— Мать, — отвечал рассудительный Телемах, — я понимаю твое возмущение. Я был ребенком, но сейчас я могу отличить добро от зла. Но я не могу распоряжаться по своему разумению: меня окружают злокозненные люди, и помощи ждать не от кого. Однако бой между Странником и Иром прошел не так, как надеялись женихи — Странник оказался покрепче. Клянусь Зевсом, Афиной и Аполлоном! Увидать бы мне, как все женихи лежат, сломленные и побитые, у нас во дворе и в залах, с поникшими головами и обессиленные, как Ир, что сейчас сидит у дворовых ворот, голова свисает, как у пьянчуги, и даже встать и пойти домой не может, потому что руки-ноги не слушаются.
Эвримах встал и приветствовал Пенелопу:
— Дочь Икария, мудрая Пенелопа, если бы все ахейцы Аргоса Ионийского увидели тебя, к завтрашнему утру куда больше поклонников пировало бы в твоих чертогах. Нет тебе равных среди женщин по красоте лица, прелести тела и уму.
— Эвримах, — грустно отвечала Пенелопа, — прелесть моего лица и тела была похищена Бессмертными, когда аргивяне во главе с лордом Одиссеем уплыли под Илион. Если бы Одиссей вернулся и оградил меня, моя слава и доброе имя воссияли бы повсеместно, но сейчас посланные богами невзгоды удручают меня. Когда он покидал родной берег, он взял меня за запястье, здесь, за правую руку, и сказал: «Дорогая жена, наверное, не все бойцы воротятся домой из-под стен Трои живыми и невредимыми. Троянцы славятся, как хорошие воины, копейщики и лучники, да и колесничие, способные решить исход упорного боя. Кто знает, дадут ли мне боги вернуться или оставят навеки в земле Трои? Я оставляю все под твою ответственность. Позаботься о твоих родителях, как ты заботилась до сих пор, и даже еще лучше. А когда увидишь бороду нашего сына, можешь снова выйти замуж за кого захочешь, и оставить дом». Так он сказал, и это время настало. Приближается ночь, когда мне придется смириться с нежеланным браком. Ни в чем нет мне счастья: Небеса оставили меня безутешной.
«Раздражает и огорчает меня ваш новомодный способ ухаживания. Когда в доброе старое время соперники состязались за руку и сердце дамы знатного рода и солидного состояния, они пригоняли свой скот и овец и устраивали пир для друзей и родных дамы и дарили ей дорогие подарки, а не обжирались за чужой счет».
Одиссей обрадовался, услышав ее слова: он понял, что она кокетством выманивает дары у поклонников, тая иные помыслы.
Королеве ответил Антиной сын Эвпейта:
— Дочь Икария, мудрая Пенелопа, прими дары, которые тебе охотно принесут ахейцы. Порядочный человек не скупится на дары. Но мы не разойдемся по домам, пока ты не выйдешь за достойнейшего из нас.
Все согласились и послали оруженосцев за дарами. Паж Антиноя принес роскошное расшитое платье прекрасной ткани с дюжиной золотых брошей с булавками и заколками. От Эвримаха принесли изысканную цепь, украшенную янтарем, подобным солнечному сиянию. Оруженосцы Эвридама подали пару сережек, и на каждой красой сияла гроздь из трех капель. Принц Певсандр, сын Поликтора, послал слугу с ожерельем — шедевром ювелира. Каждый ахеец преподнес свой дар. Фрейлины королевы собрали дары, и она поднялась в свой будуар.
Общество продолжало веселиться и пировать, петь и развлекаться, пока мрак ночи не покрыл их веселье. Чтобы разогнать тьму, они поставили в зале три жаровни, и в них — груды сухих дров на растопку, долго выдержанных, но недавно колотых, и в каждую жаровню сунули полыхающую головню. Дворцовые служанки по очереди подкладывали дрова в огонь, пока любимец Зевса, мастер-стратег Одиссей не обратился к ним.
— Прочь, служанки без хозяина, бегите в горницу вашей королевы, сидите с ней и развлекайте ее, чешите шерсть или прядите нить. А я позабочусь об освещении для гостей. Я не устану, даже если они измотают и Зарю на ее троне. Меня так легко не утомишь.
Служанки захихикали и постреляли глазками. Но хорошенькая Меланфо злобно выругалась. Ее, дитя Долия, вырастила и воспитала Пенелопа, заботясь, как о собственной дочери и ни в какой безделке не отказывая. Но она была безразлична к страданиям своей хозяйки: она полюбила Эвримаха и стала его любовницей. Не стесняясь в выборе выражений, она отбрила Одиссея:
— Старый грязный бродяжка, у тебя ум зашел за разум, что ты не пошел искать себе ночлега в кузнице или трактире, а остался во дворце. Еще смеешь раскрывать пасть в присутствии знатных джентльменов. Вино тебя опьянило, или ты всегда несешь вздор? Победа над попрошайкой Иром ударила в голову? Ты смотри, а то найдется человек покрепче Ира, и он так оттузит тебя кулаками, что уползешь с разбитым носом.
— Ах ты сука, — ответил ей Одиссей, сверкая глазами, — я сейчас скажу Телемаху и он тебя на месте на кусочки порубит.
Его ярость испугала женщин, поверивших его угрозе, и они разбежались по дому, дрожа от ужаса. А он стал у жаровен, следил за огнем, озирался, и думал о своих планах.
Афина же подстрекала неучтивых женихов оскорблять Одиссея: она хотела больнее и глубже уязвить сердце сына Лаэрта. Первым стал издеваться над странником Эвримах, чтобы повеселить собутыльников.
— Послушайте меня, поклонники нашей благородной королевы, — воскликнул он. — Приход этого бродяги во дворец Одиссея — настоящий дар небес. Глядите, как освещает зал его блестящая лысина, без единого волоска на ней.
Он обратился к Покорителю городов с вопросом:
— Странник, может, ты согласишься пойти ко мне работать на ферму в горах, за хорошую зарплату, строить террасы и сажать лес на сруб? Я бы позаботился о прокорме, одежде и кожаной обуви. Но ты, наверное, бездельник, и работы на ферме не ищешь. Тебе бы набивать прожорливое брюхо, собирая объедки по городу.
— Эвримах, — ответил быстрый на язык Одиссей, — я готов на состязание с тобой — поздней весной, когда дни долгие, на выкосе, я с кованым серпом в руках, и ты с таким же, мы смогли бы посоревноваться, без еды до заката, кто больше накосит травы. Или взяли бы по паре волов, отборных здоровых зверюг, лоснящихся от хорошего корма, равных по силе и возрасту, и выбрали бы четыре акра сотки плодородной земли, которая так и ложится под резак плуга — тогда бы ты увидел, какую длинную и прямую борозду я провожу. А вспыхнула бы война, и у меня был бы щит и пара копий, и бронзовый шлем, прилегающий к вискам, ты увидел бы меня в первых рядах, и не говорил бы о моем брюхе. Но ты просто хвастун и задира, считаешь себя героем потому, что сталкиваешься с мелюзгой. Но если бы Одиссей вернулся на родину и пришел сюда, широкие ворота показались бы тебе узкой дверкой, мешающей живо удрать.
Этот ответ возбудил гнев Эвримаха, он блеснул очами и крикнул:
— Ах ты, скотина, сейчас ты поплатишься за свои наглые речи перед гостями. Вино тебя опьянило, или ты всегда несешь вздор? Или победа над попрошайкой Иром ударила в голову?
Он схватил табурет, но Одиссей увернулся, пригнувшись у колен Амфинома из Дулихия, и табурет Эвримаха ударил виночерпия по правой руке. Его кувшин упал со звоном на пол, и сам он со стоном рухнул навзничь.
Сумеречный зал загудел. Кавалеры поглядывали друг на друга в тревоге, говоря:
— Кабы сдох этот бродяга до того, как пришел сюда! Было бы поспокойнее. А так мы передрались из-за нищих, и прекрасный пир испортили этими выходками.
— Джентльмены, вы не в своем уме, — сказал им осуждающе принц Телемах. — Сбивает ли вас с пути бог, или выпивка и закуска будоражат ваши сердца? Идите-ка вы лучше по домам и проспитесь, — хотя я, конечно, никого не гоню.
Они закусили губы, удивляясь дерзости Телемаха, но Амфином, сын короля Ниса, сына Аретия, вмешался:
— Друзья, — сказал он, — на справедливые слова не след обижаться. Не трогайте странника и королевских слуг. Пусть виночерпий наполнит наши чаши, возольем богам и разойдемся по домам, а гостя оставим здесь на попечение Телемаха. Он это его гость.
Это решение всех устроило. Доблестный Мулий, помощник Амфинома из Дулихия, смешал вино и разлил. Они отлили по капле богам и напились сладкого вина, и разошлись по домам на ночлег.
