А вот «Измены», которые пушкинисты, случается, относят к Наталье Кочубей[54], адресованы трудно поддающейся любовным чарам поэта давней его пассии Екатерине Бакуниной – Елене:

Явно неточна определенная учеными дата написания этих стихов – 1815 год. По ней выходит, что уже с весны 1814-го у еще даже не 15-летнего юноши Пушкина давно существуют, а то и даже и завершились, дойдя до своего логического конца, взрослые отношения со многими вышеназванными девушками и женщинами с условными именами. А между тем лишь на последних курсах Лицея, то есть никак не ранее осени 1816 года, уже при Е.А. Энгельгардте, студенты получили возможность выходить из своего учебного заведения в «свет» для общения с посторонними людьми.

С позволения нового директора стали бывать в его собственном доме, а также в заранее оговоренных им царскосельских семьях. Ребята стали навещать дома матери своего товарища Александра Бакунина и лицейского учителя пения барона Вильгельма Петровича Теппера де Фергюсона. Посещали также семью сестры жены Теппера, вдовы-баронессы Софьи Ивановны Вельо, и дом матери обеих сестер-баронесс, Софьи с Жанетой, – вдовы придворного банкира Иогана Северина, имя которой пока не установлено[55]. Не «скучали» в отсутствие лицеистов, конечно же, местный театр с кондитерской, исторические и природные достопримечательности Царского Села.

Но все визиты и увеселения юношей были вполне легальны и проходили организованно – под неусыпным надзором воспитателей. Не случайно же, заглянув однажды в одесский Ришельевский лицей, взрослый Пушкин удивился тамошней свободе выхода и входа. Ему, правда, тут же пояснили, что некоторые послабления сделаны для учащихся лишь по причине начавшихся каникул.

Издавая первый пушкинский сборник, доверенное лицо Пушкина Петр Александрович Плетнев с его «консультантом» младшим братом поэта Львом Сергеевичем, по собственному их признанию, много дат под стихами поставили наобум. Однако есть ведь и в самих отсутствующих, между прочим, в Лицейской тетради «Изменах» строчки, свидетельствующие о гораздо более поздней дате написания этих стихов: «В юности страстной // Был я Прекрасной // В сеть увлечен». Ни в какую сеть ни в прямом, ни в романтическом смысле серьезная, ответственная Екатерина Бакунина ровесника своего младшего брата Пушкина, понятно, не увлекала.

Эти строчки лишь подсказывают, что ко времени написания «Измен» уже случилось большое несчастье – гибель Жозефины Вельо. Виновницей ее гибели была ее старшая сестра Софья, для которой, многоликой по отношению к Пушкину, у него было даже три условных имени. В иронических стихах он зовет ее Глицерой. В восторженных величает Прекрасной (без имени) или пишет о ней с заглавной буквы – Она. Действительно, мыслимо ли хотя бы и в мадригалах упоминать настоящее имя особы, столь исключительно приближенной к императору? Его коварная 24-летняя Прекрасная явно перестраховалась: для предотвращения появления в отношениях между ней с императором Александром Павловичем соперницы – красавицы-сестры Жозефины – воспользовалась «юмористической» идиллией, по ее же «заказу» неосторожно написанной неопытным в женских интригах очень еще молодым Пушкиным.

Несчастье с Жозефиной произошло в самом конце сентября 1819 года. Узнав о нем в начале ноября, поэт и понял, что попался в «сеть», умышленно расставленную его Прекрасной на него и на ни в чем не повинную симпатичную ему девушку. Так что, несмотря на легенды о ранней влюбчивости Пушкина, «Измены» логичнее было бы отнести к этому или даже к началу следующего, 1820-го года. Как пушкинскую стилизацию, пародию на себя самого 16-летнего. Каковой собственно были и те самые погубившие Жозефину его также, кстати, отсутствующие в Лицейской тетради стихи начала сентября 1819 года, которым, безусловно, требуется неуместный здесь отдельный большой разговор.

Фрагмент ПД 830, л.2 об.

Фрагмент ПД 830, л.2 об.

Очень похоже на то, что в закончившуюся скандалом историю с сестрами Вельо Пушкин в 1817 году ввязался как бы назло, в отместку своей неподатливой возлюбленной Екатерине Бакуниной. Хотел, видимо, продемонстрировать ей, что его недооцененной ею персоной вполне могут интересоваться и «птицы» такого «полета», как фаворитка самого императора Александра Павловича Софья Вельо. Иначе зачем на листе его черновика в сюите у присланного им издателю уже с юга Эпилога к его поэме «Руслан и Людмила» над персонажами разразившейся в семействе Вельо драмы возле фигурки Пушкина в образе библейского пророка Даниила наряду с огромным лицом-маской погибшей Жозефины Вельо изображено личико его кудрявой черноглазой «плачущей девочки» Екатерины Бакуниной?