У старика давно пропал аппетит, почти ничего не ел, поэтому быстро обессилел. От головокружения поплыли перед глазами искры, заходили золотистые кольца. Одни исчезали в надлобье, другие рождались следом и возносились к погибшим. Лег на топчан, вытянул вдоль туловища подрагивающие руки. Над лицом вялой ватагой тащились бурлаки, без того навевающие дикую, неизбывную скуку. Проговорил вяло: «Братики, у всех тяжела лямка жизни». Вспомнился недавний жуткий, доселе неразгаданный сон: уводит Крисанфушка-гармонист юную Матрену к черемушнику. На тропинке она оборачивается в дряхлую, морщинистую ведьму, пристает со странным обращением: «Сыграй что-нибудь веселенькое — попляшем напоследок».

Сделал попытку приподняться с лежанки — руки, ноги не повиновались. Хотел крикнуть, позвать жену — выдавил хриплый, надтреснутый звук. По телу прокатилась незнакомая ранее смирительная дрожь. Кто-то стал медленно отключать сознание. Бледные искры, расплывчатые круги вылетали теперь из глаз нехотя, но угасали стремительно.

С потолка свалилась бетонная глыба, прихлопнула «летучую мышь». Мрак в голове сливался с мраком сырого склепа. Трещали и падали крепежные стойки. Рушились стены. Со стороны лягушачьей канавы хлынула каскадом мутная вода. Бункер, расшатанный мерзлотой, лопался, не выдерживая тяжести литого потолка.

Вдруг резко подломились толстые ножки топчана, словно на него и на лежащего человека наехала тяжеленным днищем баржа со стены, навалились разом изнуренные бурлаки. На какую-то долю секунды похороненный под стеной Крисанф Игольчиков полуочнулся, расширил глаза, но не смог обороть зачатка вечной, долгожданной тьмы…