, словно в насмешку, было занятие дуэльным искусством. У класса вяло колыхалось несколько персон, нашедших силы после основных уроков на упражнения для ума и тела.

Марийка имела странный вид. Она о чем-то думала. Моему светлому лику, от которого молоко скисало, она приветливо улыбнулась. Но приметив немедля, что не все ладно, собралась.

— Пожалейте несчастных, профессор, — я окончательно уничтожил одним словом все живое вокруг себя, — объевшихся вчера конфет. У детей, наверно, рези!

После моих слов в плотный, нерастворимый осадок выпало шесть пятикурсников-гриффиндорцев, четыре семикусника-хаффлпаффца и шесть слизеринских бойцов всех возрастов, начиная с третьего курса.

— А вашими молитвами, профессор, у них теперь полное несварение!

— Нападайте, — предложил, испытывая вновь азарт.

— Я не нуждаюсь в вашем снисхождении!

— В таком случае, бейте изо всех сил! Как я уже говорил, я и так мертв…

Ее губы дрогнули и чуть поплыли. Не может быть, она не могла начать плакать от одного слова! Ведьма размахнулась словно с хлыстом в руке. А это было жестоко. Полыхнул яркий и чистый огонь, отбиться от которого было почти невозможно. Мой щит еле устоял и рассыпался, как и капли пота, когда я встряхнул головой. Но это был обманный маневр. Мотая башкой, я видел ее не так четко, но мне не нужна была особенная резкость. Она не собиралась уходить с линии боя, в ее планы входило отлупить меня больно, то есть самым сильным колдовством из своего боевого арсенала. Она вняла моей просьбе и действовала, словно запрограммированная.

А в ту долю секунды, что понадобилась волшебнице для максимальной концентрации сил, как раз, когда волосы летели мне в лицо, и складывалась картинка полной уязвимости. Я послал простую, как акцио, подножку, и сейчас же с неожиданного ракурса удавку. От подножки она увернулась в движении, но была опрокинута, в попытках механически скинуть несуществующую петлю. Палочка откатилась в сторону.

— Вон отсюда! — я в жизни не слыхал более дружного топота.

Ворона могла собраться для беспалочковой магии, но не тогда, когда издаешь предсмертный хрип. Я опустился рядом на колени и погладил беззащитную шею и синеющие губы.

— Ворона… Каркаешь громко… Но воронье сильно стаей… — я молча отменил колдовство, слушая первый сиплый вдох.

Пожалуй, это было все! После такого унижения, да еще и при третьих лицах увольняются по некомпетентности. А отношения, так и не начатые, забывают, как страшный сон.

— Не делай мне больно, пожалуйста, — она капитулировала тихо, глядя не в потолок, а в мое лицо.

Не знаю, нужно ли так было подходить к решению проблемы. Но я в любом случае был рад, что скинул в помойку накопленное напряжение. И немного горд тем, что был все же сильнее и быстрее, не продемонстрировав ничего этакого. И если она сейчас не гордилась мной, то кнат ей цена. Ведь я гордился со страшной силой ее способностью говорить правильные слова, отменяющие любую провальную ситуацию. Словно универсальная отмена любых чар.

— Не буду, прости, — я подсунул руки под ее плечи, приподнял и прижался щекой к щеке.

Мурашки дружно шествовали по спине от прикосновения ее руки к голове. Она разбирала волосы, нежно надавливая на кожу, смещая. А когда я, как заяц, готов был стучать лапой, заговорила вновь:

— Ты приходил? Ты приходил! Ты приходил, а меня не было!..

Раздался звучный удар костяшек в лоб.

— Ч-ш-ш… Все увечья в случае чего припишут мне.

Ворона — я все еще не мог отвязаться от произнесенного вслух прозвища — переместилась в уютную ямку, между моими коленями и туловищем: я пересаживался удобнее. Не век же отстаивать колени. В любви здесь никто не признавался. Она помостилась, откинулась расслабленно, протянула руки и сжала мое лицо, глядя прямо в глаза.

— Я сглупила основательно. А между тем был серьезный разговор, о котором следовало тебя предупредить. Идем отсюда, все расскажу.

========== Не очень страшная сказка ==========

У меня был секс с настоящим человеком! Я хочу еще!

Песенка

Когда я буквально очнулся, мы стояли у дверей в ее комнаты. Кажется… Да нет, не может быть! Под кожей растекалось болезненное чувство вины. А я умею самобичеваться!

— Северус…

Влажное, мягкое прикосновение губ к губам. Я не был готов. Сердце пропустило один удар. Она начала с того, что со смехом швырнула меня с самого высокого обрыва.