Постелили мне тут же, в этой комнате, если, конечно, это можно назвать "постелили". На самом деле, просто сгребли все подушки в угол и рукой мне махнули: ложись, мол. Легла, не спорить же. За этот бесконечный день я до того вымоталась, что чуть не уснула, едва голова коснулась узорчатого парчового валика, но спать было нельзя. Чтоб хоть немного отогнать сон, я щеку изнутри прокусила до крови, но помогло слабо. По сравнению с мерзкой, дергающей болью в туго стянутой бинтами руке, это было все равно, что блошиный укус против стрелы в седалище. Сон накатывал тяжелой мутной волной, и надо было что-то делать и лучше бы как-нибудь не слишком заметно, ведь за мной наверняка наблюдали.

И тогда я сделала глупость. Повернулась неловко, будто бы во сне, и всем весом опустилась на раненную руку. Тут уж понадобилась вся моя воля, чтобы не заорать на весь дом, до того это было больно. Зато весь сон разом слетел, и я спокойно дождалась, пока погаснут светильники. Больше всего я боялась, что кто-нибудь останется меня караулить, но зря - они, как видно, решили, что я в потемках если и найду выход из дома, а потом умудрюсь не заблудиться в незнакомом саду, то далеко все равно не убегу. Ворота ведь наверняка заперты.

Но я рассудила иначе. Ведь чем дальше нас завезут, тем труднее потом будет добраться до точки перехода. Да и кто знает, что этому Явюзу, или как там его, завтра в голову взбредет. Засунет меня в клетку, или в цепи закует и тогда все. Считай, отбегалась.

Очень тихо я пересекла комнату и наощупь спустилась по темной лестнице в зал с маленьким фонтаном. Из-за гуляющего под потолком эха оценить расстояние до него было попросту невозможно, так что пришлось идти вдоль стенки, ведя по ней пальцами и моля предков, чтобы на пути не оказалось какой-нибудь дурацкой статуи или вазы с цветами.

Запираться на ночь тут, видно, было не принято, да и масла для смазки петель не жалели. Входная дверь поддалась легко, даже без скрипа. Дохнуло прохладой, зеленью и мокрой землей. Еще мне показалось было, что мелкий дождик моросит, но потом глаза чуть привыкли и стало видно: это туман. Мне определенно везло.

Держась смутно белеющей под ногами дорожки, я обогнула дом и быстро пошла к воротам, стараясь ступать как можно тише. Подрезкой кустов тут никто не занимался, так что моя рубаха очень быстро промокла насквозь, но меня куда больше волновали запертые ворота, чем какая-то там простуда.

К тому времени, как я добралась до мощеного пятачка перед воротами, туман уже рассеялся, но удача все еще была со мной: повозка стояла там же, где я видела ее в последний раз и прутья клетки все еще вздымались над ней, будто отполированные ветрами пустыни ребра древнего чудовища. На дне клетки что-то темнело.

Что-то, очень похожее на связанное тело.

Из дома меня заметить не могли, а вот от ворот запросто. Пригнувшись, я быстро перебежала открытое пространство и спряталась за высоким бортом телеги. И очень вовремя. Со стороны ворот уже кто-то приближался, помахивая фонарем и громко топая.

Деваться было особо некуда, так что я упала на четвереньки и поползла под телегу, моля предков, чтобы этому, который с фонарем, не пришло в голову под нее заглянуть. С того места, где я лежала, видно было только круглое пятно желтого света на камнях, обтрепанные понизу серые штаны, странно длинные для этого мира, и торчащие из-под них босые грязные ступни. Все это обошло вокруг телеги и направилось было в сторону ворот, и тут... тут моя удача кончилась, потому, что этот человек постоял, будто прислушиваясь, а потом развернулся и медленно пошел обратно.

От испуга я даже дышать перестала.

И вот ноги уже прямо у моего лица и я вижу каждый волосок, каждый кривой палец, каждый уродливый пожелтевший ноготь на этих ногах. И пятно света растет. Значит, лампа опускается все ниже...

Надо было что-то делать и я, конечно, делаю самое глупое, что только можно: кидаюсь вперед. Всем весом врезаюсь в узловатые, очень твердые колени. Плечо отзывается болью, но мне уже все равно. Звенит, разбиваясь, толстое фонарное стекло, шипит на мокрых камнях пролитое масло, и сырая, тяжелая тьма обрушивается на меня, пригибая к земле. И в этой темноте мой кулак впечатывается рыхлый живот, вышибая дыхание.

Навалилась сверху, пытаюсь хоть как-то удержать грузное тело, кисло воняющее застарелым потом, и рычу:

- Лежи тихо, а то хуже будет..

Не понимает. Предки, ну конечно же он не понимает! Бьется, как рыбина на дне лодки, булькает горлом, выталкивая надсадный вопль. Хрипит, когда мой локоть со всего маху врезается в кадык. И затихает.

Быстро, не давая себе времени осознать, что натворила, я сорвала с веревки-пояса большое железное кольцо с одиноким ключом. Выпрямилась. И тут же поняла, что к воротам уже не успеваю.

В той стороне, где за деревьями скрывался дом, уже кричали. Топот становился все ближе. Свет резанул мои привыкшие к темноте глаза и я зажмурилась, заслоняя лицо рукавом. Но все-таки успела кое-что разглядеть.

Ворох тряпья, перетянутый веревкой, и небольшую круглую корзинку. Кто-то очень постарался, раскладывая это в клетке, чтобы в потемках было похоже на связанного человека.

Меня ждали. И я, как полная дура, попалась.

А потом что-то с громким хрустом врезалось в затылок и стало темно.

Глава 6

Сознание возвращалось медленно, будто нехотя. Двигаться не хотелось.

Ничего не болело, но с головой был непорядок. Под руку все время что-то лезло, путая пальцы. Волосы. Это мои волосы. В волосах тряпки. Шершавые, заскорузлые. Много. Похоже, бинты. Значит, меня били? Но кто? Нет, не вспомнить.

И почему так темно?

- Потому что сейчас ночь, - ответила темнота.

Мм, а голос-то какой... Скажи еще что-нибудь, а?

- Попробуй ногами пошевалить, - послушно откликнулась темнота, - Если работают, то ползи сюда. Только осторожно. Тут потолок низкий и в нем какие-то крючья натыканы. В полный рост не вставай, если не хочешь лишнюю дырку в голове заиметь.

Подумаешь, большое дело, где одна, там и вторая. Буду гудеть на ветру. Через голову насквозь, как дырявая бочка.

Куда ползти-то?

- Сюда, на голос. Чем тебя хоть?

Разве ж я знаю? У меня на затылке глаз нету. Или есть? Не помню. Вот голос этот помню, да. Он раньше у одного человека был. Верни, а? Хороший же человек, как ему без голоса.

- Да уж, хороший, дальше некуда. И где он был, пока его ... хм... проводника, убивали?

Валялся где-то связанный и даже не знал, что его проводник вздумал об кого-то убиваться. Он не виноват. То есть, ты не виноват. Слышишь, Ингвар? Это я, как дура последняя, сунулась без плана, без подготовки, без оружия, без ничего вообще... Стоп.

Стоп-стоп-стоп.

Ингвар?

- Ну наконец-то! - из темноты облегченно вздохнули. - Ты как? Не тошнит? Голова не кружится? Вот что, утром решим, что делать, а пока ложись и постарайся заснуть. Цепь у тебя длинная, особо мешать не будет.

Что-то тихо звякнуло, стоило мне пошевелиться. Придавило, не давая подняться. Надо же, и правда цепь. Пальцы нащупали широкую железную полосу вокруг шеи. Ага, еще и ошейник. Совсем замечательно.

Тут что-то скрипнуло и свет ударил по глазам, заставив зажмуриться. Проморгавшись, я увидела светлый квадрат дверного проема и темную фигуру в нем.

- Капаче-нены! -проблеяла фигура.

-Да иди ты к вурдалакам, - дружелюбно откликнулась я, и добавила: - Эшек юбресы!

Тогда я еще не знала, что это означает, зато прекрасно помнила, как вытянулась рожа одной жирной лысой жабы, когда ее так назвали.

Тот, кто стоял в проеме, икнул, отшатнулся и захлопнул дверцу. Коротко взвизгнули петли, простучали по доскам босые пятки и все стихло.

- Мы вообще где? - спросила я, просто чтобы отвлечься.