— Можно, я с тобой пойду? — робко спросила Дунечка.

— Мы с Митькой в войну будем играть! Девчонок не берем… — мрачно ответил Лешка, собираясь улизнуть.

Дунечка уцепилась за рубаху брата.

— Леш! Хочешь, я белым буду?

Два дня тому назад Лешка на таких условиях взял ее в игру, так как ни он, ни Митька не хотели быть «белыми». Во время игры Лешка больно оттаскал Дунечку за волосы, но она уже успела забыть обиду. Играть в войну с братом было интереснее, чем возиться с куклой.

Лешка, боясь, что Дунечка расскажет отцу об украденном порохе, сдался.

— Только смотри! Мы из пушки будем палить…

— А сильно палить?

— Как на войне! — гордо заявил Лешка. — Минька сам пушку сделал.

Позади избы между грядами с огурцами сидел Минька, закадычный друг Лешки. Босые ноги Миньки были по колено облеплены еще не обсохшей грязью. Он недавно вернулся с пруда, где ловил раков.

Увидев Лешку, Минька шмыгнул носом и с таинственным видом спросил:

— Достал?

Лешка приоткрыл ладонь и показал горсть пороха.

— А чего твоя Дунька увязалась? — зашипел Минька, сердито взглянув на Дунечку, стоящую поодаль.

— Она пусть белым будет! — заискивающе сказал Лешка и шопотом поведал другу о том, что произошло в избе.

— Эх, ты, раззява! — буркнул Минька. — Не мог, что ли, печку обследовать?

Лешка, который считал, что перед соседскими мальчишками, особенно перед Минькой, полагается скрывать свои родственные чувства к сестренке, нарочно грубо крикнул:

— Дунька! Чего пялишься, как сыч! Отвернись! Позовем, когда надо будет!

Дунечка покорно отвернулась.

— Ну, то-то! — сам не зная для чего, прибавил Лешка.

Минька вытащил из кармана «пушку».

Мальчики начали заряжать «пушку». Они всыпали в нее порох, забили его пыжом, скатанным из газетной бумаги, сверху положили мелких камешков — картечь — и забили вторым пыжом, чтобы камешки не высыпались раньше времени.

Можно было начинать войну.

— Белый, иди сюда! — приказал Минька, стараясь говорить басом. — Видишь пушку? Мы из нее стрелять будем. Поняла? — Минька свирепо завращал глазами. — Ну, прячься, дуреха! Найдем — не помилуем.

Дунечка поправила на голове синенький платок и побежала между грядами и зарослями крапивы. Осторожно раздвигая крапиву, она выбралась к старой бане на соседний двор, где жил Минька.

Подле бани старший брат Миньки Петр, высокий рыжеватый человек со шрамом на подбородке, чинил телегу. Петр приехал в отпуск с Кавказа, где он служил в пограничной береговой охране. Шрам на подбородке у него остался от пули контрабандиста.

Увидав Дунечку, он обдернул мокрую от пота тельняшку и спросил, вытянув руки по швам:.

— Товарищ начальник! Опять картинки пришла смотреть?

«Картинками» Дунечка называла фотографии с видами Батума, привезенные Петром с Кавказа.

— Не, я прячусь, — шепнула Дунечка. — Дядя Петр, не говорите Леше и Мине, где я схоронилась.

Дунечка побежала в конец огорода к сараю с сеном. Цепляясь руками за колючее, душистое сено, она влезла на сено под самую крышу. Здесь было жарко и душно.

Сквозь щель в бревенчатой стене была видна деревня.

Вот их дом! Вот Минькин! Вот пруд! Там школа, где учится Лешка… За школой колхозный амбар… За амбаром начиналось поле.

Дружно взмахивая косами, шли по зеленой густой траве косцы.

Потом Дунечка заметила Миньку и брата. Мальчики, оглядываясь по сторонам, ползли по земле.

Дунечка глубоко закопалась с головой в сено и затихла.

Лешка и Минька обежали огород, осмотрели крапиву. Дунечки не было. Они заглянули и в старую баню. Оттуда потянуло запахом плесени и дыма.

— Что, герои, потеряли? — насмешливо спросил их Петр и легко, будто игрушечную, перевернул телегу, поставил ее под навес и пошел к избе.

— Дядя Петр! А ты не видал, куда сестренка законопатилась? — спросил Лешка.

Петр свистнул.

— Была, да сплыла. К матери картошку полоть побежала. Вон туда! — показал он рукой вдаль и усмехнулся.

— А не врешь? — Минька недоверчиво посмотрел на брата.

— Ну, вам лучше знать. Сами ищите. Не иголка… — сказал он и, стерев со лба капельки пота, скрылся в избе.

Минька подождал, пока не закрылась дверь за Петром, и вдруг рассердился.

— Что — мы нанялись твою Дуньку искать, — заворчал он. — Давай лучше из пушки бабахнем. Сама выскочит. Давай ворону подобьем. Смотри — ходит!

Большая ворона беззаботно расхаживала по крыше сеновала, выискивая в щелях корм.

Мальчики забыли про Дуню. Они принялись устанавливать «пушку». Дуло «пушки» они навели на ворону.

Минька зажег спичку, ткнул спичку прямо в порох и отскочил в сторону.

Тотчас «пушка» оглушительно выстрелила. Камешки запрыгали по дощатой крыше сеновала. Ворона пронзительно каркнула и взмылась ввысь.

Оглушенные выстрелом, Лешка и Минька обежали сеновал и спрятались в кустах ольшаника. За такую стрельбу могло влететь, особенно от Петра.

Лежа в кустах, они не видели, как затлевшийся бумажный пыж подкатился к самым дверям сеновала.

Вспыхнуло несколько соломинок. Огонь быстро побежал по разбросанным на земле кучкам сена и трухи. Потом он вполз в сарай. Через несколько секунд из двери сарая повалил густой серый дым…

Увидав дым, Минька вскочил, бестолково заметался по ольшанику.

— Леша! Горит! Горит! — твердил он, продолжая метаться.

Лешка растерянно смотрел на облачко дыма. Наконец он опомнился и хриплым от страха голосом сказал:

— Беги к правлению! — и изо всех сил закричал так, что зазвенело в ушах: — Пожар! Горит! Дядя Петр!

Петр выскочил из избы и уже бежал к сеновалу. Лицо у него было бледное. На подбородке резко выделялась красная полоска шрама. Он молча погрозил Лешке волосатым кулаком и бросился к изгороди. Сорвал с нее сушившийся половик, накинул его себе на голову и на плечи.

Внутри сеновала высоко взметнулось яркое пламя и облизало стены. Петр мгновение помедлил, махнул рукой, будто отдавал команду, и кинулся прямо в дым и огонь.

Сейчас же из глубины сарая раздался пронзительный жалобный крик.

Дунечка протяжно, захлебываясь кричала:

— О-о-о! Мама! Мама! О-о-о!..

В глазах у Лешки потемнело. Как сквозь сон он услышал частые тревожные удары пожарного колокола.

Клубы дыма все гуще заволакивали сеновал. Тоненькие язычки огня то появлялись над крышей, то исчезали…

Лешка вцепился руками в траву и, сам не замечая, шептал:

— Скорей, Дунечка! Скорей!

Потом он увидел, как Петр с опаленными волосами и бровями выскочил из дыма, неся на руках Дунечку, прикрытую половиком.

— Мама! Мама! — надрывно плакала девочка.

Платье и синенькая косынка Дунечки дымились и горели.

Петр положил Дунечку на землю и быстро закутал половиком, потом схватил девочку на руки и побежал к избе.

— За доктором! Живо! — со злобой крикнул он Лешке. — У-у, гады! Я вам покажу стрелять!..

Над сеновалом поднялся высокий столб огня. Искры и пепел, как снег, замелькали в воздухе, оседая все ниже и ниже на огород, кустарник, старую баню… Едкий дым щипал глаза.

Колокол продолжал тревожно гудеть.

Лешка, взметая облака пыли, летел за доктором к колхозным яслям. Навстречу ему промчался Минька верхом на бочке с водой, нахлестывая белую лошадь.

Со всех концов деревни бежали люди с ведрами и топорами. У пруда устанавливали ручной насос…

Когда Дунечку увозили в больницу, она не плакала, а только шевелила обожженными губами и вздрагивала.

Сеновал сгорел дотла. Сгорела и старая баня, и телега, которую чинил Петр. Избы с трудом удалось отстоять.

Дунечка вернулась домой осенью, когда Лешка уже ходил в школу. Голова у нее была наголо обрита. Ресницы и брови еще не отросли, и потому глаза были странные, похожие на птичьи.

В тот же вечер, дождавшись, когда из избы все вышли, Лешка смущенно погладил Дунечку и сказал: