Джон медленно переваривает услышанное.

- А моя работа? – спрашивает он, игнорируя вопрос.

- Это Майкрофт устроил, - краснеет Шерлок. – Я не мог видеть, как ты гробишь здоровье в этом хосписе. Прости, что вмешался…

- Господи, - Джон наконец-то понимает весь масштаб событий, - так вот почему твой брат вел себя ТАК… - в остром чувстве неловкости Джон закрывает лицо ладонями, стараясь избавиться от целого вороха нахлынувших эмоций.

- О, нет, Майкрофт был мил, - бормочет рядом Шерлок, - я сразу предупредил, чтобы на этот раз он обошелся без привычных штучек вроде похищения, запугивания, шантажа, подкупа… Он продержался целую неделю, - Джон боится предположить, какими такими методами «предупреждал» Шерлок, но, определенно, они действенны. – Ты сердишься? – едва слышно спрашивает Шерлок, осторожно касаясь его руки, и Джон все же убирает ладони от лица, нерешительно улыбаясь – каким бы маньяком Шерлок ни казался, на самом деле он удивительно заботливый и самый романтичный человек в мире.

Отчего-то Джон уверен, что это именно Шерлок перенес его на диван в первую ночь на Бейкер-стрит и пледом укрыл тоже он. И все эти доказательства заботы и внимания, трактовавшиеся Джоном совершенно неверно, кажутся сейчас едва ли не признанием в любви.

- Я не сержусь, - говорит Джон, - это даже мило, - Шерлок смотрит на него с сомнением. – Нет, правда. Я ведь и сам с ума по тебе сходил с тех самых пор, как увидел в клубе. Правда, друзья убеждали, что ты тот еще тип…

Шерлок страдальчески морщится:

- Ты прав насчет репутации. Я позволил сочинить про себя какую-то жуткую легенду… Как какой-то дракон, - он опять вздыхает. – Мне всегда было все равно, что думают окружающие, но не все равно, что думаешь ты.

Джон ошарашенно молчит, переваривая услышанное.

- А когда меня ранили, - вспоминает он, - мне почудилось, что ты кричал что-то вроде «не убивай меня». Я тогда решил, что это бред, из-за шока все, а теперь вот…

- Я правда это кричал, - признается Шерлок.

- Ох, - Джон качает головой, - но у меня даже в мыслях не было тебя убивать. Почему ты так подумал?

Шерлок смотрит на Джона долго каким-то больным страдающим взглядом:

- Тебя ранили на моих глазах. Ты истекал кровью, умирал, ну, я думал, что ты умирал, - поправляет себя он, - а я умирал вместе с тобой. Неужели не понятно, не будет тебя, не будет и меня? Я всего лишь просил тебя жить.

- О, Шерлок, - Джон потрясен и обескуражен.

Некоторое время они молчат, глядя друг на друга, и Джон уже хочет закончить с этими дурацкими объяснениями, когда вспоминает еще об одном моменте, который все не дает покоя.

- Скажи, - Джон жутко смущается того, что хочет спросить, - а почему ты выбрал… роль снизу? – уши опять полыхают огнем. – В смысле, ты же тот еще командир, я думал, ты захочешь быть главным и в постели. В смысле я не жалуюсь, никогда не испытывал ничего подобного, мне хорошо с тобой… - Джон сбивается и замолкает, но Шерлок кивает, понимая суть вопроса.

- Я так люблю тебя, Джон, что сама мысль сделать тебе больно, пусть даже потом будет хорошо, убивает меня, - просто отвечает он. – Всю боль в наших отношениях я добровольно принимаю на себя, - и у Джона от этих слов перехватывает дыхание.

Вопросов больше не остается, только море нежности и любви к этому невозможному и самому лучшему в мире человеку. Джон опять берет Шерлока за руку и, глядя в его раскосые и такие изумительно прозрачные глаза тихо спрашивает:

- Как ты относишься к сексу на диване? Боюсь, я не дойду до спальни…

Шерлок вскидывает на него полный надежды и все еще сомневающийся взгляд:

- Положительно? – полувопросительно отвечает он, и Джон кивает – ответ засчитывается.

Он медленно и с наслаждением целует губы Шерлока, думая о том, что теперь между ними больше нет никаких тайн и недомолвок, а открывшаяся реальность выглядит столь прекрасно, что Джон боится проснуться и осознать, что это был всего лишь сон. Тут Шерлок включается в поцелуй, и способность Джона мыслить улетучивается.

Они лежат на диване, уютно обнявшись и завернувшись в плед, совершенно обнаженные и расслабленные после невероятного восхитительного, самого лучшего в мире секса. Джон лениво водит пальцем по алебастровой коже Шерлока, любовно прочерчивая кривую с вершинами из родинок и редких веснушек. Шерлок счастливо жмурится, словно пригревшийся на животе хозяина кот, и блаженно вздыхает.

- Скажи, - нарушает молчание Джон, - мне все не дает покоя та мелодия, помнишь? Ты сказал, что она мне приснилась, но будь я проклят, по-моему, все же это ты играл.

Шерлок театрально закатывает глаза:

- Боже, Джон, ну что за страсть к деталям… Ну легче тебе будет, если я скажу, что да, это играл я?

Джон перестает водить пальцем по коже и смотрит на Шерлока недоверчиво:

- Я думал, ты не умеешь играть на самом деле, а скрипка – так, мозги прочистить…

- Не будь идиотом, - бурчит Шерлок, - я с легкостью узнал Брамса по твоим барабанящим пальцам. У меня за плечами уроки игры на скрипке от маэстро Бонне. Просто я не могу играть на ней ничего из традиционного материала – у меня на него идиосинкразия, слишком часто заставляли участвовать в домашних концертах. Слушать могу, а играть – нет. Как у тебя с кларнетом. Я же правильно понял, да?

Джон кивает, вмиг посерьезнев:

- Мы с Гарри выступали на выпускном концерте. Она на фортепиано мне аккомпанировала, я на кларнете. Брамс, первая часть сонаты фа-минор… Родители так и не доехали до концертного зала – глупая авария, мгновенная смерть. Нам сказали все после. С тех пор у меня на кларнет в руках что-то вроде приступа паники, - признается он. – Так ни разу и не смог себя пересилить.

- Вот и я не могу извлечь из скрипки что-то мало-мальски благозвучное, - грустно признается и Шерлок, - кроме той колыбельной. Я играл ее тебе всего два раза, - он улыбается, - руки сами стали выводить мелодию, только для тебя.

- Хотел бы я однажды сыграть с тобой дуэтом, - вздыхает Джон, удобнее умащивая голову на груди Шерлока.

- Может, однажды мы и сыграем, - серьезно кивает тот. – В НАС я верю… - и Джон тихо улыбается – он тоже верит.

- А что за колыбельная? – интересуется он.

- Старинная французская колыбельная, мне мама ее в детстве пела…

- На французском? – не понимает Джон.

- А на каком же еще, если она француженка, - бухтит Шерлок.

- Спой, пожалуйста, - шепотом просит Джон, загоревшись, - никогда бы не подумал, что ты наполовину француз. Спой для меня.

- Ладно, - Шерлок не ломается, уютнее обнимает Джона, утыкаясь губами в его макушку, и начинает шепотом напевать, сексуально грассируя:

Au clair de la lune,

Mon ami Pierrot,

Prête-moi ta plume

Pour écrire un mot.

Ma chandelle est morte,

Je n’ai plus de feu;

Ouvre-moi ta porte,

Pour l’amour de Dieu…*

Сердце Джона начинает стучать быстрее, а желание в груди разгорается пожаром, он вслушивается в тихий голос Шерлока, с восхищением понимая, что здесь и сейчас самый любимый человек в мире поет ему колыбельную на непонятном и красивом языке. Только для него.

- О чем там говорится? – спрашивает он, когда Шерлок замолкает.

- Как все на французском – о любви, - отвечает тот.

- Шерлок…

- Боже, Джон, наш вечер вопросов и ответов стихийно продолжается? – притворно сердится Шерлок.

- Открою тебе секрет, - Джон не может сдержать смешок, - после хорошего секса люди иногда разговаривают…

- Секса? – Шерлок покрепче прижимает к себе Джона. – А я думал, мы занимались любовью…

И Джон сдается своему желанию.

- Конечно, занимались и занимаемся. Любовью. Потому что я люблю тебя, - он тянется за поцелуем и чувствует, как Шерлок расслабляется – иногда нужно говорить о своих чувствах вслух. – Я люблю тебя, Шерлок, - еще раз повторяет он, когда поцелуй заканчивается, - на всю жизнь и даже больше. Ты мне веришь?