– Ясно мне все, – почти перебила Ольгу матушка Валентина и

обратилась к Олегу. – Милый, помоги Ольге мешок до пасеки

донести, если время есть.

Времени, конечно, не было, но как здесь откажешь?

– Хорошо, помогу!

– Вот и спасибо, а Ольга тебе дорогу покажет. Как ты себя

чувствуешь-то? Не сильно ушиблась?

– Не беспокойтесь, матушка, все уже прошло!

Матушка Валентина попрощалась, и пока Олег прилаживался к

ноше, как-то очень незаметно исчезла. Как будто растворилась в

воздухе. Олег даже поискал игуменью глазами, и недоуменно

взглянул свою попутчицу. Ольга молчала.

«Когда женщина молчит, она как-то посимпатичней выгля-

дит», – Олег вспомнил босоногую Ольгу, бушевавшую еще

несколько минут назад, и улыбнулся.

Когда они вышли за монастырскую стену, Ольга сняла платок,

еще раз ощупала затылок, слегка поморщившись, и снова

накинула платок на голову, завязав узел под подбородком.

Мешок для Олега не был тяжелым, не советский в полцент-

нера, с двадцатью пятью современными килограммами на плече

можно и поговорить по дороге.

– Простите меня, Ольга, не хотел, нечаянно все получилось.

Как вы себя чувствуете? Голова не болит?

– Давайте об этом больше не будем! Проехали! Я и сама изви-

ниться перед вами хочу, раскричалась. Просто не люблю, когда

меня вот так трогают. Ударилась, конечно, крепко, но платок

толстый голову спас, не так уж и больно. Лежу, в глазах круги

красные. Тут меня сначала за грудь трогают, потом схватили,

потащили…

10

Ольга явно успокоилась, и беседу охотно поддерживала.

– Да я это... Сначала послушал, бьется ли у вас сердце, не

услышал, испугался, решил вас куда-нибудь отнести, где помочь

могут. Слушай, давай перейдем на «ты». Меня зовут Олег. Как

тебя зовут, я уже знаю, матушка представила.

– Познакомились мы весело! Знаешь, как я испугалась, когда

матушка пришла! – девушка легко приняла предложение Олега. –

Ты представляешь, монахини мне уже рассказывали, а я в первый

раз такое наблюдала: матушка Валентина всегда появляется там,

где она нужна, где в монастыре проблемы какие-то, или как у нас

с тобой ссора, или кому помощь нужна. Монахини говорят,

возникает, как из воздуха, все проблемы решит, кого надо –

пожурит, кого надо – похвалит и опять исчезнет.

– Так и тебе влетит, за то, что шумела и дралась? Кулачек у

тебя жесткий…

– Ладно, не обижайся. Думаю, что простит меня матушка. Если

бы она хотела бы меня наказать, велела бы зайти к ней. А тут

ничего не сказала. Она у нас строгая, но добрая.

– Как это – строгая и одновременно добрая?! Разве так бывает?

– Бывает. Без строгости у нас нельзя. Коллектив у нас большой

только сестер-монахинь больше сотни. Все разные. Организовать

всех сложно…

– Ольга, но ты же не монахиня!

– Послушница, хочу стать монахиней, но для этого еще мне

много предстоит потрудиться в монастыре. И над собой тоже.

– Извини меня за прямоту, такая молодая, красивая, зачем уж

так?

– Считаю, что мне здесь лучше, чем в мире.

– Обидел тебя мир, – догадался Олег.

– Не хочу продолжать эту тему, – Ольга досадливо покраснела,

но уже без предыдущей цветомузыки.

Они добрались до пасеки, где пришлось еще минут двадцать

подождать, в монастыре не торопятся. Олег это понял до мозга

костей, пока наливали две ведерных пластиковых емкости меда

для переправки на кухню попутным носильщиком-мужчиной.

Зато было время пообщаться. Тонкие темы не обсуждали,

говорили о том, какое хорошее лето стоит, что грибов в лесу

11

много, Олег их любил собирать, но времени в этом году не нашел,

поэтому с удовольствием слушал рассказы Ольги о том, где и

какие грибы ей удавалось находить.

Монастырь жил своим хозяйством. Пасека, коровник, грибы,

поля картофеля и ржи – все свое. Олег услышал рассказ о том, как

Ольга впервые доила корову, и о том, какие коровы умные, и

пчелы тоже, о том, что сахар – не для разбавления меда, как

подумал Олег, для изготовления корма для пчел на зиму,

поскольку мед у них забрали, а пчелкам что-то кушать надо....

Наконец, мед для кухни затарили. Обратный путь оказался

несколько длиннее, останавливались несколько раз, чтобы

передохнуть, ведра с медом оказались тяжелее мешка с сахаром,

да и дорога – в гору. Опять болтали. Тут без тонких тем не

обошлось.

– Олег, а ты верующий?

– Конечно!

– Православный?

– Да.

– Тебя родители, крестили и научили молиться?

– Крестить-то крестили, но, ни чему не научили, сам учился.

– А как?

Путь Олега к религии, человека, в общем-то, еще десять лет

назад практически неверующего, был типичен для многих, кто

прошел смутные перестроечные годы. Родители его окрестили,

когда ему было года четыре. Сами из крестьян, в крестьянских

семьях все верили. Но родители не научили сына никакой

молитве, ни тому, как в храме себя вести. Нельзя сказать, что

Олег не бывал в церкви. Захаживал. И в детстве, интересно было

поглазеть на иконы, на немногочисленных молящихся людей. В

годы обучения в институте – свечку к иконе Николая - Угодника

перед экзаменом поставить, подстраховаться, что ли. А

перекрестился первый раз, уже лет двадцать пять ему было, на

отпевании в церкви умершего у приятеля отца. Неловко стало, что

все кругом крестятся, а Олег – нет.

В начале девяностых, когда невыносимо трудно было и с ра-

ботой и с пониманием, как жить дальше, Олег и его жена, он

тогда еще женат был, стали ходить в храм чаще. Несколько раз в

12

году могли и службу отстоять. Жена подарила Олегу серебряный

крестик с позолоченным Спасителем, и Олег носил его, не

снимая.

Но окончательно и бесповоротно Олег пришел к Богу после

следующего случая, вернее череды случаев в его семье и его

жизни.

Уже вроде наладилось с работой и с достатком в семье. Шел к

концу кризис, вызванный российским дефолтом. Хотя и сейчас

приходилось вкалывать без выходных и с длинными рабочими

вечерами, Олег даже смог позволить себе отпуск, первый лет за

пять, тогда съездили с женой Леной в жаркую пряную Турцию.

Наш герой решил сделать давно откладываемую пустяшную

операцию по поводу болезни, о которой актриса Раневская

сказала: «Ни самому посмотреть, ни другим показать!». Лег в

больницу на три дня, а застрял там на месяц – послеопера-

ционное осложнение от халатности хирурга, которому вроде и

денег дополнительно проплатили и литр хорошего виски

поставили. После операции Олег очнулся от невыносимой боли,

буквально на стену бросался. Медсестра не могла вколоть ничего

сильнее анальгина, не у кого было спросить разрешения. Хирург

Н. после операции отправился пить виски, дежурному врачу было

жалко тратить на чужого больного дорогой и дефицитный

наркотик. Через час после операции, практически ничего не

соображавший от боли Олег, еле передвигая ногами, ходил по

больничному коридору. Лежать не было никакой возможности.

Сидеть – тем более. Если бы фашисты пытали его методом,

примененным к нему в Нарвской горбольнице, вырезали геморрой

без наркоза, решил Олег, он все бы им рассказал, любую военную

и государственную тайну. К утру боль немного прошла, но

началось воспаление, и Олег долго, дней десять не мог встать,

валялся на больничной койке и от безделья измерял каждый час

температуру, чтобы отследить течение воспалительного процесса.

Капельницы и шесть уколов в день, компрессы на ягодицы, на

которых образовались уплотнения от бесконечных инъекций.