Через несколько секунд ему удалось подмять под себя Мррума, который так и не смог зацепиться за его непробиваемую шкуру и потому, несмотря на всю свою ловкость, не сумел избежать этого.

Жуткие челюсти стиснули горло кифа — достаточно сильно, но не слишком — человек должен понять, что глупая скотина жива.

Он приподнял Мррума, продолжая держать его за горло, и слегка тряхнул. Казалось, что собака держит в зубах потрёпанную мягкую игрушку.

Полузадушенный, киф был не в состоянии сопротивляться, а Кенур к этому времени уже едва мог двигаться. Рэй замер в нескольких шагах от чудовища, чьи глаза теперь смотрели на человека с издёвкой.

“Ты слишком глуп, чтобы поступить правильно, — говорили они. — Тебе в руки попало оружие — единственное, которое способно меня убить, но ты упустил свой шанс, потому что тебе не всё равно, что будет с этой тупой скотиной, которую я держу в зубах. Потому что ты так же туп, как и она”.

Он начал медленно отступать, волоча кифа, который едва мог дышать, лапы его слегка подёргивались, а в остальном он безвольно обвис, не в состоянии помочь ни себе, ни другим.

Рэй шагнул вслед за монстром, но красные глаза угрожающе сверкнули, он надавил посильнее — из горла Мррума вырвался негромкий хрип. Неживущий продолжил неторопливое отступление. Он пятился, пристально следя за каждым движением человека.

Мррум обречён. Если позволить этой твари уйти, то она, конечно, не пощадит кифа. Одного мгновения, одного движения челюстей достаточно, чтобы сломать ему шею, а затем сбежать.

Но то же самое произойдёт, если броситься на него сейчас. Правда, тогда есть шанс, что убийца не уйдёт, но Мррум умрёт наверняка. Наверняка… В любом случае. Или всё-таки нет?..

Теперь и для Рэя время остановило свой бег. Он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, чтобы ещё больше не ухудшить положение Мррума, но мысли его неслись стремительно. Лишь движение глаз — это он ещё может себе позволить, но только ни на чём не останавливаться, чтобы не вызвать подозрений.

Он скользнул взглядом по яростно горящим глазам кифа — нет, Мррум не смирился, не сдался, не позволил страху парализовать волю, — по столь же яростным и ещё более отчаянным глазам Кенура. Кажется, они поняли друг друга.

Кенур, уже сброшенный врагом со счетов, судорожно напряг одеревеневшие мышцы, и прыжок, лишённый обычной лёгкости, тем не менее перенёс его в нужное место, а челюсти в невероятном усилии снова сомкнулись на задней ноге чудовища подобно стальному капкану.

Мррум вцепился когтями в углы страшной пасти, его загнутое оружие искало доступ внутрь — к более уязвимым тканям и, кажется, достигло своей цели.

Рэй метнул Кинжал одним неуловимо-точным движением. Если его оружие — единственное представляющее для врага реальную угрозу — не пробьёт эту твёрдо-панцирную шкуру и упадёт — им всем конец.

Они поняли друг друга, кто может объяснить — как?

Они сделали это одновременно, и Кенур всё ещё сжимал зубами омерзительную ногу, когда Мррум уже откатился в сторону — живой, а Кинжал, вонзившийся почти по рукоятку, пылал серебряным огнём, и хотелось заткнуть уши (хотя это и не помогло бы) от непереносимого, раздирающего внутренности последнего воя-хрипа-стона изгоняемой из мира живых не-жизни.

Последним усилием Кенур разомкнул челюсти и отвернул морду — враг больше не вызывал ненависти — только всепоглощающее отвращение. Больше щенок не шевелился, жизнь осталась только в его глазах.

В его взгляде не было ни боли, ни страха, ни мольбы, ни вопроса, ни надежды, а только вина…

“Вы понимаете, так уж получилось, — словно говорил он. — Простите, что я не справился, простите за то, что я вас огорчил… и за то, что я такой тяжёлый… и вообще — за всё…”

Это было невыносимо.

Рэй тащил его по тёмным извилистым коридорам, ощущая противоестественный холод его одеревеневшего тела и пытаясь не смотреть в эти извиняющиеся глаза.

Но не смотреть было невозможно, не смотреть — это всё равно что бросить его, оставить одного — наедине со смертью, и он отводил взгляд только на миг, чтобы вдохнуть густой, пахнущий землёй воздух и выбрать дорогу на очередной развилке.

Мррум, изрядно помятый и потрёпанный, поддерживал щенка за задние ноги и шумно сопел, словно изо всех сил стараясь не разрыдаться, если, конечно, кифы вообще умеют плакать.

Его хвост, пыльный и грязный, как ободранная метёлка волокся за ним по земле в полном небрежении.

========== Глава 108. Гэри и Михал. Самоотверженность ==========

Крышка люка, что вёл из парадного зала Башни в подземелье, была тяжела и массивна. Она не открывалась изнутри и, по-видимому, была предназначена для обитателей и гостей подземной части поместья.

Но могло ли это помешать чёрной жрице добраться до чёрного алтаря?

Одинокая Луна всё ещё совершала свой путь по ночному небу, и колдунья ощутила новый прилив сил, когда та, кого она назвала жрицей, оказалась достаточно далеко.

Во что бы то ни стало необходимо принести жертву Губительнице, пока длится эта ночь — единственная за несколько годовых шестиугольников.

Колдунья воздела руки, и Башня Трёх Призраков, вновь оказавшаяся в полном её распоряжении (если не считать каморки на самом верху) сотряслась от крыши, украшенной полуобвалившимися зубцами, и до самого основания.

Внизу, отделённый от неё каменным полом, ожил жертвенник. Кровь, впитанная тёмной каменной глыбой, внезапно проступила на её поверхности неровными, расползающимися жёлто-зеленоватыми пятнами.

Маленький чёрный смерч поднялся в воздух, разрезая его с тонким свистом и лениво колеблясь из стороны в сторону, словно упиваясь своей растущей силой.

— Кажется, пора отсюда убираться, — высказался Командир.

— Давно пора, — с готовностью согласился Гэри.

Несколько минут они потратили на попытки понадёжнее закрыть люк и привести в чувство детей. Последние оказались бесполезны, а первые, в чём им предстояло убедиться через минуту, и вовсе бессмысленны.

Они хотели поднять детей, но их невесомые на вид тела налились свинцовой тяжестью. Для того чтобы сдвинуть валун размером с гроб, не потребовалось бы больше усилий.

— Ну ничего себе! — изумился Гэри.

Командир выругался, от души пожелав колдунье всяких экзотических неприятностей, а также подвергнув критике моральные устои её предков.

Этим он достиг того, что чёрный вихрь, набиравший обороты над алтарём, ещё немного увеличился и ощутимо качнулся в его сторону.

— Лучше бы ты… этого не делал, — сказал Гэри, с опаской покосившись на вихрь и с укоризной — на Михала.

— Да уж вижу… — покаянно буркнул тот, а в следующий миг тяжеленная крышка люка с грохотом обрушилась вниз по лестнице, что вела к ней, обдав людей каменной пылью и крошкой.

Сама лестница почти не пострадала, и колдунья немедленно спустилась по ней, двигаясь быстро и решительно, с той властностью, которая свойственна тем, кто никогда не сомневается в своём превосходстве.

— Убирайтесь отсюда немедленно! — приказала она. — Я разрешаю вам уйти, хотя за одну только попытку похитить Приношение вы заслуживаете смерти!

— Спасибо, конечно, — поблагодарил Гэри. — Но мы собираемся забрать этих детей с собой, вот ведь какое дело. А никакое ваше “приношение” нам и даром не нужно.

— Дети — и есть Приношение, — прошипела женщина, смутно подозревая, что он всё понимает и издевается над ней.

— Очень жаль, если так. Для вас, может, они — приношение, а для нас — дети, и детей мы заберём с собой, — спокойно ответил Вон.

Колдунья не хотела с ними связываться, предпочитая избавиться от незваных гостей. Ей совсем не понравилась сила Камня, и она ощущала, что он здесь, а потому предприняла ещё одну попытку договориться с чужаками.

— Они принадлежат Губительнице, и потому вам даже не оторвать их от земли. Вы ничего не понимаете и лезете — сами не знаете куда.

— Они принадлежат своим родителям.

— Глупый… — ухмыльнулась колдунья. — Ты что же думаешь, я ворую детей? Губительнице нет нужды воровать. Она едва успевает принимать то, что ей подносят по собственной воле. Родители сами отдали их мне! Это плата, а если Губительница не получит её в срок, то этим самым родителям придётся худо, так что подумайте… оба подумайте хорошенько, прежде чем вмешиваться в чужие дела.