Совсем другое восприятие времени возникает у взрослого человека, в жизни которого появляется ребенок. И не просто сын или дочь подруги, а ребенок, который каждую секунду, каждый час находится рядом. Поверьте, эта ситуация заставляет задуматься: как и чем наполнить жизнь ребенка.

Моей дочке было одиннадцать лет, когда под Новый год мы приехали ко мне домой и стали жить вместе. Она практически не умела читать. Раньше, учась в обычной школе, она была в привилегированном положении ребенка из детского дома: приходила ко второму, иногда к третьему уроку, не выполняла домашних заданий – и ей все сходило с рук. Заветные тройки были обеспечены. А какие еще могли быть оценки у ученицы четвертого класса, которая не могла толком прочитать даже условие задачи? Но если о школе у моей дочки имелись хоть какие-то представления, то понятия о домашнем образе жизни не было вообще. Поэтому во время зимних каникул я, как слепая, ухватилась за дом. И мы стали его обживать.

За несколько первых дней нашей жизни мы купили необходимые вещи моей доченьке. Стояла зима, шел снег, а мы, подставляя лица опускающимся снежинкам, ходили от магазина к магазину. Доченька моя притомилась, а я была шокирована ценами на детские вещи и тем, как много всего было необходимо купить. Кроме того, выяснилось, что дочку укачивает в маршрутках. Поэтому мы садились и ехали до того момента, пока тошнота не подступала к горлу. Тогда мы выходили и искали нужные вещи там, куда успевали доехать.

Все эти походы за одеждой и обувью выявили наши слабые стороны. Слабость моей дочки была в том, что раньше она никогда не решала сама, что ей носить. Ее никогда не спрашивали о том, что ей нужно. Она никогда не делала самостоятельный выбор относительно одежды или обуви.

Личных вещей в детском доме у нее не было, и носила она только то, что ей давали.

Моя слабость оказалась в том, что я понятия не имела ни о детских размерах, ни о детских материальных потребностях. От надежды на то, что дочь сама начнет выбирать вещи в свои одиннадцать лет, пришлось отказаться сразу же. Дочка смотрела обреченным взглядом, крепко держала меня за руку и ни при каких обстоятельствах не желала оставаться одна. Мои уговоры присесть на диванчик и снять дырявые сапоги, пока я ей буду выбирать для примерки ту или иную пару обуви, не действовали. Дочь крепко вцепилась в меня и ни за что не соглашалась разжать руки.

Продавщицы тоже мало чем помогали. Им были совершенно безразличны наши с дочкой затруднения. Моя просьба принести нам зимние сапоги такого-то размера была выполнена лишь единожды. Никто не собирался облегчать нам жизнь. Мы, держась за руки, ходили по магазину. Я выбирала пару сапог, затем мы шли, не разнимая рук, к диванчику, присаживались, дочка при мне снимала свои сапоги и надевала новые. Если сапоги не подходили, она надевала старые, и мы, все так же держась за руки, шли искать другую пару сапог, и все повторялось с начала. С горем пополам, не разлучаясь ни на секунду, мы оказались обуты и одеты.

Все наши походы и прогулки на зимних каникулах сильнейшим образом истощили меня физически. Я буквально носила на себе свою дочь. Спустя много месяцев я, просматривая фотографии с наших прогулок и поездок, заметила, что ни на одной из зимних фотографий моя дочь не стоит самостоятельно. Вот она висит на мне, вот она буквально налегла на сына моего друга, а вот она ухватилась сзади и почти всем своим весом пригнула к земле мою подругу. И я тогда подумала, насколько же брошенным детям тяжело стоять на земле своими ногами. Поверьте, эта «висячесть» не есть детское стремление повозиться, поваляться, побеситься с другими детьми или взрослыми. Конечно, моя доченька постоянно заигрывала, дралась, толкалась, убегала и прибегала. Она была постоянно в движении. Но постоять спокойно и самостоятельно одну минуту, чтобы сфотографироваться, была для нее задача непосильная – ни физически, ни психологически.

В первые месяцы я осознанно позволяла своей дочурке висеть на мне. Себя я успокаивала мыслями о нелегкой роли матери, которой приходится носить своих детей на руках с младенчества. Считается, что ребенок растет благодаря энергии матери, и это действительно так. Только материнская сила способна поставить ребенка на ноги в прямом и в переносном смыслах. И когда возникает ситуация, что ребенок лишается своих родителей, то он, в первую очередь, лишается именно родительской силы, родительской защиты, родительской энергии. И я знаю, что детский дом, какой бы замечательный он ни был, никогда не поставит на ноги своих воспитанников. По одной очень простой причине, мудрой и житейской, – никто не будет делиться своей энергией, брать каждого брошенного ребенка под «свое крыло». А энергии детдомовскому ребенку нужно во сто крат больше, чем ребенку, находящемуся под родительской защитой. Ведь ребенку из детского дома нужна энергия и для того, чтобы справиться со своими прошлыми ужасами, и для того, чтобы встать на ноги.

Не проходило и дня, чтобы я не вспоминала свой разговор с воспитателем детского дома. Мы сидели на очередном празднике детского дома. На сцене пели и плясали детишки. И в этой атмосфере случился такой диалог.

Насколько моя дочка казалась испуганной и растерянной во внешнем мире, настолько же она оказалась наглой, агрессивной и беспардонной дома, в нашей квартире. Если в магазине она крепко держала меня за руку и была как бы приклеена ко мне, то дома она устраивала жуткие погромы. Вот такие разговоры у нас бывали достаточно часто.

Вы теперь понимаете, почему не проходило и дня, когда бы я не вспомнила фразу воспитательницы из детского дома: «Возьмите эту девочку, она вам будет мыть полы»? Прошло больше года, а моя доченька только один раз действительно мыла полы. И прошли миллионы минут в разговорах о том, что такое свой дом, своя комната, свои вещи, свои домашние дела, прежде чем моя дочурка что-то сделала по дому.

Оно и понятно. Представьте себе детей, которым прислуживают специально нанятые государством взрослые люди. Государство наняло поварих, чтобы они готовили, кормили и мыли за детьми посуду. Государство наняло уборщиц, чтобы они мыли, подметали, стирали и все прочее. Государство наняло воспитателей, чтобы они будили детей, одевали, водили в школу, приводили обратно в детский дом, делали с ними уроки и все прочее. С чего это у детдомовских детей такие слуги? Этот вопрос без конца мучил меня. Я понимала всю несостоятельность и язвительность этого риторического вопроса, но волей-неволей он возникал с новой силой.