— Маэдрос! — сказал Диор. Внезапно он улыбнулся — хотя и грустно. — Могу я тебя так называть? Неужели ты действительно думаешь, что я говорю так из гордости? Нет: это жалость. Если ты не хочешь быть моим врагом — я не буду твоим. Мне кажется, что я знаю слова вашей клятвы — и слова эти недобрые. Один Сильмарилл находится здесь, в Дориате: я вижу перед собой шестерых братьев. Кто из вас будет владеть им? И не должны ли другие тогда убить его?

Никто из братьев ему не ответил. Фингон увидел, как глаза Маэдроса расширились — совсем чуть-чуть, а Маглор замер; однако Келегорма, Куруфина и Карантира слова короля не тронули, а Амрос отвернул взгляд.

— Я думаю, что так они и должны поступить — пока не останется только один. И я вижу, что некоторые из вас тоже так думают, — сказал Диор. — Нерадостно мне было бы стать причиной столь страшного горя! И именно потому, что наши деды были друзьями на берегах Куивиэнен, я снова скажу вам — прочь. Идите отсюда с миром. Никто не помешает вам, несмотря на то зло, что вы причинили моей матери. Идите! Уйдите сейчас же! Совершите какое-нибудь лучшее дело, чем это!

Однако Маэдрос сказал тихо:

— Так мы поступить не можем.

Со звенящим звуком он достал свой меч. Этот клинок был знаком Фингону. Это был тот же меч, что Маэдрос носил, как повелитель Химринга — он был откован в Хитлуме народом Финголфина. Фингон сам дал его Маэдросу.

И затем началась битва. Тщетно Фингон тянул руки и пытался удержать своих кузенов: руки его проходили через них, как если бы он был призраком. Маэдрос и Маглор сразу бросились на Диора, а Амрас и Куруфин повернулись, прикрывая их сзади, в то время, как Карантир и Келегорм выкрикивали приказы своим дружинникам. Отряд Карантира рванулся вперёд, рубя дориатрим, которые пытались прийти на помощь своему королю. Люди Келегорма разделились на отряды и побежали прочь через множество дверей, что вели в тронный зал, а Келегорм кричал им в спину: «На охоту!». И Фингон продолжал видеть их — как будто бы стены пали: они повиновались приказу своего повелителя — и вели охоту через множество залов и пещер Менегрота; они гнали перед собою женщин и детей, и убивали всех, кто поднимал против них оружие, и прорубали великолепные гобелены, которые давным-давно создали королева Мелиан и её прислужницы.

Жители Дориата оборонялись, как могли, и их оборона была прочна — ибо их было больше, и они защищали свой дом, который любили. Но мало кто из подданных Тингола когда-либо принимал участие в войне. Они полагались на то, что их защитит искусство Мелиан, и даже те, кто сторожил границы, полагались скорее на тайну и скрытность, сражаясь с отрядами орков-мародёров, и редко участвовали в открытом бою. Но они сражались с нолдор с восточной границы, с нолдор, которые выдержали долгую осаду, с ветеранами Дагор Браголлах, с тем, кто выжили после взятия Аглонского перевала и падения Химринга, кто снова сражался в Битве Бессчётных слёз и ещё не погиб. Сам Моргот учил их искусству войны. И они хорошо выучили свой урок.

Диор был на помосте один. Его телохранитель попытался подойти к нему, но он не мог пробиться мимо Куруфина и Амраса, и тех, кто были с ними. Он был хорошим мечником: Фингон мог вспомнить с десяток схваток, где он был бы рад иметь рядом с собой такого воина. Но Маэдрос с длинным мечом в левой руке был страшен, как ледяной ветер Севера, а Маглор с двумя мечами был подобен океанской буре. Диор пал перед ними, и Маэдрос крикнул ему, призывая сдаться.

В этот момент двое слуг Келегорма втащили в тронный зал женщину. Она была высока, и прекрасна, как молодая берёза; она сопротивлялась и пыталась пнуть тех, кто держал её.

Диор увидел её и закричал:

— Нимлот!

Келегорм опустил копьё и направил острие в грудь королевы.

— Отдай нам Сильмарилл, — сказал он, - и, может быть, мы отпустим её.

Диор смотрел на это в ужасе — и такой же ужас испытывал и сам Фингон: неужели кто-то из его родственников способен на такое! —, а Нимлот замерла: острое лезвие было у неё под ключицей. Тонкая струйка крови окрасила алым её белоснежное платье. Келегорм проткнул и ткань, и кожу королевы.

Затем она вдруг подняла голову, и глаза её вызывающе вспыхнули.

— Не отдавай им ничего, любовь моя! — воскликнула она. — Ведь они ничем не лучше орков, а мы не сдадимся злодеям!

Говоря так, она встретилась со взглядом Келегорма, и улыбнулась; вырвав свои руки из рук державших её дружинников, она бросилась вперёд и острие копья пронзило её грудь. Келегорм уронил оружие, которое внезапно отяжелело от веса тела королевы. На лице его был ужас. В тронном зале воцарилась полная тишина. И в этой тишине Фингон увидел, как небольшие чёрные тени входили через каждую дверь.

Диор закричал от боли и гнева и снова бросился в атаку. Он чуть не срубил с плеч голову Маглора, ибо сам Маглор замер в ужасе. Только в последний момент Маэдросу удалось отбить атаку и спасти жизнь брату, и лезвие меча Диора просто сделало глубокий разрез над ухом Маглора. Дориатрим заново атаковали с отвагой, и тогда многие нолдор пали. Келегорма, который ещё не успел снова взять в руки оружие, зарубили там, где он стоял; пал в этой яростной атаке и Карантир, а Куруфин был убит телохранителем Диора. Но Маэдрос зарубил Диора, и швырнул его окровавленное тело на трон Мелиан. Затем с гневным воплем он обратился против тех, кто убил его братьев.

И снова — хотя это и было безумием — Фингон попытался дотянуться до него, удержать… По его лицу текли слёзы. Но Маэдрос ничего не видел — он проскользнул через его руки, и теперь — несмотря на всё — он улыбался; улыбался той же жуткой улыбкой, что была у него в Алквалондэ. Фингон уже не смог этого выносить и закрыл глаза. Но он продолжал слышать звуки резни.

Прошло много времени, пока всё не затихло.

Фингон оглянулся.

Трое братьев оставались в пустом тронном зале. Все они были по локоть в крови. Усталый Маглор сидел на краю помоста; к его голове была прижата окровавленная тряпка в том месте, где Диор успел его ранить. Амрас стоял в стороне со сложенными руками, откинув назад голову и закрыв глаза; и он чуть-чуть покачивался, как будто бы он страшно устал. Но Маэдрос стоял на помосте, там, где так недавно ещё стоял Диор. Тело короля исчезло, хотя трон Мелиан был всё ещё осквернён жуткими пятнами крови. Три недвижные фигуры лежали в ряд у ног Маэдроса.

Фингон посмотрел вниз, на серую дорогу — и вверх, туда, где крошечные пауки кишели в изрезанных гобеленах Менегрота; и в первый раз он подумал о том, чтобы повернуть назад.

Он пошёл вперёд.

У каждого из троих убитых братьев рядом лежало его оружие. Тут был могучий меч Куруфина, который сковал он сам, и двойные топоры Карантира, и длинное охотничье копьё Келегорма. Его острое лезвие всё ещё было запятнано кровью Нимлот.

— Почему она так сделала? — тихо сказал Маэдрос.

Маглор фыркнул и скривился от боли.

Фингон посмотрел на своих мёртвых двоюродных братьев. Келегорма было трудно узнать; его лицо было изрублено, уничтожено, белокурые волосы слиплись, пропитанные кровью. У Карантира был какой-то оскорблённый вид, как будто бы он дивился тому, что лезвие меча, которое пронзило его, осмелилось подняться против князя нолдор. У Куруфина было перерезано горло. Затем Фингон посмотрел на Маэдроса, но Маэдрос всё ещё никак не мог оторвать взгляда от своих братьев. Фингон даже не пытался заговорить с ним. Было понятно, что для этих фигур в его видении он не более, чем призрак. Да он и не хотел с ним заговаривать.

— Они мертвы, — сказал Маэдрос, и в голосе его не было скорби — только большое и какое-то робкое удивление. — Они мертвы.

— Они мертвы, — сказал Амрас, — а Сильмарилла мы не получили. По крайней мере, нам не придётся из-за него убивать друг друга. — Он рассмеялся. Это был жуткий звук. - Я бы на себя не поставил против Маглора, или против тебя, мой братец-калека!

— Да я бы не стал, — сказал Маглор.

— Да нет, стал бы, — сказал Амрас. Он повернулся, посмотрел на них, и взгляд его упал на ряд тел. Лицо его перекосилось. — Вот они лежат; и они мертвы. Хотел бы я тоже умереть! Все мы должны были умереть; все мы должны были сгореть в Лосгаре!