К сожалению, отзыв Л.А-вой остался Чехову неизвестен. Ему было не до того. Уехав тотчас из Петербурга, он уединился в Мелихово, отказываясь говорить о "Чайке". "Никогда я больше не буду ни писать пьес, ни ставить," - твёрдо пообещал он. Брату он сообщил: "Пьеса шлёпнулась и провалилась с треском. В театре было тяжкое напряжение недоумения и позора. Актёры играли гнусно, гадко." Суворину: "В Вашем письме Вы трижды обзываете меня бабой и говорите, что я струсил. Но ведь Вы сами советовали уехать. Я поступил так же разумно и холодно, как человек, который сделал предложение, получил отказ и уехал."

19. Н е с у д ь б а

Свои воспоминания Лидия Алексеевна продолжает так:

"Мы решили встретиться в Москве. Я должна была быть там в марте 1897 г. Антон Павлович сказал, что он приедет из Мелихово." Значит, произошла переписка. Начала, конечно, она. Несмотря на болезнь и тяжёлое душевное состояние, он согласился на встречу. Трудно было бы отказаться после всего пережитого, сказанного и услышанного.

"Сердитая Лидия Алексеевна, мне очень хочется повидаться с Вами, очень, - несмотря на то, что Вы сердитесь и желаете мне всего хорошего "во всяком случае".

Она приехала в Москву, остановилась у родных и 23-его марта получила с посыльным записку: "Большая Московская гостиница, N 5. Я приехал в Москву раньше, чем предполагал, когда же мы увидимся? Погода туманная, промозглая, а я немного нездоров, буду стараться сидеть дома. Не найдёте ли Вы возможным побывать у меня, не дожидаясь моего визита к Вам? Желаю Вам всего хорошего. Ваш Чехов."

Она находилась в гостях у старшего брата-толстовца. Муж отпустил её ненадолго и в надёжные руки: Фёдор, старший брат, был женат на сестре Михаила Авилова; надзор обещал быть строгим.

В тот год исполнялось десять лет супружества Авиловых, юбилей предполагалось отметить достойно. Все знакомые знали, что они - примерные супруги: он - безупречный семьянин и добытчик, она - страстная мать и блюстительница домашнего очага. Она не имела ничего против. К нраву мужа она давно притерпелась, а своё право иногда пописывать рассказики отстояла. Однако Авилов по-прежнему не очень доверял благоразумию жены, склонной к беллетристике и беллетристам. Отпустив её в Москву, он тут же раскаялся и потребовал телеграммой её возвращения.

Встретиться с Чеховым 23-его марта было последней возможностью. Повидаться с ним ей нестерпимо хотелось уже и потому, что она написала новый рассказ - "Забытые письма". Это был не рассказ, а вопль. Она открывала свои чувства тому, кто их вызвал. Он должен был немедленно его прочесть. Как говорила героиня рассказа: "Когда вы поймёте меня, вы меня полюбите."

Уйти из дома без ведома она не могла. Помог Алёша, младший брат, живший отдельно. На тот день пришлись именины Лидии Алексеевны, и он объявил, что устраивает для сестры небольшой праздничный ужин с гостями и музыкой. Брат-толстовец никакие именины не признавал, а его жене Алёша заявил:

- Я тебя не зову: у меня тесно, а ты очень толстая.

Обидевшись, та сказала, что не пошла бы, даже если бы он очень просил.

Обещав Алёше приехать к нему попозже, Лидия Алексеевна трепетно входила ровно в восемь в гостиницу "Московская". Принимая пальто, швейцар подозрительно оглядел даму, а когда она стала подниматься по лестнице, окликнул:

- А вы к кому?

-Номер пять, к Чехову, - смущённо пролепетала она, показав свёрток с рукописями, который несла.

- Так его дома нет, - огорошил швейцар.

- Не может быть! Вероятно, он не велел никого принимать, - догадалась она. - Мне он назначил. Он нездоров?

- Не могу знать. Только его в номере нет. С утра уехал с Сувориным.

Уехал?! Назначив ей встречу?! Она стояла на лестнице в полной растерянности.

- Вот, не верят, что Антона Павловича в номере нет, - пожаловался швейцар лакею.

- Кажется, к себе в имение обратно уехали, - сообщил лакей. - Я слышал, они господину Суворину говорили: вечером домой. А поехали они завтракать в Славянский базар. Значит, сюда и не вернутся.

Слова, точно молотки, стучали по голове. Она понимала их, но постичь смысл не могла. Странно: ведь у неё именины, а, значит, её бдительный Ангел-хранитель вдвойне начеку.

- Он мне назначил... Я ему писала...

- Пием да записок с утра тут вон сколько накопилось, - кивнул на подзеркальник швейцар.

Бросившись к зеркалу и перебрав груду почты, она нашла своё письмо с назначенным временем встречи, сунула его в сумку и ушла. Значит, он не получил её письмо, и точное время ему неизвестно.

У Алёши уже начали собираться гости, было шумно и весело. Ей было так тяжело, что она незаметно проскользнула в спальню, где и притаилась. Вошёл Алёша. Увидев её скорбное выражение, он встревожился, но молчал, стесняясь расспрашивать. Когда она рассказала, что случилось, он оживился:

- Я думаю, Суворин увлёк его куда-нибудь. Пойдём в гостиницу и всё выясним. Быть может, он уже вернулся.

Брат её убедил. Да, надо выяснить, - иначе она истерзается.

Они пошли пешком. Только что прошёл небольшой дождь, снегу нигде не было. Весна в том году наступила рано, погода стояла тихая и тёплая. Если бы не камень на душе...

Алёша вошёл в гостиницу один, но вскоре вернулся, молча взял сестру под руку и повёл обратно.

- Не вернулся, - кратко пояснил он. - Завтра ещё справлюсь.

20. С в и д а н и е

На другой день , 24-ого, Алёша, придя к родным, тихонько шепнул сестре, что Антон Павлович серьёзно заболел, и его отвезли в клинику.

Почти одновременно от мужа пришла телеграмма с напоминанием: Жду не позднее 27-ого."

На следующее утро она получила из клиники записку от Чехова: "Вот Вам моё преступное жизнеописание. В ночь под субботу я стал плевать кровью. Утром поехал в Москву. В шесть часов поехал с Сувориным в Эрмитаж обедать, и, едва сел за стол, как у меня кровь пошла горлом. Пролежал я у Суворина более суток, и теперь в больнице."

Днём они с Алёшей входили в приёмную клиники Остроумова.

- Моя сестра хотела бы видеть Чехова, - сказал Алёша дежурной в белом халате.

На лице медсестры выразился ужас:

- Невозможно! Совершенно невозможно! Больной чрезвычайно слаб. Разрешено допустить только сестру.

- Нельзя ли нам поговорить с доктором? - Это бесполезно. - А всё-таки... Подумав, медсестра пожала плечами и вышла.

- Чехова видеть нельзя, - вошёл доктор.

Остановив брата, Лидия Алексеевна заговорила сама:

- В таком случае, передайте ему, пожалуйста, что я сегодня получила его записку и приходила в клинику, но меня не пустили.

- Сегодня получили? - насупился доктор. - Подождите. - Он быстро вышел.

Она с надеждой сжала руку брата. Вернувшись, доктор пристально оглядел даму, покачал головой и развёл руками:

- Что тут поделаешь? Антон Павлович непременно хочет вас видеть. Значит, он, совершенно больной, поехал в такую погоду из деревни, чтобы увидеться с вами?

- С Сувориным, - слабо возразила она.

- Так, так! Чтобы встретится с Сувориным, он рискнул жизнью? Сударыня, он в опасности, всякое волнение для него губительно.

- Что же мне делать? Уйти? - растерялась она.

- Невозможно теперь. Он вас ждёт. Идёмте.

Выпустив руку брата, она последовала за врачом. Перед дверью палаты тот остановился:

- Даю вам три минуты. Помните: от разговора, от волнения у него опять хлынет кровь. Через три минуты приду.

Войдя в палату, она замерла в дверях. Антон Павлович лежал на спине, повернув к ней лицо.

- Вы так добры... - шепнул он.