- Я был пьян.

Он открыл глаза ровно в ту секунду, когда почувствовал, что вес Брайана больше на него не давит. Эти три слова – собственно, перефразировавшие вчерашнюю реплику Брайана, - сработали куда лучше, чем «Отвали». Брайан отодвинулся и напряженно уставился на него. Затем моргнул, и в глазах его не осталось ничего, даже отдаленно напоминающего смешинки.

- Ты понимал, что делаешь.

- Я был пьян. Это было ошибкой.

- И что теперь? Ты протрезвел, и мне больше нельзя тебя трогать?

Эмоция, написанная на его лице, вероятно, могла бы считаться плодом случайной интрижки Оскорбленного Недоверия и Болезненного Ошеломления. Но через пару секунд она постепенно начала исчезать – Доктор, мы ее теряем! - и ее место заняла гримаса тотального отвращения - Джастин, Тейлор, ты грандиозный ханжа и лицемер!

- О, подожди-ка, прошу прощения, - насмешливо протянул Брайан. – Мне можно тебя трогать, но только в том случае, если в этом нет сексуального подтекста.

- А я и не знал, что тебе этого хочется. У тебя для этого вроде есть Майкл.

По какой-то непонятной причине рядом с Брайаном он всегда превращался в упрямого восьмилетнего пацана.

Брайан скатился с кровати и босиком ступил на холодный пол. Бесстыдно обнаженный, он решительно прошествовал (не протопал же. Топать – это для плебеев!) в ванную и захлопнул за собой дверь. С грохотом. Видимо, по какой-то непонятной причине он рядом с Джастином превращался в упорно молчащего в ответ на несправедливые обвинения десятилетку.

Джастин снова опрокинулся на спину и раздраженно выдохнул сквозь стиснутые зубы.

Подумаешь, всего лишь самая громадная из всех сделанных им за последнее время громадных ошибок.

Господи, как все болит.

И тошнит невыносимо.

И в туалет нужно.

А он реально не может заставить себя пошевелиться.

Даже лежа, он чувствовал, что с ногами творится что-то странное. Они будто бы были сделаны из резины – притом не из той жесткой резины, из которой делают спортивные мячи, а из какого-то гибкого хлипкого материала. Шаткие, разболтанные… Когда он попытается встать, с ними явно будут проблемы.

В конце концов, ему все же как-то удалось заставить себя выползти из лофта, пока он не подпортил Брайану его драгоценное имущество. Наверное, тот факт, что он даже не подумал: «И поделом бы ему тогда!», говорил о нем что-то хорошее. Что он повзрослел, например. Наверное…

Как бы там ни было, Брайан из ванной так и не вышел.

Они не попрощались.

***

Он лежал на своем матрасе – назвать это кроватью язык не поворачивался – и прижимал к глазам вымоченное холодной водой полотенце, когда начался грохот. Сначала он подумал, что это слишком уж разыгралась его мигрень, потом – что соседи решили закатить вечеринку, не дожидаясь выходных. Но затем к грохоту добавился голос – и этот голос выкрикивал его имя.

Кажется, да, именно его имя можно было различить сквозь неутихающее БУМ-БУМ-БУМ. Он не сошел с ума. Это не голоса в голове. Что же касается соседей – они считают его невероятно скучным и асоциальным, шестидесятилетним стариком с мальчишеской внешностью. Наверное, думают, что он смотрит «Мэтлок»* и кладет на ночь челюсть в стакан с водой. В общем, его соседи точно не стали бы орать ему из-за стены. Выходит, это кто-то стучится в дверь.

Джастин прямо-таки возгордился своей дедукцией.

Затем к грохоту добавились вопли:

- Открой эту ебучую дверь, ты, лицемерный кусок дерьма!

Ну надо же, какая причудливая слуховая галлюцинация. А, может, это Майки научился разговаривать? Нет, нет, этого быть не может, и к тому же он – как уже было сказано – не сошел с ума. Это просто похмелье. И депрессия. И какая-то глупая хрень с сердцем. А еще ему до сих пор очень-очень хотелось писать, но ничего не получалось. Казалось, от похмелья все его тело высохло, последние остатки жидкости испарились сквозь поры, но мочевой пузырь отчего-то этого не понимал и все ныл, ныл без конца.

Так что вот – все эти симптомы были в наличии. Но с ума он точно не сходил. А значит, кто-то ломился в его дверь.

Он скатился с постели, зажимая живот обеими руками - Не сбежишь, сладкий мой! – и поковылял к двери - полуголый, сгорбленный, потный и, наверняка, очень жалкий. Может быть, тот, кто стоит сейчас за порогом, посмотрит на него, сжалится и уйдет?

- Знаешь, Джастин, я никогда не считал тебя лицемером! С тех пор, как ты пробрался в мою жизнь, я много кем тебя считал, но мелким трусливым лицемером – никогда.

Нет, наверное, не сжалится.

Хммм… Ошибочка вышла. Он все-таки сошел с ума. Потому что у него в дверях сейчас стоит галлюцинация в образе Брайана.

- … это сраное мученичество. Оставь его, наконец, в покое! Ты поцеловал того мажора, я перепихнулся с Майклом. Мы оба забили на правила. Забудь уже об этом. Я тут не единственный, кто облажался.

Галлюцинация в образе Брайана проскочила в квартиру, задев его прекрасным, сильным, обтянутым мягким хлопком плечом. Не потрудившись спросить, можно ли войти, она прошагала в самый центр комнаты, остановилась там, оглядывая помещение, и на воображаемом лице ее появилась гримаса отвращения.

Господи! Должно быть, это действительно был Брайан…

- А можно мы поговорим об этом позже, когда у меня не будет похмелья? Пожалуйста? Или вообще не станем об этом разговаривать? – он постарался разогнуться – ровно настолько, чтобы можно было добрести до постели и рухнуть обратно на матрас. А затем уткнулся лицом в плоскую подушку и пробормотал. – По-моему, отличная идея.

И только тут до него вдруг дошло, что именно сказал Брайан. Ну что ж, похмелье никуда не делось, голова раскалывалась, несмотря на четыре принятые таблетки, - неудивительно, что у него была замедленная реакция.

Джастин с усилием перевернулся и попытался сесть, но в итоге только оперся на локоть.

- Подожди минутку! Я поцеловал ма… Это что ли на той идиотской вечеринке у Дафни? Ты об этом говоришь? И по-твоему это равнозначно тому, что сделали вы с Майклом? Ты что, совсем дебил? Поцеловать какого-то левого траха - не то же самое, что изменить своему партнеру с лучшим другом, Брайан!

Джастин видел, как Брайан судорожно стискивает кулаки, как сжимаются челюсти, как тяжело вздымается и опадает грудная клетка.

- Подожди-ка, блядь, минутку! То есть теперь поцелуй с левым трахом ничего не значит? С чего бы вдруг? Потому что это ты сделал, а не я?

- НЕТ! Потому что он и правда был левым трахом, ты, придурок! Испуганным девственником, которого я пожалел… - Джастин осекся.

Не то чтобы намеренно не стал продолжать, нет. Просто все слова мгновенно испарились, когда его вдруг осенило.

Девять месяцев!

Девять месяцев тоски, мучений, злости и укрепления силы воли. И вот теперь все встало на свои места. Теперь он, наконец, понял почему. Получил ответ на свой гребанный вопрос.

Господи Иисусе, Брайан!

А знаете, что было самое забавное? В чем заключалась вся ирония? В том, что это ничего не меняло. Ни-че-го.

Джастин всегда считал, что в любой ситуации однажды наступает момент, когда ты говоришь - хватит. Принимаешь окончательное решение и отныне ему следуешь. Наверное, это происходит, когда боль, тоска, грусть, злость просто достигают апогея, взрываются – а затем исчезают, не оставив после себя ничего. Это как… как в случае с фобией. Когда тебя нарочно заставляют столкнуться с объектом твоей фобии, чтобы в итоге ее победить. Ты не умираешь от страха, он просто нарастает, нарастает, достигает апогея – и все, все заканчивается. И, отдышавшись, ты понимаешь, что фобии больше нет. У этого даже есть название – какая-то там ебучая экспозиционная терапия или что-то вроде того.

Джастин всегда считал, что все как-то так происходит и в любви. И в отношениях. Эмоции нарастают, нарастают, а потом – пуууфф! – и больше ничего нет. Пружина закручивается, закручивается – и лопается. И всему приходит конец.

Отчего-то он думал, что как только узнает, почему Брайан сделал то, что сделал, - наступит поворотный момент. Вспыхнет свет. Произойдет тот самый пуууффф! Господи, как же он был наивен! Глупый сопливый мальчишка!