Характер у героини «Сент-Ронанских вод» тоже для Пушкина примечательный. «Вынужденная водиться с теми, с кем водится ее брат», она, по словам ворчливой хозяйки местной гостиницы, «носится взад и вперед с разодетыми в пух и прах болтунами, …здоровается с ними за руку и не отстает от них в танцах и потехах». Воспитание Клара получила «из собственных рук». Книги читала те, что «находила в библиотеке, набитойстарыми рыцарскими романами, общество у нее было случайное, друзья – кто попало». Неустойчивость ее настроения романный местный доктор объясняет нервами, ипохондрией: случайные порывы легкомыслия сменялись у нее долгими промежутками печали. Хотя тому же водяному обществу, по словам доктора, «ее легкомыслие казалось гораздо большим, чем было на самом деле. Потому что ей никогда не приходилось испытывать сдерживающего влияния подлинно хорошего общества, и она несправедливо презирала то, с которым ей по временам приходилось сталкиваться. Поэтому она одевалась, вела себя и судила по-своему, и хотя ее наряды, манеры и мнения удивительно шли ей, они, как венок Офелии и обрывки ее странных песен, должны были по сути дела вызывать сострадание и грустные чувства, а не только забавлять окружающих».

Вся странность поведения этой девушки объяснялась мучительными для нее воспоминаниями о двух случаях из ее жизни, на основе которых Пушкин в Болдине построит свои повести «Метель» и «Барышня-крестьянка». Своими «растоптанными и схороненными в самую пору цветения» надеждами сама Клара в разговоре с молодым человеком, с которым в молодости решалась было сочетаться тайным браком, называет то, что они оба тогда «захотели стать мужчиной и женщиной на пороге детства».

Англия, дочь покойного лорда, живопись и вышивание, сестра игрока, милое лицо, нескольколетняя любовь… Роскошные черные волосы, бледность, грустные запавшие черные глаза, веселье с товарищами брата, редкие порывы легкомыслия и долгая печаль… О ком еще, кроме Екатерины, сестры своего товарища по лицейским играм Александра Бакунина, Пушкин, «дуясь» и «хмурясь», мог думать на палубе 25 мая – в одиннадцатилетнюю годовщину своей единственной близости в царскосельском 1817 году с этой давно и по-настоящему любимой им девушкой? Тем более что здесь, на пироскафе, ему приходится играть роль ухажера Анны Олениной – девушки, которую он не любит, но считает для себя подходящей партией ввиду того, что Бакунина с тех самых царскосельских времен не хочет его знать, а надо же и ему когда-то жениться. Ну, хотя бы назло своей гордячке Екатерине!

Он начал встречаться с Анной Алексеевной только в апреле 1828 года. Пытался ее полюбить, но не получалось. Как отмечал 7 мая ежедневно общавшийся с ним в то время Вяземский, «Пушкин думает и хочет дать думать ей и другим, что он в нее влюблен». Со времени этой морской прогулки каждая новая встреча с Анной Олениной неизбежно напоминает ему о молодой миловидной художнице-англичанке Грейс Элизабет Кемпбелл, которая сразу сассоциировалась у него с его собственной черноглазой художницей, фрейлиной императрицы ЕлизаветыЕкатериной Бакуниной. Напряженность в отношениях Пушкина с Олениной все возрастает и к осени, вскоре после юбилея матери Анны, на котором поэт встретился с Бакуниной вживую, приводит формировавшуюся в глазах окружающих пару к полной отчужденности.

Через год по заимствованному в «Сент-Ронанских водах» Вальтера Скотта сюжету Пушкин начинает с собственной леди Екатерины Бакуниной лицейского периода живописать 17-летнюю барышню-крестьянку Акулину. Героиню своей повестушки он называет Елизаветой – Лизой, которую отец ее на английский манер зовет «Бетси» – уменьшительное от «Элизабет». А гувернантке Лизы, соответственно, достается имя «мисс Жаксон» – по имени Люси Джаксон, реальной камеристки все той же незабвенной для поэта молодой леди Кемпбелл. Реальное имя служанки он вычитал в каком-то из июньских номеров «Санкт-Петербургских ведомостей». В них трижды сообщалось об отъезде капитана Кемпбелла, секретаря Великобританской миссии при Персидском Дворе, с супругой и двумя служанками, Елизаветой Плант и Люси Джаксон, за границу.

Однако вернемся все же к нашей троице лицейских воздыхателей Екатерины Бакуниной – прототипа героини «Барышни-крестьянки». Непосредственность, остроумие, живость характера, даже некоторая, с позволения сказать, стервозность в придачу к внешней привлекательности Лизы Муромской – это обязательные черты девушки, способной понравиться Пушкину. Как считала опытная в амурных делах Анна Керн, в женщинах его очаровывали «остроумие, блеск и внешняя красота. Кокетливое желание ему понравиться не раз привлекало внимание поэта гораздо более чем истинное и глубокое чувство, им внушенное»[36].

Екатерину Бакунину просто кокеткой, пожалуй, не назовешь. Отмечаемая лицеистами ее «очаровательность обращения» – это, вероятно, особая коммуникабельность нашей девушки, умение расположить несоциализированную, выросшую в закрытом учебном заведении молодежь к общению. Ее «сестринская» заботливость, понятливость, способность найти к каждому из пареньков свой подход, всем показаться внимательной, легкой и приятной.

стр 56

Е.П. Бакунина, художник П.Ф. Соколов, 1816[37]

Эту особенность характера Екатерины удачно отразил в ее портрете пушкинско-лицейского периода все тот же художник Петр Федорович Соколов. На нем милая лучеглазая целомудренно одетая и причесанная девушка поддерживает за крылышко скульптурную фигурку целящегося как бы в нее амурчика, восседающего на собаке. Животное явно припадает на передние лапы, прижав уши и задрав хвост. Эта статуэтка – не «символ верности в любви», как полагает Владимир Сысоев[38]. Она иронично, но вполне адекватно отражает ситуацию заигрывания, влюбленности в Екатерину Бакунину едва ли не всего Лицея. То есть мальчишек-студентов – «щенят», «кобелят» своей альма-матер – большой охраняющей их юность ученой (дрессированной) «собаки».

На затронутом в предыдущей главе листе 81 об. в ПД 841 обратите внимание хотя бы на не сводящие глаз с «дивного стана» удаляющейся девушки три юношеских профиля. Справа налево это известный нам триумвират тайных воздыхателей Бакуниной. «Иванъ Пущинъ, АлексѢй Iлличевскiй и я, Александръ Пушкинъ, влюбились въ нея», – зафиксировано автором рисунка скорописью в линиях волос на головах юношей, ветвей деревьев над ними и утолщениях линии собственного профиля. Местоимение «нея» в этом фрагменте по профилю Пушкина выписано очень крупными пунктирными намеками на соответствующие буквы – так сказать, полубуквами: по общему смыслу фразы приходится догадываться о смысле слова и по имеющимся фрагментам букв «реставрировать» его.

Рядок молодых пышных кустов в средней части этого пушкинского чернового листа повторяет то же самое, конкретизируя предмет общих воздыханий друзей: «Я, Iлличевскiй, а такъже Пущинъ влюбились въ Катерину Бакунину».