Через какое-то время я стала настаивать на том, чтобы моя дочь научилась различать то, что она придумывает, и то, что с ней действительно произошло в нашем настоящем. Единственное, чего я хотела добиться, – так это того, чтобы дочь понимала, что у нее есть собственное настоящее! Мне было важно убедить свою дочку в том, что это настоящее происходит именно с ней, а не с выдуманной девочкой. И что я – это я. И что наше настоящее происходит также со мной, ее приемной мамой, а не с кем-то еще. Я уделяла этому внимание постоянно. Все наши с ней километры пути в школу и из школы, в магазин и из магазина, все наши прогулки и посиделки были посвящены осознаванию нашего общего настоящего.

Конечно, в нашем настоящем были общие воспоминания, которые касались жизни после детского дома. Как-то раз моя дочь сказала за ужином, что она решила, что я стану ее мамой, в первый же день нашего знакомства. Меня это удивило. Это было неожиданно, поскольку наша жизнь складывалась очень сложно.

Когда мои друзья спрашивали меня, как я выбирала себе ребенка в детском доме, я пыталась объяснить им, что «выбирать себе детей» в принципе невозможно. Когда ты заходишь в детский дом, на тебя наваливается орава малышни, тебя тянут за руки, за одежду… Двадцать пар рук не дают шагу ступить. И еще двадцать пар глазенок смотрят на тебя с такой надеждой, что ты забываешь обо всем на свете и уже не можешь сдержать рыданий. Все твои чувства обостряются настолько, что тихим голосом произнесенный каким-то малышом прямой вопрос: «А вы будете моей мамой?» – превращается в крик твоей собственной души. И ненависть ко всему человечеству подступает так близко к сердцу, что приходится срочно бежать в какой-нибудь уголок, тайком смахивать слезы и приводить себя в порядок. Сбежать в этот момент, поддаться слабости можно. В этом нет ничего постыдного. Но вернуться – сложнее во сто крат! Хотя и это осуществимо. Непостижимо само наличие и увеличение количества детских домов, этого не понять ни умом профессионального психолога, ни сердцем женщины. Что касается меня, то я приехала за конкретным ребенком, вместе с которым провела Новый год у моих друзей, а взяла ту девочку, которую мне дали. Взяла без сопротивления и в соответствии с законом жизни: дают – бери!

Так вот. Доченька очень подробно вспомнила тот день, когда я впервые взяла ее с собой из детского дома. Поскольку детский дом находился не в моем, а в другом городе, я жила у своих друзей и могла пригласить свою будущую дочь только к ним, предварительно получив их согласие. Дочка вспомнила, как мы рисовали, как болтали, как смотрели все вместе «Мадагаскар-2», как делали винегрет, а вечером взбивали молочный коктейль с бананами, как рассматривали все вместе фотографии моего родного города, города, в который нам предстояло через какое-то (никто не знал, какое) время уехать и там жить. Дочь вспомнила и о том, как я укладывала ее спать, читала сказку на ночь. В тот момент, когда мы легли, касаясь друг друга, моя дочь подумала, что я стану ее мамой. Она так и сказала мне за ужином по прошествии более трех месяцев, что это она меня выбрала.

И пусть до приезда в мой город у нас был еще месяц, она не переставая думала обо мне. А я – о ней. Я бегала с документами по инстанциям. А она выдержала разговор с родной мамой. Рыдала ночами.

Моя будущая дочка наотрез отказалась брать с собой какие-либо фотографии из прошлой жизни. Она сожгла все мосты и уехала со мной в незнакомый город, к незнакомым людям. Моя дочь пошла в незнакомую школу и стала преодолевать незнакомые ей трудности. Это не значит, что она перестала рыдать. Не значит, что она перестала отказываться. Не значит, что перестала бояться. Это не значит, что она перестала хотеть забыть свое прошлое, и особенно свою маму, навсегда! Это значит, что она осмелилась начать жить со мной. И нам предстояло построить в нашей жизни новые мосты. Старые мосты были сожжены, чтобы мы могли уехать. И теперь нам нужны были другие, чтобы остаться.

В моем случае за три месяца настоящее было осознано и принято – ценой невероятных душевных и профессиональных усилий не только с моей стороны, но и со стороны моей дочери. В конце третьего месяца у нее появилось первое воспоминание из собственной, реальной прошлой жизни. Конечно, были моменты до этого, когда она пыталась мне что-то рассказать. В ее памяти всплывали воспоминания, но попытки рассказать о них превращались в стоны и захлебывание слезами. Слезы катились градом, и дочь не могла произнести ни одного слова. Она выдавливала из себя какие-то непонятные звуки, и мне приходилось ее долго успокаивать.

Среди моего окружения только одни дальние знакомые решились взять маленького ребенка из детского дома. Мальчик лет трех-четырех без конца спрашивал своих приемных родителей: «Мама, как же ты могла оставить меня в детском доме?»

Мама была растеряна. Она-то не оставляла этого малыша, а наоборот – взяла его из детского дома.

– Папа, как же ты мог оставить меня в детском доме?

Папа тоже ничего не понял. В первый раз. Но на второй, третий раз приемные родители повинились перед этим мальчиком и попросили прощения. Мама просила простить ее за то, что она оставила своего маленького мальчика в детском доме. Папа умолял простить его за то, что он позволил случиться тому, что его любимый сыночек попал в детский дом.

– Бабушка, как ты могла оставить меня в детском доме? Бабушка, как ты могла разрешить моей маме бросить меня?

И бабушка просила прощения за то, что позволила своей дочери бросить любимого внука в детском доме.

– Дедушка, как ты мог оставить меня в детском доме, почему ты меня не забрал оттуда?

И дедушка тоже просил его простить за то, что он не забрал своего любимого внука из детского дома раньше.

Вопросы маленького мальчика были обращены к его новым родителям, которые ни в чем перед ним не виноваты. Но им пришлось взять на себя всю вину и ответственность кровных родителей, которые бросили своего маленького сынишку, отказались его воспитывать. Приемные родители просили простить их. Конечно, мальчик их простил. Дети хотят все и всех простить. Им просто нужно в этом помочь. Например, взяв вину на себя.

Обычно люди воспринимают разговоры о времени как некую банальность и обыденность. Во многом такое восприятие оправдано привычностью повседневной жизни. Как правило, осознанное отношение ко времени появляется либо с возрастом, поскольку смерть не за горами, либо вследствие потрясения, несчастья. Не зря же народная мудрость гласит: «Счастливые часов не наблюдают». Ценить каждый час своей жизни – задача непомерно сложная еще и потому, что этот час автоматически наполняется заботами, делами и хлопотами. Лишь те ситуации, которые выбивают взрослого человека из автоматического состояния, заставляют его задуматься и о времени, и о смысле проведенного времени, т. е. о смысле самой жизни.