Поливать Вова приказал кругом каждого дерева шага на два от ствола.

— Земля-то размякнет от воды, а корни саженок и начнут в нее въедаться волосиками, — объяснял он.

Каждое деревцо поливали ребята равномерно. Земля с жадностью вбирала в себя воду. После поливки, казалось, саженцы сразу становились зеленее и веселее.

С собой Вова оставил только троих: один дружинник стоял на телеге, другой таскал ведра от телеги до изгороди, третий подавал Вове ведра от изгороди, принимая от второго.

— Вот это и называется работа конвейером, — приговаривал Вова.

Работа юных дружинников спорилась. Большинство ребят таскало на руках ведра к скотному двору, а Вовина партия на Иждивенке возила воду к колхозным амбарам в кадке.

Иждивенка оказалась самой подходящей лошадью для водовозной работы. Телегу брала она с места потихоньку, вода совсем не выплескивалась из кадки. Другая лошадь так хватит с места, что сразу нет полкадки воды, — не то, что Иждивенка.

Подвозили уже пятую бочку, как прибежал запыхавшись дружинник Боря Корсунов.

— Товарищ начальник, — выпалил он, приняв руку к козырьку, — там непорядок…

Боря вытянул руку по направлению к одному дому.

— Стог мечут у самого загона. Я им говорю — это против инструкции, опасно де в смысле пожара, а они посмеиваются только надо мной.

— Кто это? — спросил Вова.

— Дядя Афанасий…

— Стань на мое место, а я сам пойду поговорю с ним, — сказал Вова, — на месте сам проверю…

Вова степенно зашагал к дому Афанасия Черникова. Пройдя двор Афанасия, он вышел на зады.

Жена Афанасия стояла с граблями на стогу и принимала навильники сена. Кудлатый, весь вспотевший Афанасий кряхтел, сопел, подкидывая навильники на стог.

— Дядя Афанас, ты это прекрати, — сказал деловито Вова, — сам должон понимать: сено сухое, как порох, а ты его мечешь тут у построек. На пятьдесят метров дальше надо, ближе нельзя.

Афанасий, видать, не расслышал Вову. Расплывшись лицом, он шагнул к Вове, торопливо заговорил:

— Это, сынок, донник называется.

— Трава-то? — мотнул носом Вова на стог.

— Это не трава, а культура, — поправил Афанасий, — донник называется. Вот ты гляди — это первый укос, а в августе еще разок скосим. Вот тебе культура — два укоса… Доходная трава. Выше стоит она клевера, тимофеевки и американского пырея…

— Я не об этом, — сказал Вова, но Афанасий продолжал свое:

— Вот ты возьми нонешнее лето — засуха, а донник как вырос. Потому вырос, что корнями вглубь лезет, я говорю, оттуда высасывает соки. А что ты смотришь и думаешь — рановато скосили, так вот, лопни мои глаза, второй раз будем косить. Увидишь в августе, как он подымется. Два укоса… нонешнее лето.

Вова терпеливо выслушал Афанасия, для приличия одобрил культуру и даже признал, что донник действительно выше клевера.

— В Абиссинии три раза снимают за год, — сказал он потом, — но это к нашему делу не относится.

— А вы по каким делам руки в брюки проклажаетесь в будень день? — ехидно спросил Афанасий.

— Стог не на место ставишь, — сказал Вова. — Мой совет тебе, дядя Афанасий, — пока еще не сметал совсем, перенеси-ка туда, подальше от строений, на пятьдесят метров.

— Это как же, — вытаращил глаза Афанасий, — я нарочно ставлю рядком с загоном, чтобы, не сходя с места, перекидывать со стога к загону.

— Ваше соображение одно, наше — другое, — сказал Вова. — А я по инструкции велю тебе: вон куда отнести стог.

— На какой это случай? — уставился Афанасий на Вову.

— На пожарный случай, — сказал Вова. — Так по инструкции полагается.

— Что ж это — я нарочно буду поджигать свой стог, по твоему детскому разумению? Ведь это донник, не то, что дурная трава. Второй укос от него будет.

— Ты-то, известно, не станешь поджигать, а вот твой Степашка-голоштанник, пожалуй, и запалит. Видишь, тут и подстожье как шалаш. Уж не мне тебя учить; сам скажешь, отчего больше всего пожары бывают.

— Чего вы там митинг открыли! — закричала жена Афанасия на стогу. — Вон уж солнце где… Надо дометывать.

— Словом, я предупредить пришел, дядя Афанасий, — сказал Вова, — по-хорошему. Давай туда подалее стог, подалее от построек. А то акт составлю, а стог все равно придется перенести. Сам с усам, не мне тебя учить.

— Небось, к главному пожарному пойдешь теперь жаловаться? — спросил Афанасий.

— Непременно, — сказал Вова. — Уж он сразу с канцелярскими принадлежностями придет сюда составлять акт.

— Ах ты ж, — почесал концом вилины затылок Афанасий, — не мог ты пораньше на часок прийти.

— Сам должен соображать, — сказал Вова и пошел обратно.

Уже во дворе услышал он вдогон себе сердитый голос Афанасия:

— Уж катали бы обручи по улицам, а то б пинали футбол свой, чем ходить да ноги подставлять человеку в работе. Понимает тоже: инструкция… Тьфу ты пропасть!

Вова только усмехнулся.

К главному пожарному, к дяде Аверьяну, Вова и не думал сейчас итти. Афанасий и без того перенесет стог.

Юные пожарные уже кончили поливку саженцев и у скотного двора и у общественных амбаров. Громыхая кадкой, катили они на Иждивенке по улице.

— Вы куда это? — остановил их Вова.

— А мы обучаем Иждивенку рысью бегать! — кричал Поярков.

— Бросьте это дело, — сказал Вова, — она уже свое отбегала, старушка.

— Тогда ей, старушке, клюку надо дать, — сказал Миша, — подпорки с боков.

Вспотевшая вся, Иждивенка глядела на Вову как на спасителя. Кроткие глаза ее слезились, нижняя губа отвисла, и с нее капали слюнки.

— А вы кадки с водой у амбаров проверили? — спросил Вова.

Поглядывая друг на друга, все молчали.

— Поехали, — скомандовал Вова, — обратно к амбарам.

— Зачем? — закричали дружинники. — Мы всё там сделали.

— Вот и проверю, все ли, — сказал Вова.

Вова, опередив дружинников с Иждивенкой, первым пришел к амбарам. Здесь он проверил все кадки и обнаружил: в трех кадках вода на половину была выпита коровами.

— Эх вы, пожарные, — сказал Вова товарищам, — не видите, сколько воды осталось тут.

Ребята покатили на Иждивенке к речке, а Вова стал прилаживать к кадкам крышки.

Через полчаса вся работа была закончена: полупустые кадки доверху наполнили водой и приладили к ним крышки так, что самая рогатая корова не снимет их.

Сдав Иждивенку конюху, ребята гурьбой побежали к пожарной каланче, к главному пожарному дяде Аверьяну. Вова Терпугов, как командир юных пожарников, подробно рассказал дяде Аверьяну о поливке деревьев, о столкновении с Афанасием Черниковым и о наполненных водой кадках.

— Что ж, только и скажу — молодцы ребята, — похвалил дядя Аверьян, — хорошие помощники нам. А теперь с устатку валите покупайтесь. Вода, наверно, уж нагрелась в речке. Вишь, как парит солнышко.

Юные пожарные вперегонки побежали к речке.

Был летний жаркий полдень. Яшка Трофименко купался в речке, когда к нему подошел отец и велел одеться. Натянул Яшка трусы, майку и пошел за отцом в село.

— Ты вот что, — сказал отец, — запряги Скакунка в повозку. Придется тебе, Яшка, молоко отвезти на сливной пункт. Занят я, мне на собрании быть надобно. Понял?

— Как не понять, не маленький, — ответил Яшка, хотя было-то ему отроду не больше двенадцати лет.

Подошли они к конюшне, вывели Скакунка и запрягли в повозку. А на повозку стали колхозники ставить бидоны с молоком: большие — в середину, поменьше — по бокам.

Сел Яшка в повозку, надел шапку, чтоб солнце не жгло, и поехал медленно-медленно, чтоб не плескалось молоко.

Выехал Яшка за село, песню запел. Вдруг, подъезжая к одинокой хуторской хате, он услышал: кричит женщина:

— Батеньки! Что делать-то? Ай-яй-яй, что делать-то?