Каждый местный житель любил время от времени окинуть взглядом горизонт. Вновь увидев знакомую дугу островов, навигационную вышку, всегда стоявшую на том же самом месте, он убеждался, что все вокруг идет своим чередом, и это придавало ему уверенности и покоя. Но теперь пейзаж переменился. Линию горизонта прерывал четырехугольник новой виллы, этот грозный береговой знак, который, точно глубокая царапина, цеплял взгляд наблюдателя. Безымянный архипелаг, защищавший остров от моря, получил теперь незнакомое название, и лагуны его стали недоступны для постоянных обитателей островов. А хуже всего было то, что все это происходило по соседству.

Всего лишь одна морская миля отделяла их дом от директорской виллы. Очень может быть, что он окажется общительным человеком, любящим ходить в гости; вполне возможно, что у него большая семья, которая вытопчет весь мох в округе, они привезут с собой транзистор и будут приставать с разговорами. Ничего необычного в этом нет, рано или поздно так случается всюду, и никуда не скроешься.

И вот однажды утром огромная крыша виллы была покрыта листовым железом, она враждебно поблескивала на солнце под крик чаек и морских ласточек. Строительство было завершено, рабочие уехали, так что оставалось ждать только приезда хозяина. Но дни шли, а директор не появлялся.

В конце недели бабушка с Софией отправились на лодке в небольшое путешествие по морю. Выплыв на мелководье, они решили навестить шхеру Кнект, чтобы посмотреть на водоросли, а там от лагуны у шхеры Кнект рукой подать до Острова чаек. Пристани на острове не было, а на берегу возвышалась горка гравия. В нее по приказанию директора был воткнут большой плакат с надписью черным по белому: «Частное владение. Высаживаться на берег запрещено».

– Пришвартовывайся, – сказала Софии бабушка, она очень рассердилась.

София в нерешительности взглянула на нее.

– Есть большая разница, – объяснила бабушка. – Ни один воспитанный человек не станет высаживаться на чужой берег, если хозяев нет дома. Но раз они выставили такой плакат, мы высадимся; это называется «бросить вызов».

– Само собой, – согласилась София, значительно расширившая свои представления о жизни.

Они пришвартовались как раз у плаката.

– То, что мы сейчас делаем, – сказала бабушка, – называется демонстрацией. Мы демонстрируем свое неодобрение. Понимаешь?

– Демонстрируем свое неодобрение, – повторила София и в тон добавила: – И тут никогда не будет хорошей пристани.

– Не будет, – подхватила бабушка. – И дверь у них не с той стороны. Когда подует зюйд-вест, ее не откроешь. А вот их бочки для дождевой воды. Ха-ха! Разумеется, пластмассовые.

– Ха-ха! Разумеется, пластмассовые, – повторила София.

Они подошли к вилле ближе, отсюда было видно, как изменился остров. От прошлой первозданности не осталось и следа. Остров стал казаться плоским и выглядел заурядно и пошло. Правда, растительный покров не пострадал ни в коей мере: поверх вереска и голубики директор перебросил широкие мостки, чтобы сберечь растения. Кусты серого можжевельника тоже не были потревожены. И все равно остров был плоским, а дом стоял сам по себе, не вписавшись в ландшафт. С близкого расстояния вилла казалась невысокой, в чертежах она, наверное, выглядела неплохо. Она смотрелась бы даже красиво в любом другом месте, но только не здесь.

Бабушка и София поднялись на террасу. Чуть ниже крыши красовалась надпись: «Вилла на Острове чаек», изящно вырезанные буквы напоминали шрифт на старинных географических картах. Над дверью висели два новеньких корабельных фонаря и якорь, к одной стене был прикреплен выкрашенный в красный цвет спасательный круг, а на другой – выложен целый орнамент из стеклянных поплавков.

– Так всегда бывает вначале, – сказала бабушка. – Может быть, он еще научится.

– Что? – не поняла София.

Бабушка подумала и повторила:

– Еще научится.

Она подошла к ставням, чуть ли не во всю стену, и попробовала заглянуть внутрь. На ставнях висел большой замок, дверь тоже была заперта. Тогда бабушка достала свой складной нож и вынула из него отвертку. Замок крепился медными шурупами, они легко поддались.

– Ты взламываешь? – прошептала София.

– А ты не видишь? – ответила бабушка. – Но вообще говоря, в обычных случаях так не делают.

Она отворила одну ставню и заглянула внутрь. За окном оказалась большая комната с открытым камином. Перед ним стояли низкие кресла из тростника со множеством подушек и стол из толстого стекла с яркими наклейками. Софии комната очень понравилась, но она не осмелилась об этом сказать.

– Парусник в бушующем море в золотой раме, карты, бинокль, секстант[5], – перечисляла бабушка. – Модели кораблей, анемометр[6]. Целый морской музей.

– Какая у него большая картина! – нерешительно произнесла София.

– Да уж, у него все большое.

Они уселись на террасе спиной к дому и стали смотреть вниз, на длинную шхеру, которая вновь показалась пустынной и первозданной.

– Он наверняка не знает, – нарушила молчание София, – что, прежде чем выбросить бутылки и банки, их нужно наполнить водой, чтобы они утонули. А теперь весь его грязный мусор окажется у нашего берега и попадет к нам в сеть. И вообще, у него все чересчур большое!

Тут они обратили внимание на звук мотора, который раздавался уже некоторое время. Звук приближался, постепенно превратился в рев, потом в тарахтение, и мотор заглох. Наступила тишина, напряженная, пугающая тишина. Бабушка торопливо поднялась.

– Сбегай посмотри, – сказала она Софии, – только не показывайся.

София крадучись подползла к осинам. Вернулась она бледная как полотно.

– Это он, это он, – взволнованно зашептала она, – директор!

Бабушка заметалась в испуге.

– Только не высовывайся, – повторяла она. – Посмотри, что он там делает, но так, чтоб тебя не видели!

София снова плюхнулась на живот и подползла к осинам. Директор высаживался на берег. Яхта была из красного дерева, с антенной на крыше рубки, на носу сидели собака и тощий подросток в белом. Они одновременно спрыгнули на землю.

– Наша лодка обнаружена, – прошептала София. – Они идут сюда!

Бабушка торопливо засеменила вглубь острова. Палка ее ударялась о землю, выбивая мелкие камешки и мох, от страха бабушка не могла выдавить из себя ни слова. Это было самое настоящее бегство, но ничего лучше придумать она не смогла. София маячила перед ней, то забегая вперед, то снова возвращаясь и путаясь у нее под ногами. Какой позор, их застукали на чужом острове, так низко пасть!

Они добежали до прибрежных зарослей, София нырнула между невысокими елками и исчезла.

– Скорей! – в отчаянии крикнула она. – Скорей ползи сюда!

Бабушка поползла за ней, вслепую, не задумываясь, голова у нее кружилась и, кажется, уже начала болеть, бабушка всегда плохо переносила спешку. Она сказала:

– Боже, как это нелепо!

– Давай сюда, – прошептала София. – Когда стемнеет, мы проберемся к лодке и уплывем домой.

Бабушка молча протиснулась глубже под эту гадкую ель, которая вцепилась ей в волосы. Через минуту они услышали собачий лай.

– Это их ищейка, – выдохнула София бабушке в ухо. – Я тебе говорила, что они привезли с собой ищейку?

– Нет, не говорила, – сердито ответила бабушка. – И не сопи мне в ухо, и так несладко.

Лай приближался. Когда собака их увидела, он перешел в визг. Маленькую черную собачонку всю трясло от злобы и страха.

– Славная собачка, – льстиво увещевала бабушка. – Перестань лаять, ты, маленькая негодяйка!

Она нашла в кармане кусочек сахара и бросила его собаке. У собаки началась настоящая истерика.

– Эй, вы, там! – окликнул их директор. Он стоял на четвереньках и смотрел вниз, под елки. – Собака не кусается! Моя фамилия Маландер, а это мой сын, Кристоффер, или просто Тоффе.

Бабушка вылезла и сказала: