Телемах энергично зашагал к городу, вынашивая в уме планы отмщения женихам. Он пришел во дворец, прислонил копье к колонне, перешагнул через каменный порог и вошел. Первой увидела его няня Эвриклея — она застилала овчинами резные кресла. Она бросилась к нему, рыдая, и вскоре все служанки могучего Одиссея сгрудились вкруг него, осыпая поцелуями голову и плечи Телемаха. Из опочивальни вышла мудрая Пенелопа, прекрасная, как Артемида или золотая Афродита. Она обняла сына и расцеловала его лицо и прекрасные глаза, всхлипывая:
— Ты вернулся, свет мой Телемах? Я уже не чаяла увидеть тебя, когда ты уплыл без моего ведома в Пилос искать след отца. Расскажи, что ты видал.
— Мать, — ответил рассудительный Телемах, — я чудом избежал смерти. Не трави мне душу вопросами, а то расплачусь. Иди, умойся, переоденься, а потом подымись с фрейлинами в будуар и обещай богам сотни совершенных жертв, когда Зевес даст нам отмщение. Я же поспешу в собрание, там ждет меня знакомец. Он сопровождал меня в обратном рейсе. Я послал его в город с моим добрым экипажем и попросил Пейрея позаботиться о нем, пока я не приеду.
Слова застыли на устах королевы. Она искупалась, надела свежие одежды, и обратилась к сонму богов, обещая им целые гекатомбы, если Зевес даст осуществиться их мести.
Телемах вышел из дома, с копьем в руке. Два гончих пса бежали за ним по пятам. Афина одарила его волшебной грацией, и все взирали на него в восхищении. Высокородные кавалеры окружили его с ласковыми речами на устах и кипящей злобой в сердцах. Но он отмахнулся от них и сел рядом со старинными друзьями своего дома, Ментором, Антифом и Алиферсом. Пока они расспрашивали его о путешествии, пришел копейщик Пейрей, и привел с собой Феоклимена.
— Телемах, — сказал Пейрей, — пошли поскорее служанок в мой дом за дарами Менелая".
— Пейрей, — сказал Телемах, — подождем, пока ситуация не прояснится. Если Женихи сумеют изменой погубить меня, и поделят мое добро, пусть лучше подарки остаются у тебя. Но если мне удастся послать Женихов на Страшный суд, я заберу их.
Он привел домой уставшего от странствий Феоклимена. Во дворце они бросили накидки на стулья и кресла, вошли в полированные ванны и умылись. Служанки искупали их, натерли елеем, подали туники, набросили теплые накидки на плечи. Они сели в кресла, и служанка с золотым кувшином полила им воду на руки, подставив серебряный таз, придвинула деревянный столик, на котором экономка разложила хлеб и всяческую снедь. Пенелопа откинулась в кресле у колонны, и пряла тонкую нить, пока они обедали. Когда они насытились, рассудительная Пенелопа прервала молчание.
— Телемах, я пошла в свою горницу, в свою печальную постель, залитую слезами с тех пор, как Одиссей ушел за Атридами в Илион. Я вижу, что ты не соизволишь рассказать мне до прихода моих благородных кавалеров, что ты узнал об отце.
— Хорошо, мать, — сказал Телемах, — я расскажу тебе. Мы пошли в Пилос, где король Нестор встретил меня, как родного сына, вернувшегося с чужбины. Он и его дети приняли меня хорошо, но об Одиссее, живом ли, мертвом ли, они ничего не знали. Нестор дал мне колесницу и коней и послал к Менелаю, сыну Атрея. У него в дому я встретил Елену, из-за которой, по божьей воле, пострадали аргивяне и троянцы. Менелай спросил, зачем я приехал, а когда я объяснил, воскликнул: «Эти трусы, мечтающие о постели Одиссея, подобны лани, которая оставила своих сосунков в львином логове, а сама пошла пастись в травяные долины и на горные перевалы. Когда вернется лев, только косточки оленят захрустят — так Одиссей сурово расправится с женихами. Однажды, на Лесбосе он боролся с Филомелидом и уложил его мощным броском, на радость друзьям. Если боги возвратят его, их сватовство обернется скорыми похоронами. На твой вопрос я скажу то, что узнал от Морского старца. Он сказал, что видал Одиссея — он томится в плену на острове у нимфы Калипсо, и не может вернуться домой, потому что нет там ни кораблей, ни мореплавателей, и некому переправить его через бурные моря». Так сказал Менелай. Выполнив свою задачу, я отплыл домой, и боги послали мне попутный ветер, который и принес меня на родную Итаку.
Его вести взволновали ее сердце, а прорицатель Феоклимен добавил:
— Внемли мне, о царственная супруга Одиссея. Менелай не знал, но я ведаю, и мое гадание по знакам и приметам безошибочно. Клянусь Зевесом, клянусь гостеприимным столом и очагом Одиссея, пред которым я стою, что Одиссей уже на Итаке. Он выжидает и готовит возмездие женихам за их преступления. Доказательством тому — птица, которую я видел на корабле. Я сразу сказал Телемаху, что это точная примета.
— Да сбудутся твои слова, странник, — ответила Пенелопа, — и тогда ты убедишься в моей щедрой благодарности, и люди восхвалят твою удачу.
Пока они беседовали, на спортивной площадке перед дворцом женихи безмятежно развлекались толканием диска или метанием копья. Наступило время ужина, и стада с пастухами вернулись домой с пастбищ. Медонт, глава застолья и церемониймейстер, созвал их: «Джентльмены, сейчас, насладившись спортом, возвратитесь во дворец, настало время пира. Что может быть лучше, чем вовремя поданный ужин?» Они вскочили и пошли во дворец, побросали свои накидки на стулья и зарезали барана, жирных коз и свиней, и даже быка из стада к своему столу.
Одиссей и верный свинопас собрались отправиться в город.
— Странник, — сказал замечательный свиновод, — надо отвести тебя в город, как велел мой принц. Я бы оставил тебя здесь смотреть за хозяйством, но не могу — из почтения к своему хозяину и опасаясь его выговора. Выговор хозяина — очень неприятная штука. Так что пошли в город. Большая часть дня прошла, и к вечеру похолодает.
— Я понимаю и соглашаюсь, — сказал Одиссей. — Ты говоришь с разумным человеком. Пошли. Указывай путь, только дай мне посох, потому что ты сам говорил — тропа крута.
Он повесил на плечо рваную суму на веревке, а Эвмей дал ему в руки посох. Они вышли вместе, оставив ферму на присмотр собак и пастухов. Эвмей повел своего короля в город, — в облике старого жалкого нищего, опирающегося на клюку и одетого в лохмотья. Недалеко от города, возле крутой тропы, по которой они шли, бил родник, наполнявший каменный водоем: его построили Итак, Нерит и Поликтор, и отсюда горожане черпали воду. Черные тополя окружали родник, и вечно холодная струя стекала с утеса, на котором возвышался алтарь нимфам — путники почитали их. Тут они повстречали Мелантия, сына Долия, — он вместе с двумя подпасками гнал отборных коз к столу женихов. Не успел он увидеть их, как обрушил поток грязной ругани, взбесившей Одиссея:
— Ха, одна страхолюдина ведет другую! Точно говорят — грязь к грязи липнет. Куда ты, подлый свинарь, тащишь этого мерзкого побирушку, — людям на пиру аппетит портить? Такие типы отирают спиной косяки, вымаливая объедки, а не кастрюли чистят. Дай его мне в подпаски, подметать загоны, давать корм козлятам, и он окрепнет и отъестся на сливках. Но этот бездельник испорчен, работа ему не нужна. Ему бы набить прожорливое брюхо, побираясь по городу и прося милостыню. Но смотри, увидишь, что его ждет во дворце Одиссея — там его забросают табуретами, трахнут по голове и переломают ребра.
И проходя мимо, дурак пнул Одиссея под зад, хотя сбить с тропы не сумел, — тот стоял твердо, как вкопанный. Одиссей колебался, взмахнуть ли посохом и выбить ему мозги, или схватить за пояс и бросить головой о землю. Он с большим трудом овладел собой и сдержался. Но свиновод ответил Меланфию. Он вознес руки в мольбе и воскликнул:
— О нимфы источника, дщери Зевеса, вспомните всесожжения Одиссея, приносившего вам бедра козлов и баранов, окруженные сочным жиром! Исполните мою просьбу, возвратите его к нам! А уж он излечит тебя от бахвальства и задиристости, которым ты научился, бездельничая в городе, пока твои неумеки губят стадо.
— Ишь ты, затявкала злобная дворняга, пытается навести порчу, — ответил козопас Меланфий. — Я тебя еще продам на материк, и сказочно на этом заработаю. Одиссея давным-давно похоронили в дальних странах, и Телемаху придет конец, — от рук ли женихов, от серебряного ли лука Аполлона.
