Обычно ироничный Юлий старался говорить с ней ласково и доброжелательно. Ему нужно было завоевать доверие этой женщины-воина, а еще… ее сердце. Это было нужно ему и Риму, и Рим был он сам.

— А кто защитит тебя самого? — произнесла Наджара, заглянув в его черные как ночь глаза своими небесно-голубыми. — И не от врагов, а от друзей?

Молния вспыхнула во взгляде римлянина, но тут же погасла. Он понял, что первый шаг уже сделан, коль противница Зены боится за него. Однако, что именно хотела она сказать?

— О чем ты говоришь? — спросил Юлий.

Наджара протянула ему свою хрупкую, дрожащую ручку, глядя на которую сложно было поверить в то, что когда-то она держала меч, и римлянин взял ее в свою.

— Остерегайся мартовских ид, — тихо, почти шепотом сказала воин Света. — И не верь тому, кто рядом с тобой.

— Кто же рядом со мной? — голос Гая Юлия чуть дрогнул.

— Смерть, — одними губами ответила она.

Какое-то время оба молчали, каждый находясь под властью своих мыслей и чувств.

Затем Наджара снова подняла на него глаза и проговорила:

— Мне было знамение в видении.

— Значит, ты можешь предвидеть будущее? — оживился Юлий, сразу же подумавший о том, какую выгоду можно было бы из этого извлечь. — Это настоящий дар богов.

— Скорее, это мое проклятье, — покачала головой Наджара. — Знать, что будет с другим человеком, в особенности с тем, кто тебе дорог, и не иметь возможности предотвратить это… Что может быть страшнее?

— Может, ты и права, — согласился римлянин. — А у меня свое проклятье — падучая, и проклят я ею с детства. А люди точно также говорят, что это «божий дар».

— Когда у тебя это началось? — не смотря на собственное положение, Наджара не могла не пожалеть другого страдающего человека.

— Давно, — со вздохом промолвил он. — Когда мне было шесть лет, варвары жестоко убили моего отца прямо у меня на глазах. Тогда-то со мной и приключился первый припадок. Это и остановило их, уже собиравшихся убить и меня, ибо тупые варвары решили, что я либо одержим злым духом, либо сам являюсь богом. И надо сказать, не зря. Когда они уже собирались бежать, мой припадок начал заканчиваться, но вместо этого, я почувствовал, будто в меня что-то вселилось. Мало того! Я стал сильнее и ловчее взрослого воина. Я накинулся на них, и они даже не смогли дать мне отпор, должно быть, из-за растерянности или страха перед потусторонними силами. По сей день не знаю, что это было…

Наджара содрогнулась, но не от пугающих подробностей, а от щемящей жалости к ребенку, чья душа была изранена.

— Тебя спасли джинны, — проговорила воин Света. — Это они наделили тебя силой, чтобы ты смог защититься и покарать убийц отца. Я думаю, что они избрали тебя также, как избрали меня.

И она рассказала ему о джиннах и о том, как узнала от них о своем призвании. Странно, одно присутствие этого человека делало Наджару сильнее, словно его энергетика помогала ей бороться с ее немощью. Цезаря же, несмотря на то, что он был скорее прагматиком, чем идеалистом, поразили слова пророчицы, ведь ему, с детства уверовавшему в собственную высокую миссию, иногда приходило на ум нечто подобное. Кроме того, он увидел рычаг воздействия на эту женщину с возвышенной душой.

— А ведь ты права… — задумчиво произнес Юлий. — Рим несёт закон, порядок, цивилизацию и процветание народам… и Рим есть я. В этом состоит моя миссия… и твоя тоже.

Она слегка недоверчиво посмотрела на него:

— То есть?

— Мы должны вместе нести Добро и Свет другим народам, — проникновенным голосом промолвил Цезарь. — Это наша Судьба. Но есть та, кто мешает нашей Судьбе свершиться… и это Зена!

— Зена… — повторила это роковое имя Наджара, подивившись тому, что, когда слышит его, в душе ее поднимается несвойственное ей чувство — ненависть.

— Да, мы должны остановить ее, иначе она убьет нас. Но меня пугает вовсе не физическая смерть, а то, что тогда я не смогу исполнить волю Судьбы… — Юлий помолчал. — Я хотел сказать: МЫ не сможем.

— Это правда, — согласилась Наджара. Ее прекрасное лицо было бледно, а в глазах был какой-то болезненный блеск. — Я все вспомнила. Я ведь очутилась здесь из-за нее и долго была при смерти, но джинны привели тебя сюда, ко мне, и ты вернул меня к жизни. Должно быть, они тогда говорили мне именно о тебе! Но… как же тогда Габриэль?

Юлий подавил улыбку удовлетворения. Фанатиками так легко управлять, и внушить им можно что угодно… однако, он стал ловить себя на том, что в этой фанатичной проповеднице ему видится нечто такое, чего он не замечал ни в одной женщине.

«Уж не влюбляюсь ли я и в самом деле?» — с легким испугом, но в то же время с какой-то радостью подумал он.

— Да, это истинно так, — сказал он ей вслух. — Мне никогда раньше не доводилось бывать в этих местах, и я очутился здесь совершенно случайно. Путь мой лежал в Египет, куда, как я слышал, бежал мой бывший союзник, а ныне предатель и враг — Помпей. Преследуя его, я остановился здесь, и в монастыре обнаружил тебя, похожую на спящую царевну из сказки. Мне сказали, что после боя с Зеной и твоей попытки самоубийства тебя доставили сюда, и ты все это время была в коме. Я узнал и о том, как Зена и ее подружка подло обманули тебя. Это заставило меня проникнуться твоей историей. Я поставил себе цель — поднять тебя на ноги и для этого окружил тебя лучшими медиками. Я сам находился при тебе почти безотлучно, насколько мог. Помпей, все равно, мне больше не соперник, да и далеко он не сбежит. Что-то мне подсказывает, что в Египте я как раз буду избавлен от него… чужими руками.

Юлий нежно пожал ее тонкие пальцы, а потом неожиданно поднес их к губам.

— Забудь об этой Габриэль, — ласково проговорил он. — Она недостойна твоей любви. Это было искушение, посланное тебе, чтобы заставить тебя свернуть с пути воина Света. — Заметив, что Наджара хочет что-то возразить на это, Гай Юлий сразу же пресек ее попытку: — Не спорь со мной и не защищай ее! Ты только подумай: она разрушила твою жизнь, разбив тебе сердце. Она просто воспользовалась твоими чувствами, умело играла ими, но сама не ответила взаимностью. Она помешала тебе убить Зену после честного поединка, и в результате ты, преданная ею, оказалась на краю гибели и столько времени лежала здесь, как в могиле. Для чего все это было сделано, как не для того, чтобы помешать тебе исполнить предначертанное Судьбой?

Наджара мрачно слушала эти жестокие слова. Печаль и боль охватили ее, а еще — такое чувство, будто она похоронила близкого друга, может, даже часть себя. Грезы о невинной, чистой девушке по имени Габриэль, красивая сказка, придуманная ею для самой себя — все это обернулось прахом.

«Я одна… совсем одна, — горестно подумала женщина. — И даже джинны оставили меня в наказание за то, что я не вняла их предупреждению. Больше я не слышу их голосов… тишина… пустота.»

Но потом она вновь встретилась взглядом с ним, утонув в этих бездонных глазах, похожих на два черных солнца, и ей пришла в голову другая, более счастливая мысль: «Но нет, я ошибаюсь. Теперь я не одна, ведь у меня есть он!»

========== Глава третья Юлий Цезарь в Египте ==========

Благодаря и хорошему уходу, и нежной заботе своего нового друга Наджара быстро шла на поправку. Увядший было нежный цветок снова расцвел.

Больше не имея возможности позволить себе роскошь медлить с отъездом в Египет, Цезарь готовился отбыть туда, но ему хотелось взять с собой и свою новую союзницу. Однако, перед ним встал вопрос о том, в каком качестве она последует за ним. Цезарь все же славился не осторожностью, а дерзостью. Он не побоялся в очередной раз бросить вызов устоявшемуся порядку вещей, впервые за всю историю Рима назначив легатом женщину. Его воины вначале роптали, едва не подняв мятеж, но ее беззаветная храбрость и умение воодушевлять, вести за собой вскоре проявились в полной мере, завоевав их сердца.

Грозные и величественные римские легионы железной поступью вступали в Египет — древнюю страну фараонов. Лицо их непобедимого полководца было почти прекрасно и выражало поистине олимпийское спокойствие. Рядом с ним находилась красавица, которую можно было бы сравнить с гурией из мусульманского рая, если бы на ней не было римских доспехов. Простой народ встречал их настороженно, но в то же время не без восхищения, ведь такого парада он еще не видел. Что же до знати, то она по своему обыкновению плела интриги и думала о противостоянии детей покойного царя Птолемея Авлета, похожем на грызню молодых змеек, а также о том, как можно было бы угодить этому победителю.