Я устала от разговоров и в последний раз предлагаю вам поступить разумно. В последний, — выговорила она с нажимом.

— В таком случае, меня совершенно не волнует, что будет с этими родителями, которые расплачиваются таким образом. Это уж их проблемы. Но мы без детей отсюда не уйдём.

— В таком случае, — передразнила колдунья, — вы вообще отсюда не уйдёте! Никогда! — она опустила нижнюю пару рук, а верхние конечности раскинула в стороны. — Тёмных духов и этот алтарь, и землю, на которой он стоит, и эти камни призываю в свидетели, что я отпускала их, но они не пожелали уйти!

Расплывчатые тени, густея, переплетаясь и распадаясь, начали какую-то рваную, постепенно убыстряющуюся пляску на грани света, падавшего от фонариков на защитных костюмах людей.

Эти тени не боялись света, напротив, казалось, что он их боится и становится всё слабее, тускнея с каждой секундой, в то время как они приближаются.

Чёрная воронка, кружившая над жертвенником, расширила свой зев и развернула его в сторону вожделенных жертв.

Тела детей-жиззеа сдвинулись с места, их повлекло к тёмной плите, окрашенной кровью их предшественников.

Кровь казалась только что пролитой, она словно перетекала и пенилась внутри тёмного каменного тела, ставшего вдруг прозрачным.

Нарастающий вой на очень низких и одновременно очень высоких нотах, казалось, выворачивал наизнанку и раздирал на части.

Тем не менее, люди слышали слабый прерывисто-зудящий звук — довольный смех колдуньи, и ещё они видели, что дети открыли глаза…

Они по-прежнему не могли пошевелиться, но сознание вернулось к ним, их предсмертный ужас — это тоже часть платы, часть жертвы.

Фонарики последний раз слабо мигнули и погасли.

Теперь только два камня светились в кромешной темноте подземелья: один — огромный, пропитанный кровью и предсмертными муками, тускло и густо переливающийся зеленовато-жёлтым, словно насосавшийся упырь; другой, совсем маленький по сравнению с ним — весь уляжется на детской ладони — медленно разворачивал кокон золотого сияния.

Колдунья подошла к жертвеннику и возложила на него нижние руки, верхние сжимали ритуальный нож.

Голос её звучал глухо, внезапно поднимаясь до пронзительного режущего визга, он вновь падал вниз, словно уходил куда-то под землю.

“Непереводимо…” — хрипло булькнул переводчик и отключился, сдаваясь перед натиском, который не может отразить самая совершенная техника, перед ним бессильно оружие, и даже Михал понял, что тянуться за бластером или парализатором бесполезно.

Тёмная энергия этого места навалилась на них, покорная воле чёрной жрицы.

Однако она не была спокойна и не ощущала уверенности, как должно быть. Камень тревожил её. Упрямые пришельцы что было сил вцепились в детей, ни за что не желая выпустить их. Она вновь послала к ним Сухой Ветер, чтобы попытаться вырвать Камень из их рук.

Здесь, у чёрного алтаря, сила легендарного Сухого Ветра велика, как нигде. Он обрушился на людей с рёвом — на этот раз Камень не защищал их так хорошо, как в руках живущей.

Пыльный Ветер не давал им открыть глаз, впивался в кожу, словно и не было на них защитных костюмов; налетая на сияние Камня, он вспыхивал багровыми сполохами, обжигая Михала злым огнём. Гэри чуть слышно стонал рядом, пребывая в полусознательном состоянии.

“Только не отпускать… только не отпускать…” — думал он, одной рукой сжимая Камень, а другой обхватив странно одеревеневшее тело ребёнка.

Михал лежал рядом, удерживая вторую жертву, и из последних сил цеплялся за руку Вона — ту, что с Камнем. Люди уже не пытались встать на ноги, осознав, что им не оторвать от пола детей.

Вокруг бушевала, безумствовала тёмная стихия, но причинить им серьёзный вред она была не в силах. Пока Камень у них…

Гэри почти перестал ощущать правую руку, и от этого ему казалось, что она совсем слабо держит Камень. Он стискивал его всё сильнее, рука всё больше немела…

— Помоги, Командир… — прохрипел он. — Не могу удержать…

Михал с огромным трудом переместил руку, чтобы обхватить кисть Гэри. Во время этой операции его едва не оторвало и не унесло прочь — к жертвеннику, бешеной ревущей круговертью.

Теперь и рука Михала онемела. Приказы мозга напрягали мышцы, но ответных импульсов — о выполнении приказа — не было. Всего лишь иллюзия…

Сухой Ветер был бессилен, он не мог вырвать у них Камень, до тех пор пока они держат… пока они держат детей.

Колдунья ничего не могла с этим поделать, но создать у них иллюзию беспомощности — это было в её силах.

Их снова поволокло по полу в сторону жертвенника, и, когда они почти достигли его, колдунья вновь обратилась к людям, презрительно глядя на них сверху, пряча за презрением свои сомнения.

— В последний раз — в самый последний раз я даю вам возможность уйти, — её голос легко перекрывал рёв, свист и скрежет взбесившегося мрака. — Их судьба решена, и её не изменить, — она указала на детей небрежным жестом, которого люди не видели, но всё и так было ясно. Даже без перевода.

Переводчики по-прежнему не работали, и от того, что смысл слов чёрной жрицы каким-то непонятным образом доходит до сознания, минуя привычные барьеры, становилось ещё более жутко, ещё острее ощущалась незащищённость, наиболее болезненная именно здесь — в последнем бастионе собственного разума.

— Вы сделали всё, что могли. Вам не в чем себя упрекнуть. Бессмысленно умирать вместе с ними. — Она замолчала, как бы давая понять, что у них есть немного времени на размышление. Совсем немного, но всё-таки есть.

— Уходи! — рявкнул Командир в ухо Гэри.

— Ещё чего, — проскрипел тот.

— Уходи! — повторил Михал, яростно лягая Вона.

— И не подумаю! — отрезал Гэри.

С шипением и свистом упали в ревущий мрак слова колдуньи — её терпение лопнуло, а кроме того, время Одинокой Луны было на исходе.

Рваный, доведённый почти до абсолюта в своей разрушительной неправильности, ритм заклинаний овладел окружающим пространством, и только маленький участок его всё ещё сопротивлялся, сохраняя хрупкую жизнь.

========== Глава 109. Ветер иного мира ==========

Словно какая-то древняя память ожила, встрепенулась, заметалась испуганно в сознании людей.

Она сказала им, что эти звуки смертельны, эти вибрации, принесённые из мрачных глубин смерти, уничтожают всё живое, и лишь Камень, всё ещё не выпавший из онемевших рук, удерживает вокруг них незримую беззвучную несокрушимую Силу Жизни.

На миг они ощутили её присутствие так ясно, как можно ощутить нежную ласку воды или тёплое прикосновение солнечного луча, даже ещё яснее.

Но потом всё померкло и внутри и снаружи, пространство, а может быть и время, закрутилось в жгут, перекручивая всё вокруг и их самих с воем, который вот-вот должен был прорвать невесомую ткань жизни.

Вот-вот раздастся непоправимый последний треск, и полотно, которое нельзя зашить, разорвётся, открывая проход в неведомое и безвозвратное. И треск раздался.

Душераздирающий, поднявшийся надо всем, что творилось вокруг, и всё это — нарушающий.

Глубокие трещины зазмеились по тёмной плите жертвенника, стоило ему соприкоснуться с Камнем.

Гэри с трудом приоткрыл глаза. Он был почти уверен, что уже никогда их не откроет — почти, потому что он был неисправимым оптимистом.

Он только приоткрыл их и тут же снова зажмурился. Сверкающий жаркий свет бил в лицо, и Вон успел подумать, что, вероятно, досрочно достиг конца туннеля — того самого, о котором рассказывают реанимированные.

Конечно, он тут же снова открыл глаза, но на этот раз они были готовы, а сознание с трудом поспевало осмысливать увиденное.

И он, и Михал вместе с детьми-жиззеа лежали на жертвеннике, всё вокруг заливал яркий золотисто-молочный свет, исходивший не то от Камня, который Гэри всё ещё сжимал в руке, не то от сияющей фигуры — она слегка колебалась в воздухе перед ними.

Присмотревшись, Гэри различил мягкие черты молодого женского лица, руки, протянутые то ли к чёрному жертвеннику, то ли к тем, кто на нём лежал, длинные волосы, рассыпавшиеся по плечам, белую одежду, чьи лёгкие складки словно трогал тихий ветерок.