прошли, и он присел на широкую скамью. Затем лег, свесив ноги

с торца скамьи, и практически провалился в сладкий

послеобеденный сон.

Проснулся он оттого, что на лицо упала какая-то тень. Олег

открыл глаза, рядом, заслоняя ему солнце, мешавшее увидеть

черты лица, стояла молодая женщина, и в золотом ореоле

солнечного света Олег не узнал, а угадал кто это. Он неловко

повернулся на скамье, пытаясь встать, правая нога затекла,

подвела его, и Олег упал со скамьи, успев подставить руки, да и,

по-любому, ударился бы не больно, падал не на дорожку, а на

мягкую землю. Вскочил на ноги. Ольга звонко смеялась, пока он

отряхивал от сухой травы брюки:

– Теперь мы квиты, ты меня уронил, я тебя! Не больно, наде-

юсь?

– Да я заснул, со сна как-то неловко повернулся…

– Меня Епифания отпустила воздухом подышать, с утра на

кухне готовить помогаю.

Олег уже успел заметить, что у послушницы вид усталый,

платок потемнел от пота и руки красные. Ольга, заметив его

взгляд, скрыла ладони под передником.

25

– Гостей сегодня много, – продолжила она. – Праздник боль-

шой – Успение пресвятой Богородицы. Любят гости приезжать

именно на этот праздник, местное начальство, из Таллинна

приехали тоже, не знаю кто, какие-то министры. Одного зовут

Эдгар, толстый такой, слышала, как он с настоятельницей

говорил. Тепло еще, яблоки, груши созрели, мед, грибы. Есть, чем

угостить. Наш монастырский престольный праздник в октябре

осенью, тогда уже холодно и не так красиво.

– А я по делам приехал, не знал, что сегодня Успение.

Они минут пятнадцать сумели поболтать как старые знакомые

о погоде, празднике и всякой всячине, пока Ольгу не позвала

Епифания.

Олег взглянул на часы, прошло уже около часа после его ви-

зита к Варнаве, и он сам направился к ее келье. Деньги были

готовы: хозяйственный пакет, полный аккуратно упакованных

одно-, двух- и пятикроновых купюр. Это была монастырская

специфика, прихожане жертвовали мелкими купюрами, Олег это

уже узнал во время прошлых расчетов. Еще он знал, что деньги

монашенки пересчитывали трижды, поэтому привычно отказался

считать их сам и поспешил к машине. В монастыре праздник, а

ему работать надо.

Ему было хорошо ехать назад. Накормили, денег дали. И еще:

все-таки Ольга ему не просто понравилась, он думал о ней всю

дорогу, вспоминал, как они болтали на пионерском расстоянии.

Но Олег успел раздеть ее взглядом раз десять за эти недолгие

минуты. В монастыре. Послушницу.

«Втюхался, втюрился», – весело думал он: «Ну, ты – придурок,

нашел в кого и где».

– Ну, ты – придурок, - подтвердил Слава Митрофанов, когда

Олег поделился с ним своей бедой или радостью, что в данном

случае одно и то же. – Что ты творишь? Это же монастырь! Ну,

неужели в миру баб не хватает?!

Митрофанов был человеком примечательным. Олег знал его

уже лет пять, Слава работал прорабом в дорожной фирме и

регулярно выполнял для «Ригеля» работы по укладке асфальта.

Он же – отец Вячеслав, служил протодьяконом в Успенском

храме уже знакомого читателю монастыря. По выходным,

26

конечно, семью ведь надо было кормить, а у Славы было трое

детей. И заканчивал заочно Духовную семинарию. То ли на

последнем, то ли на предпоследнем курсе учился... Олег и Слава

раньше, до развода Олега дружили семьями, могли и рюмку после

работы пропустить. Сейчас общались редко, окончание учебы,

рождение третьего ребенка и работа не оставляли Славе

свободной минуты. Но он откликнулся на просьбу Олега помочь в

деле, в котором, как Олег объяснил, договариваясь о встрече, у

него, кроме Славы, специалистов нет. Они сидели в маленьком,

почти безлюдном кафе.

– Подожди, я даже знаю, о ком ты говоришь, – вспомнил

протодьякон. – Ольга, совсем молоденькая послушница, высокая.

Очень, очень старается, знаю, видел и слышал.

Здесь Слава замолчал, на его лицо набежала тень тревоги, что

ли. Он мрачно пил чай (оба были за рулем). А Олег догадался:

– Ты про меня от нее знаешь!

Слава недоуменно поднял глаза, и через долю секунды понял,

до чего додумался Олег своим воспаленным от любви мозгом:

– Вот что, если ты об исповеди, даже слово это не произноси, а

то я… Я в лоб тебе заеду прямо здесь, при людях, прости меня,

господи! Придурок, точно придурок, - продолжил возмущаться

Митрофанов, – а что с придурками делать, ума не приложу. И

объясняться с тобой не могу! Я же эту девушку на послушание

благословил!

Все это выглядело немного смешно, но видно было, что при-

ятель Олега не на шутку расстроился.

– Ладно, Слава, извини, не переживай. Даже думать об этом не

буду.

– Для кого Слава, а для кого-то отец Вячеслав, – то ли в шутку,

то ли всерьез прозвучало в ответ. – Скажи мне Олег, а ты сам,

когда на исповеди последний раз был? Ты же верующий,

православный.

– Года два назад, еще с Леной, перед масленицей.

– Два с половиной года прошло, весь в грехах не отпущенных,

в молодую чистую послушницу влюбился…

– А теперь ты мне объясни. Почему молодые женщины идут в

монастырь, вернее, что им там делать? Что Бог сказал: «Пло-

27

дитесь и размножайтесь!». А как плодиться, если молодые и

красивые в монастыре? Разве это правильно?

– Господь это сказал всем существам живым, – миролюбиво

продолжил дискуссию протодьякон. – А человек существо не

только живое, но и одушевленное. У него есть и другая цель –

душу свою спасать. Вот ты в храм и на исповедь не ходишь, – тут

Слава заметил протестующий жест Олега. – Ладно, ладно,

ходишь, но редко, не молишься. А кто-то же должен за мир

молиться, просить у господа и за тех, кто молиться, в принципе,

не может. Вот в монастырях этим и занимаются. За вас, мирских,

душой ленивых.

– Но почему молодая женщина? Исполни свой долг, роди.

Вырасти детей, затем иди в монастырь, молись!

– Трудно с тобой спорить, в чем-то ты даже прав. Но пойми,

нужна Господу молитва старца седого и отрока юного, матери

многодетной и девы. Чтобы весь мир о душеспасении думал,

каждый день и каждый час. А не только, когда смерть подходит и

ничего уже успеть нельзя.

– Красиво говоришь и убедительно.

– Как учат, так и говорю.

– А мне-то что делать? Я что, монашку специально искал? Это

чувство ведь не сам я придумал, так понимаю, что и на это божья

воля была. Я жениться хочу на ней, серьезно!

Но с Ольгой о любви в монастыре не поговоришь. Предло-

жение не сделаешь. На свидание не пригласишь. Тюрьма для

чувств.

– Не тюрьма. Там каждый по своей воле. Пойми, просто это –

особый мир, со своими законами.

Ничем я тебе не помогу, я не монах Лоренцо, друг Ромео и

Джульетты, чудодейственного снадобья у меня нет, – улыбнулся

Слава. – Тебе нужно лекарство от любви, а в аптеках его не

продают. Одно скажу: не монашка она, а послушница. Пытайся.

Может, что и сумеешь, раз тебя так зацепило. Господи, что я здесь

говорю? Что советую? Не вздумай только что-либо сделать

поперек монастырских правил. И со мной тогда рассоришься. На

исповедь сходи. Причастись, – и без перехода. – И к нам бы в

гости зашел. Кристина борщом накормит. Супа домашнего теперь

годами не ешь.

28

– Спасибо, с удовольствием. Я не хотел вас напрягать, знаю,

заняты вы с Кристиной выше крыши. Вот соблазню Ольгу,

женюсь, поем домашнего. Шучу. Не переживай, Слава, буду вести

себя примерно. Мозгов и совести хватает.

На исповедь Олег сходил. Но ничего не рассказал про Ольгу.

Он решил, что все, что было у него с Ольгой не было грехом, не в