На ее тонком лице появилось слабое подобие улыбки.
— Я лишь земная девушка, а не богиня, — промолвила Наджара.
— Но ты похожа на нее, ибо подобно ей олицетворяешь собой справедливую войну и мудрость.
Сказав этот своеобразный комплимент, Цезарь стал целовать ее округлые белоснежные плечи, но его прекрасная подруга мягко отстранилась.
— Что-то не так? — с досадой спросил Юлий.
— Я смогу полностью стать твоей лишь после того, как ты назовешь меня своей женой, — решительно проговорила она, и император слегка вздохнул при этих ее словах. — К тому же нам придется вернуться к обсуждению дел.
— Дела, дела, дела… — раздраженно проговорил Цезарь. — Я не так давно нахожусь в Египте, но он уже успел опротиветь мне. И этот малолетний недоумок Птолемей, и его похожая на потаскушку из лупанария сестрица, и этот жирный боров Потин, глядя на которого думаешь о том, как жаль, что евнуха нельзя кастрировать! Так и хочется бросить их на съедение нильским крокодилам! Уверен, народ Египта только поблагодарил бы меня. Правда, крокодилов жалко…
— Речь сейчас не о них, — отвечала его советница, — ими мы еще займемся. Речь пойдет о другом. Брут кое-что утаил от тебя.
— Что именно? — оживился Цезарь.
— Обстоятельства смерти Помпея. Он был убит не им самим и не слугами юного царя. Это сделала… Зена. Как только я увидела голову твоего противника, моим глазам предстала картина боя. Дрались Зена и Помпей. Она уже одолевала его, когда он стал что-то говорить ей о равновесии и о том, что он ей нужен для его поддержания. Кажется, этот довод подействовал на нее, и она оставила его, бросив на прощание презрительный взгляд и зашагав прочь. Однако, Помпей оказался вероломным. Подняв лежавший на земле меч, он подкрался к ней сзади, чтобы пронзить ее им, но она быстро среагировала и отсекла ему голову, — поведала ему посланница Аллаха.
— А потом она отдала его голову Бруту, велев при этом не говорить мне о том, кто явился истинной причиной смерти незадачливого Гнея, — закончил за нее Цезарь. — Старая «добрая» Зена! Как же это на тебя похоже! Должно быть, наша общая знакомая защищала от Помпея милых ее сердцу амазонок, которых он давно мечтал покорить в пику мне. Брут же как раз попал к ним в плен и, наверное, они с подружкой старательно вливали яд в его уши, настраивая против меня.
Юлий прикрыл глаза. Рана от утраты друга была еще слишком свежей, и тоска снова овладела им. Наджара, растроганная скорбью Гая Юлия по предавшему его другу, нежно обняла его, прижав к себе. Девушка стала гладить и целовать голову милого, будто он был маленьким мальчиком, а она — его матерью, а не подругой.
— Все хорошо, дорогой, — утешала она его. — Я здесь, с тобой и никогда тебя не предам!
Его тело мелко вздрагивало, так что Наджара испугалась, как бы не приключился с ним припадок, но, к счастью, его не последовало. Должно быть, просто сказалось нервное напряжение, в котором он находился.
Их с Наджарой уединение нарушили легионеры, которые ввели, вернее сказать, приволокли с собой какого-то человека, закутанного в черное и имевшего при себе свернутый красный ковер с необычным узором.
— Что еще? — раздраженно произнес Цезарь. — Неужели нельзя хотя бы ненадолго оставить меня в покое?
— Простите, император, но этот человек говорит, что у него для вас подарок, — отвечали римские орлы.
— Красивый ковер, повелитель! — поддакнул человек в черном. — От царицы Клеопатры.
— От Клеопатры? — переспросил Цезарь. — Потом взгляну.
— Нет, посмотрите сейчас, я вас прошу! — буквально взмолился странный человек, для которого вопрос с ковром, казалось, был вопросом о жизни и смерти.
— Ничего с твоим ковром до завтра не случится, — начал уже сердиться Юлий. — Завтра посмотрю.
— Но, повелитель, — опять затянул свою песню чудак с ковром, — царица Клеопатра настаивала, чтобы я сразу же раскатал его! В вашем присутствии!
Наджаре настырность этого человека показалась довольно подозрительной, и она не преминула заметить об этом Гаю Юлию.
— Не нравится мне этот незнакомец, — шепнула она ему, — он может оказаться убийцей.
— Я сам начинаю думать о том же, — согласился он с ней.
Достав кинжал, он шагнул к этому достойному слуге Клеопатры с явным намерением разрезать им подозрительную ткань, а может, и того, кто пронес ее во дворец.
— Нет-нет, не делай этого, император, прошу! — закричал, догадавшись, что сейчас может произойти, человек. — В этом ковре главное сокровище Египта — его лучезарная царица!
Цезарь убрал кинжал, дав ему возможность наконец развернуть ковер, и тут из него, словно Афродита из пены морской появилась юная дева. В ее внешнем облике было что-то общее с Арсиноей. Однако, не смотря на то, что последняя была красивее ее, прелести и чувства собственного достоинства в этой девушке было больше. Она подняла взгляд своих ясных глаз на Цезаря.
Гай Юлий помог девушке встать, позволив себе ласковую насмешку:
— А ты слишком молода, чтобы быть богиней.
— Я — дочь Изиды, — горделиво вскинув темноволосую головку, промолвила девушка.
— Клеопатра, — делая ударение на каждом слоге, произнес Цезарь.
— Цезарь, — точно также назвала его по имени Клеопатра.
Наджара помрачнела, почувствовав себя так, будто ее сердце укололи булавкой.
========== Глава четвертая Соперницы ==========
— Цезарь, мне нужно поговорить с тобой наедине, — не допускающим возражений голосом произнесла Клеопатра.
— Говори здесь, у меня нет секретов от Наджары. Она — моя правая рука, — последовал неожиданный и явно неприятный для молодой царицы ответ.
Клеопатра, с трудом скрыв свое недовольство, внимательно посмотрела на ту, о ком говорил Цезарь. Ей еще не доводилось слышать об его новой приближенной. Она явно планировала для себя встречу с римским полководцем иначе, и присутствие этой Наджары разочаровало ее. Египтянка, вернее сказать, египетская гречанка, поскольку Птолемеи были греческой династией, догадалась и о том, что Цезаря и Наджару вряд ли связывают только деловые отношения. Это-то обстоятельство коробило ее, поскольку сводило на нет все ее планы. Хотя… попытаться покорить римлянина, все равно, стоило, ведь тот, кто не рискует, не выигрывает.
На губах Наджары появилась чуть насмешливая улыбка, она ясно увидела эту царственную девушку беседующей с самой знаменитой куртизанкой Ашкелона и советующейся с ней о том, как завоевать мужчину, который сам является завоевателем, а главное, свое завоевание не потерять.
«Мужчинам нравятся прикосновения, но они все разные. Этот мужчина — завоеватель. Такого мужчину легко уложить в постель, но трудно поддерживать его интерес. Тебе нужно сделать так, чтобы он всегда верил, что не смотря на то, что ты ему даешь, ему еще есть что завоевывать», — учила царицу своим премудростям куртизанка.
«Так-так, — подумала Наджара, — понятно, с чем ты пришла. Правда, об этом можно было и так догадаться, хотя бы по такому появлению… Только вот не станет он твоим завоеванием. Ты не знаешь его так, как узнала я…»
— Да, я всей душой предана императору, — промолвила вслух воин Света. — И ты можешь не бояться говорить при мне, великая царица.
«Предана душой и… телом», — мысленно договорила за нее Клеопатра, которой не могло прийти в голову, что любовь между этим мужчиной, прославившимся не только своими победами на поле боя, но и победами над женщинами, и его красивой советницей пока платоническая.
Взгляды обеих восточных красавиц встретились, и каждая из них увидела в глазах другой вызов. Они сейчас напоминали гладиатрикс, сошедшихся в поединке, но не за славу и свободу, а за сердце мужчины.
— Что же привело тебя к Цезарю, Клеопатра? — спросил у царицы Гай Юлий, в темных глазах которого плясали чертики. Все же у него давно не было женщины, а эта девушка была соблазнительна и походила на экзотический цветок. Почему бы не насладиться его ароматом? В глазах Юлия это не было изменой Наджаре, поскольку его сердце, все равно, принадлежало ей. Но вот тело римлянина изголодалось по женской ласке, а Наджара упорно отказывала ему в последней степени близости. Это заставляло его любить и желать эту похожую на весталку деву еще сильнее, а кроме того, Юлий испытывал к своей советнице огромное уважение, сродни тому, что он испытывал к своей покойной матери. Он считал ее едва ли не единственной женщиной, достойной этого.
