Я бы посмотрел на нее утром, когда она выйдет из спальни вслед за мной, потягиваясь, и скажет:
— Северус, до завтрака два часа, и ты опять разбудил меня…
========== Операция “Хогсмид” ==========
В последнее время я забавлялся, примеряя на себя роль желудя. Вроде бы являешься началом большого, могучего дерева, но ничего не можешь поделать с собой. Зависимость заставляла философствовать все больше. Если польет дождем — прорастешь, а может и смыть в море. Но интереснее всего аспект быть съеденным свиньей или так и не упасть с ветки, чтобы не начать никакого путешествия и усохнуть.
В том смысле, что, придя к некоторым выводам в то многообещающее утро, я так и не стал развивать свою мысль. Очевидно, я кокетничал, желая быть завоеванным. Но бездействие не было полным. По моей просьбе ведьма передала мне перерисованный ее рукой след, снятый на кальку в натуральную величину, и уменьшенный вариант, улучшенный, переписанный, как незнакомое слово, ее почерком, по которому у меня окончательно сложилось мнение о ее характере.
В своих бесчисленных изысканиях новых знаний и навыков приходилось натыкаться на графологию. Ради смеха я анализировал свои каракули и пришел к выводу, что магглы на стыке с магией не так-то просты, как кажется. Судя по писаному словечку и более развернутому варианту записки, полученной мной в самом начале этой истории, она могла добиваться своего. Именно поэтому в ней задушили личность, совершенно запутав, наведя ложные перспективы и ориентиры.
По значению слова все было куда сложнее. И в тоже время возникала мысль, что оно могло не нести особой смысловой нагрузки. Найденные пожиратели должны были сделать стойку на сам символизм отметины. Однажды в момент особенно откровенного настроя, состряпанный мной и доведенный до абсолютной логики, один из самых старых соратников Хозяина поделился ничего не значащей информацией. Оказывается, череп со змеей сам по себе был ничем, отголоском воспоминания, а не магическим атрибутом, каким могла бы стать обычная руна. Этот значок, как и многие другие талантливо исполненные картинки, рисовал на полях конспектов один из немногих приятелей Волдеморта в юношестве.
Этому молодому человеку несказанно повезло: он не только добился признания своих творений похлеще, чем выставка в музее, но и остался одним из немногих безоговорочно приятных для Повелителя людей. Он умер вскоре после окончания Хогвартса сам по себе, от сильной магической хвори.
Мне уже приходило на ум несколько лет назад заняться сведением метки. Не знаю, как и когда я собирался воплотить накопленные знания, но после ухода Темного Лорда острота проблемы прошла сама собой, и на первый план вышла вовсе не проблема, носить или не носить на теле некий знак. Поэтому я нисколько не шутил, предлагая уничтожить источник связи. И был настолько же собран в поисках решения проблемы. Мне ли было не знать, какие муки могут причинять клейма, кем бы они ни оставлялись.
Помфри информировала меня, словно настоящий агент, что некая личность, как она изволила выразиться, обращалась за обезболивающим составом. Армия калек! Я отдал свой, немного модифицировав его, чтобы действовал еще сильнее. Значило ли это, что Марийка ни черта не смыслила в зельях, или это была следующая просьба личного характера?
За мое бездействие поплатился сполна пятый курс, получивший в качестве задания реферат о разнице в обезболивающих средствах от головной и зубной боли.
Но в скором времени к моему нескрываемому, если бы ни практика двуличия, удовольствию нас назначили сопровождать школьников в Хогсмид, обеспечивая порядок. Это значило, что мы будем разгуливать как пара, и поговорить можно будет о чем угодно. Только нельзя присесть в «Трех метлах», взять по стаканчику вина или кружечке пива, чтобы выяснить по-простому, какой из алкогольных напитков она предпочитает или чем заменяет эффект алкоголя. Мы априори не могли говорить без дозы психостимуляторов, растормаживающих подкорку. Не на такие темы. Я ведь был в ее голове, что не предусматривает сокрытия хоть толики информации. И встретил там массу различных насекомых. Иные были жирнее моих, иные представляли для меня совершенно неизученные виды. Но мое кривое зеркало точно могло хотеть пристать в тихую гавань.
У нее были мужчины. Особой тоски по крепкому мужскому плечу она не испытывала. Но разве мы могли вообще знать, что это такое. Одна знала только плотскую сторону, к которой относилась довольно пренебрежительно, не испытав духовной составляющей. А у меня было сколько угодно неистраченных чувств от сердца, от души и даже от разума, направленных на столь недосягаемый предмет, что возможно было не менее пренебрежительно относиться к удовольствиям плоти.
Значит, эта сторона точно не могла нас ранить и заботить. Разум мое все. Я могу сшить из него штаны, наесться им и выжать удовольствие из использования мозга на полную катушку. Я был удовлетворен чистым стечением обстоятельств. Нам никак не могли подыграть. Сопровождать школяров в Хосмид считалось делом неблагодарным. Дабы соблюсти некоторый элемент фатума, каждый преподаватель писал по записочке со своим именем и бросал в подобие Распределяющей шляпы, сделанное обычно из любимого головного убора Спраут.
Мне везло. Везло, как везунчику Поттеру. Я почти никогда не дежурил, и уж, по крайней мере, не с теми, кого недолюбливал. А тут раз, и на тебе!
— Марийка! — Минерва помахала в воздухе листком, доказывая, что не мухлюет.
Дежурство предполагало изрядную долю пустого напряжения и суеты. Студенты выпивали. По возможности пьянство следовало пресекать. Малышня терялась в трех соснах, и лучше бы они терялись в «Трех метлах», чем искать их по улицам небольшого, но выстроенного довольно криво, в лучшем духе волшебства, поселения. Старшие закономерно имели обыкновение расползаться по кустам, и плохая погода тому не была помехой.
— Се-северус, — заикнулась она под взглядом молодого арифманта.
А, парень, вот тут точно не подсуживают…
Обсудив несколько несущественных вопросов на повестке дня, относящихся к портящейся погоде, и выслушав доклад бессмертного завхоза Филча о готовности к отопительному сезону, коллеги нас покинули, оставив оговорить нюансы.
Собранная и внимательная Марийка сидела, вытянувшись в струночку, до последнего хлопка двери, с которым из нее невидимой рукой каркас вытащили. Первым делом она потянула ноги под себя, согнулась вопросительным знаком, голову уложила на плечо, подперев подбородок рукой. Из такого положения не то что атаковать было проблематично, сложно просто выйти. Она доверяла мне, а я, не особо раздумывая, невербально и без палочки обездвижил ее и плюхнулся рядом, ощущая всем боком неподвижное, немое негодование.
— Отомри.
— Не смешно, — она распрямилась, как пружина, но не ушла.
— Действительно не смешно. Дежурство в Хогсмиде — это боевая операция. Посему распределим силы. На выбор: ты можешь прочесать деревню на предмет подозрительных личностей, темных артефактов, ловушек, напомнить в злачных местах возраст отпуска алкоголя и рысью пробежаться по ближайшим окрестностям; или прочесать уходящих в отрыв на предмет…
— Подозрительности их темных личностей, темных артефактов и вредоносных замыслов, — передразнила ведьма.
— Точно так. Выбирай.
— Если подумать, — она задумчиво потеребила губы, отключив мои мыслительные процессы на короткое мгновение, — я ни того ни другого не могу. Но нельзя все повесить на тебя. Иди в деревню, ты там все знаешь, а я их просто припугну.
— Эвона как? В ученичестве тебе и впрямь нет равных! Месяц не поднимаем тему, а ты уже пугать научилась.
— А что еще остается делать? — она развернулась всем корпусом. — Почему ты ни разу с тех пор не угостил меня кофе?
Рубильник, выключающий разум был приведен в действие. Отвечать осталось на искрящихся оголенных проводах инстинктов. И это было совсем не смешно и не остроумно, зато честно:
— Я слишком рано встаю. Чтобы подгадать мой подъем еще раз, тебе придется остаться.
