Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Эрикссон на всякий случай снова держал курс на юг.

Палатка

В юности бабушка Софии была вожатой скаутов, и, конечно, только благодаря ей многие маленькие девочки вступали тогда в скаутские отряды. До сих пор они не могли забыть те веселые времена и часто писали бабушке, вспоминая какой-нибудь случай или куплет из песни, которую они пели, сидя у лагерного костра. Бабушка говорила, что нечего ворошить прошлое, и называла этих пожилых девочек сентиментальными дурочками, хотя и относилась к ним хорошо. К тому же она считала, что движение скаутов было чересчур массовым и не учитывало индивидуальности, а потом и вовсе забыла об этом думать. Времена переменились: ее дети скаутами уже не становились – это вышло из моды.

Однажды летом папа Софии принес палатку и поставил ее на поляне, в ущелье, чтобы укрываться в ней, если приедет много гостей. Палатка была такая маленькая, что приходилось заползать в нее на четвереньках. Если лечь рядом, там можно поместиться вдвоем. Но света в ней не было.

– Это что, палатка скаутов? – спросила София.

Бабушка фыркнула.

– Мы шили себе палатки сами, – ответила она и стала вспоминать, как выглядели их палатки – большие, устойчивые, серо-коричневого цвета. А это так, игрушка, ярко-желтая игрушка на случай, если нагрянут гости.

– Так, значит, это не скаутская палатка? – разочарованно спросила София.

Тогда бабушка сказала, что, может быть, и скаутская, но на современный лад. Они заползли в палатку и легли рядом.

– Не спи, – сказала София. – Я хочу, чтобы ты рассказала, как ты была скаутом и что вы делали.

Когда-то давно эта просьба обрадовала бы бабушку, но в ту пору это никого не интересовало, а теперь у нее не было ни малейшей охоты вспоминать.

– У нас были костры, – коротко сказала она и вдруг ощутила прилив меланхолии.

– А дальше?

– Костер складывали «колодцем», такой долго горит. А мы сидели вокруг и мерзли. И ели суп.

«Странно, – подумала бабушка, – не могу дальше рассказывать, слов подходящих как-то нет, или, может быть, дело в том, что я недостаточно стараюсь. Это было так давно. Быльем поросло. Но если не я, то кто же расскажет об этом; так все и канет в Лету».

Она села и сказала:

– Ночевки мне плохо запомнились. Тебе надо как-нибудь самой попробовать заночевать в палатке.

София взяла с собой в палатку пижаму. На закате она закрыла дверь детской и пожелала всем спокойной ночи. Девочка совершенно одна отправилась в ущелье, показавшееся в этот вечер далеким, забытым Богом, людьми и скаутами местом, просто пустыня, а впереди была ночь. София расстегнула молнию палатки, залезла внутрь и легла, натянув одеяло до подбородка. Закатные лучи проникали сквозь желтую ткань, от этого в палатке стало уютней. Никого не было ни внутри, ни снаружи. София лежала одна-одинешенька, словно в коконе, посреди света и тишины. А когда солнце опустилось еще ниже и палатка окрасилась в пурпурный цвет, София заснула.

Ночи уже стали длиннее, и, когда София проснулась, кругом стояла кромешная тьма. Какая-то птица пролетела над поляной, прокричав сначала где-то рядом, а потом вдалеке. В ночной тишине был слышен плеск волн. Вдруг на пустой поляне, точно от чьих-то шагов, заскрипел гравий. Палатка будто растворилась в ночи, и Софии казалось, что она спит прямо на земле. Закричали какие-то другие птицы, чернота кишела незнакомыми шорохами и звуками, которые невозможно было определить. Никто даже не смог бы их описать.

– Боженька, – прошептала София, – сделай так, чтобы я не боялась. – И она представила себе, что будет, если она струсит. – Миленький Боженька, сделай так, чтобы они меня не презирали, если я все-таки струшу.

Первый раз в жизни она так прислушивалась к тому, что происходило вокруг. Первый раз в жизни она, выбравшись из палатки, так чувствовала босыми ногами прохладную, крупитчатую и сложную по структуре почву. София ощущала подошвами мелкий гравий, влажную траву и большие гладкие камни, иногда по икрам скользили ветки кустарника. Земля была совсем черной, а небо и море чуть отсвечивали серым цветом. Остров, словно маленький листок, плавал на поверхности моря. В бабушкиной комнате светилось окно. София осторожно постучалась – ночью все звуки казались громче.

– Ну как? – поинтересовалась бабушка.

– Хорошо, – ответила София.

Она села у изножья кровати, глядя на зажженную лампу, на сеть и плащи, висящие на стене. Зубы ее наконец перестали стучать, и она сказала:

– Совсем нет ветра.

– Да, очень тихо, – согласилась бабушка.

У бабушки два одеяла. Если одно положить на матрас и взять подушку, то получится постель. И это совсем не то, что возвращаться в детскую, остаться здесь – почти то же самое, что заночевать на открытом воздухе. Нет, все-таки не то же самое. Но ведь если ночуешь в палатке вдвоем, то все равно считается, что на открытом воздухе.

– Сегодня ночью много птиц, – сказала бабушка.

Можно и по-другому: взять одеяло и лечь на веранде, рядом с комнатой. И на открытом воздухе, и одна. Господи боже мой!

Бабушка сказала:

– Я не могла заснуть, и в голову полезли всякие грустные мысли.

Она села на кровати и потянулась за сигаретами. София машинально подала ей спички, но голова ее была занята другим.

– У тебя ведь два одеяла? – спросила она.

– Так вот, я говорю, – продолжала бабушка, – что разные мысли лезут в голову. То, что раньше казалось таким интересным, теперь не волнует. Чувствуешь себя обделенным. Заброшенным, что ли. А это все же несправедливо. И даже не с кем об этом поговорить.

София снова озябла. Как же они могли разрешить ей, маленькой девочке, ночевать в палатке? Сами небось не знают, что это такое, а ее выпроводили спать в ущелье.

– Что? – спросила она сердито. – Что ты сказала, не волнует?

– Я только сказала, что в мои годы уже невозможно во всем участвовать.

– Вовсе нет. Ты во всем участвуешь. Мы же все делаем вместе.

– Подожди! – сказала бабушка, она была возбуждена. – Я не договорила! Я знаю, что мы все делаем вместе. У меня всегда была насыщенная жизнь, необыкновенно насыщенная, слышишь? Необыкновенно! Но минуло время, я уже ничего не помню, мне все стало безразлично, а ведь как раз теперь мне необходимо это вспомнить.

– Чего ты не помнишь? – обеспокоенно спросила София.

– Не помню, например, что чувствуешь, когда ночуешь в палатке, – сказала бабушка.

Она затушила недокуренную сигарету, легла снова и стала смотреть в потолок.

– В мое время, – сказала она задумчиво, – девочкам не разрешали спать в палатках. Я с большим трудом уговаривала родителей отпустить меня. Помню, что это было чудесно, а как именно – не помню, и даже не могу никому рассказать.

За окном снова пролетела с криком стая птиц. Из-за зажженной лампы окно казалось чернее ночи.

– Я расскажу тебе, что чувствуешь, когда ночуешь в палатке, – сказала София. – Палатка такая маленькая, а все звуки вокруг кажутся такими громкими. – Она подумала и добавила: – И совсем не страшно. Очень хорошо, что все звуки кажутся громкими.

– Да-да, – подтвердила бабушка, – все звуки кажутся громкими.

Софии захотелось есть, она вытащила из-под кровати ящик с припасами. Они закусили хрустящими хлебцами с сыром и сахаром.

– Что-то мне спать захотелось, – сказала София, – я пошла назад.

– Иди.

Бабушка потушила лампу, в комнате наступила кромешная тьма, но постепенно глаза привыкли. София вышла из комнаты и затворила за собой дверь. Бабушка завернулась в одеяло и попробовала предаться воспоминаниям. Теперь вспоминалось лучше, без особого напряжения. В памяти всплывали одна картина за другой. Забрезжил холодный рассвет, и, нагрев постель своим теплом, бабушка заснула.

Сосед

Какой-то директор выстроил себе виллу на Острове чаек. Поначалу это старались не обсуждать, в семье давно было заведено правило – не растравлять себя пустыми разговорами. А случай с виллой был особенно болезненным.

11
{"b":"569226","o":1}