Как ты отвечал на это, о Эвмей?
— Старик, — сказал ты, — мне не доведется тебя вознаградить за добрые вести. Одиссей никогда не вернется. Сиди и пей спокойно. Сменим тему. Не напоминай мне о моем горе, у меня сердце рвется, когда вспоминаю моего доброго хозяина. Позабудь свои клятвы. Но я был бы рад его возвращению, и как обрадовались бы Пенелопа, и старый Лаэрт, и Телемах! Меня беспокоит судьба юного Телемаха. Он рос, по воле Богов, как молодое деревце, и я сказал себе: он не уступит своему отцу, подлинному образцу мужественной красоты. И вдруг боги лишили его рассудка, или люди сбили с толку, и он отправился в святой Пилос на поиски отца. А лорды-женихи устроили ему засаду на пути домой, чтобы стереть память и имя королевского рода Аркесия с почвы Итаки. Но не надо говорить и об этом. Будущее покажет, попадется ли им Телемах, или спасется с помощью Кронида. Лучше расскажи мне, старинушка, о себе и о твоих бедах. Кто ты и откуда? Из какого ты города и рода? На каком корабле ты прибыл, и под чьим флагом? Ведь пешком ты не мог придти на Итаку.
— Я тебе все расскажу, — сказал хитрый Одиссей, — но правду говоря, будь у нас в хижине неистощимые запасы еды и вина, и не надо было бы работать, а только сидеть и пировать, пока другие работают, я бы и за целый год не пересказал бы тебе все горести и злосчастья, выпавшие мне по воле богов.
«Я — уроженец просторного Крита, сын знатного лорда. У моего отца было много сыновей, но все родились в законном браке, а мою мать он купил себе в наложницы. Но Кастор сын Гилакса, чьим сыном я считаюсь, не делал различия между мной и своими законными детьми. Критяне относились к нему, как к полубогу, и завидовали его счастью, богатствам и прекрасной семье. Но настал его час, и он ушел в дом Аида, а законные сыновья, не считаясь со мной, разделили его поместье между собой по жребию. Мне они дали малую долю отчего добра и хижину под пару. Но я доблестью добыл себе жену из знатной семьи, потому что был отважен и не боялся схваток.
«Сейчас мою силу подкосили испытания, но и по соломе можешь судить, каким был колос. Арес и Афина щедро одарили меня безоглядной лихостью в бою. Когда я готовился в рейд или отбирал бойцов для засады, предчувствие смерти никогда не омрачало мой дух. Я всегда был первым в атаке, и разил медлительного врага копьем. В бою я был молодцом, но работы не любил, не терпел и возиться по дому и воспитывать детей. Меня манили галеры, схватки, полированные дротики и стрелы, смертельные игрушки, от которых обычных людей бросает в дрожь. Это призвание у меня, наверное, от бога, ведь каждый выбирает себе дело по вкусу.
«До того, как ахейский десант высадился на берегу Трои, я девять раз командовал кораблями и вел мужей в заморские экспедиции. Обильны были мои трофеи, а в качестве командира я первым выбирал себе добычу. Мой дом наполнился богатством, и земляки научились уважать и бояться меня. Но всевидящий Зевес завел нас в прискорбную авантюру, сокрушившую колена многих мужей. Народ потребовал у меня и у славного Идоменея повести критский флот на Трою. У нас не было выбора — народное мнение требовало войны. Девять лет мы, ахейские мужи, сражались под Троей, а на десятый год разорили город Приама и отплыли. Бог разметал наш флот, но я быстро вернулся домой.
«Однако коварный Зевес готовил мне, несчастному, новые беды. Лишь один месяц я провел дома, наслаждаясь мирной жизнью в достатке с детьми и женой, как меня потянуло в рейд на Египет со своими верными товарищами. Я мобилизовал и оснастил девять кораблей, и легко навербовал дружину. Шесть дней длился отвальный пир, — много скота я принес в жертву богам. На седьмой день мы отплыли от берегов Крита и пошли со свежим попутным северным ветром легко, как по течению. Ни один из моих кораблей не пострадал, мы сидели и отдыхали, пока ветер и рулевые вели нас правильным курсом. На пятый день мы подошли к великой египетской реке, и я ввел свою мощную эскадру в дельту плавно текущего Нила. Мы бросили якоря, и я приказал надежным морякам стоять наготове у кораблей, пока не вернется посланная мной разведка. Но они поддались низменным инстинктам и неуправляемым страстям, и принялись разорять египетские деревни, убивать мужчин и уводить с собой женщин и детей. Крик и шум достиг города, и поднятые по тревоге горожане на заре бросились на нас в атаку. Долина Нила наполнилась пехотой, и колесницами, и блеском бронзы. Громовержец Зевес наслал панику на моих людей, и отнял мужество противостоять неприятелю. Враги напирали на нас со всех сторон. Наконец они окружили большую часть моих сил. Многие товарищи погибли от острого оружия египтян, уцелевших увели в рабство на тяжелые работы. А меня спасло присутствие духа — хотя я иногда жалею, что я не погиб, потому что с тех пор моя жизнь была непрерывной полосой страданий. Я быстро скинул прекрасный кованый шлем и щит, выпустил копье из рук, бросился к колеснице короля и припал к его коленам. Его тронули мои слезы, он сжалился надо мной, и усадил на днище своей боевой колесницы. Он увез меня во дворец, через дышащую яростью и злобой толпу, кровожадно нацелившую на меня ясеневые копья. Но он сдержал их, почитая Зевса, Бога-Заступника странников, — а его легко разгневать жестоким отношением к молящему о помощи.
«Я прожил семь лет в Египте и составил немалое состояние, — египтяне проявили ко мне щедрость. Восьмой год принес жулика-финикийца, вороватого пройдоху, который уже немало набедокурил на свете. Мошенник уговорил меня поехать с ним в Финикию, в его дом и поместье. Там я провел целый год. А когда дни и месяцы стали складываться во второй год, он взял меня с собой на корабль, идущий в Ливию, якобы для того, чтобы я помог ему с грузом, а на самом деле, чтобы продать меня за хорошие деньги в рабство. Я был полон подозрений, но выбора не было, пришлось отплыть с ним.
«Пользуясь добрым крепким бризом с севера, моряки взяли средний курс с подветренной стороны Крита. Но Зевес уже уготовал им кончину. Когда Крит остался за кормой, и вокруг остались лишь море и небо, он сгустил над нашим кораблем огромную фиолетовую тучу, омрачавшую море. Зевес прогрохотал и ударил перуном в корабль. Судно задрожало от божественного удара от форштевня до ахтерштевня, воздух наполнился серным дымом. Экипаж вылетел за борт, матросы мелькали на гребнях валов, как морские вороны в волнах. Им не было пути домой — так решили боги. В этот бедственный час Зевес дал мне в руки грот-мачту синебокого корабля, и я избежал худшей судьбы. Я вцепился в мачту и стал игрушкой волн и проклятых ветров. Девять дней меня носило по морю, а на десятую ночь, в кромешной тьме, огромный вал выкатил меня на побережье Феспротии. Ее король Федон радушно принял меня. Его сын нашел меня, без сознания, изнеможенного стихиями, сам отнес на руках во дворец своего отца, и дал мне тунику и плащ.
«Тут я и услышал об Одиссее. Король сказал мне, что Одиссей был его почетным гостем по пути домой, он показал мне сокровища: золото, бронзу и чистое железо, оставленные Одиссеем на хранение. Этих богатств хватит на десять поколений наследников. Одиссей, сказал мне король, отправился в Додону, к оракулу Зевса, высокому широколиственному дубу, за советом, явно или тайно ему лучше возвратиться на богатую Итаку после долгих лет отсутствия. Совершая возлияние богам, король поклялся, что уже спущен на воду и оснащен корабль, который отвезет Одиссея домой на любимую Итаку. Но меня он отослал раньше — судно феспротов отплывало в богатый житницами Дулихий, и он приказал капитану доставить меня к королю Акасту.
«Но феспроты замыслили недоброе, и я испил до конца чашу отчаяния. Когда их судно вышло в открытое море, они решили меня поработить. Они сняли с меня тунику и плащ, и дали лохмотья, которые ты видишь на мне. К вечеру они подошли к распаханным полям Итаки, стали на якорь и сошли на берег поужинать, а меня связали веревками и бросили в трюм корабля.
«Сами боги, я думаю, помогли мне развязать узлы. Я положил одежду на голову, соскользнул в воду по гладкой сходне и поплыл вразмашку. Вскоре я оказался на берегу, на безопасном расстоянии от моих врагов, зашел в густые заросли кустарника и спрятался. Они подняли шум и крик, но вскоре поняли, что весь остров не обыщешь, поднялись на борт и отплыли. Боги помогли мне спрятаться, по их милости я оказался в гостях у доброго человека. А значит, мне еще не суждено погибнуть».
