«Давай поутру чуть свет пойдем постираемся, а я тебе помогу по-дружески. Готовься к близкому моменту, когда ты перестанешь быть девой. Ведь лучшие юноши края, твои кровники и сродники, просят твоей руки, руки феакийской принцессы! Так что запомни, с утра первым делом попроси у отца, чтобы дал мулов и возок, а в него положи накидки для мужчин, и твои наряды, и блестящие покрывала. И сама поезжай в возке, потому что от города до прудов пешком слишком далеко».

Выполнив, таким образом, свою задачу, Афина отправилась на Олимп, где вовеки, говорят, незыблем престол богов: ветры его не потрясают, дождь не мочит, и снег не морозит. Окрест простирается безоблачная твердь, и в чертогах рассеяно белое сияние солнечного света. Там блаженствуют бессмертные боги, и туда вернулась Сероглазая Леди, передав весть деве.

Заря с высокого трона пробудила Навзикаю Нарядные Уборы. Пробуждаясь, вспомнила она свой сон. Принцесса прошла сквозь весь дом к дорогим родителям. Она нашла их в комнатах: мать сидела у очага с прислужницами и сучила нить^[32], окрашенную морским пурпуром, а отца она встретила на пороге — он шел совещаться с сиятельными принцами своего народа. Она подошла к нему поближе и прошептала:

— Дорогой папочка, не позволишь ли ты мне взять глубокий возок с крепкими колесами, — отвезти грязную одежду на речку постирать? И тебе пригодится чистая одежда, когда ты заседаешь на совете вождей. Из пяти моих братьев двое взяли себе жен, а трем веселым холостякам всегда нужны свежестиранные одежды, чтобы пойти на танцы. Эти заботы лежат на мне.

Так она сказала, стесняясь упомянуть замужество; но он прекрасно понял и ответил:

— Дитя, мне для тебя не жалко ни мулов, ни возка. Ступай: работники подадут тебе глубокий легкий возок, с высоким навесом.

Он кликнул слуг, и они повиновались. Они подали легко катящийся возок ко дворцу, вывели мулов и запрягли их, а Навзикая принесла яркие одежды из спальни и бросила в гладкобортый возок. Мать сложила вкусное мясо в короб; подала закуски и приправы, наполнила козий мех вином. Ее дочь вскарабкалась в возок, она подала ей золотой фиал прозрачного оливкового масла, умастить тело после купания. Навзикая взяла бич и блестящие вожжи. Она хлестнула мулов, раздался перестук копыт, мулы рьяно дернули упряжку и унесли одежды и деву — не одну, конечно: ее сопровождали фрейлины.

Наконец они оказались у быстрого потока с непересыхающими заводями, где с такой силой били многоводные чистые ключи, что отстирывали самые грязные вещи. Девушки выпрягли мулов из упряжи и отогнали пастись к журчащей воде, где росла медово-сладкая трава. Они взяли одежды в охапку, бросили в тенистые воды заводей и месили ногами, стараясь переплясать друг друга. Отстирав дочиста, они растянули белье в ширину, ровно разложив на бережке и на гальке, начисто промытой морем.

Окончив работу, они бросились купаться, а затем умастили себя до блеска оливковым маслом, и отнесли корзинку со снедью в укромную нишу с видом на море. Там они ели и ждали, пока просохнут разложенные на солнце одежды. Насытившись, девушки и их юная госпожа сбросили косынки и пустились играть в мяч. Белые руки Навзикаи, заводившей песню, задавали ритм танца с мячом. Она двигалась меж ними, — так лучница Артемида спускается с горных круч Тайгета или Эриманта, и тешится облавой на свирепых вепрей или быстрых оленей вместе со своей свитой нимф, застенчивых дочерей нашего Властелина эгиды, Зевеса, и тогда сердце ее матери Леты восхищается Артемидой — ее высоко поднятой головой, и ее челом, и тем, как без усилия выделяется она среди прочих прелестниц. Так и эта добродетельная дева затмевала своих фрейлин.

Настало время возвращаться. Девы принялись запрягать мулов и складывать нарядные уборы. Сероглазая богиня Афина придумала, как пробудить Одиссея, чтобы прекрасная дева познакомилась с ним и проводила в город феакийцев. Когда дева бросила мяч одной из своих спутниц, по воле Афины она дала перелет, и мяч залетел в глубокий омут. Тут поднялся такой визг, что великий Одиссей пробудился, приподнялся и спросонья подумал:

- Горе мне, в какой стране, среди каких людей я оказался? Живет ли здесь негостеприимное и по-дикарски неправедное племя, или приветливый к странникам и чтящий богов народ? Как раздается вокруг эхо! Это девичьи визги или крики нимф с неприступных горных вершин и речных потоков и заливных лугов с густой травой! По голосам судя, это смертные. Пошли-ка, посмотрим…

Бормоча эти слова, Одиссей крался из-за кустов. Мощными руками он обломал с толстого ствола ветку с особо густой листвой, чтобы прикрыть мужскую стать. Он выступил вперед — так горный лев, кичащийся своей силой, несется сквозь дождь и ветер. Глаза его сверкают, он рыщет в поисках мелкого или крупного скота, или диких оленей, а если подведет брюхо, то он рискнет задрать и овцу, запертую в хлеву.

Нужда вынудила Одиссея смело двинуться, совершенно голым, навстречу нежным девам. Но он, в разводах соли и водорослей, вызвал у них омерзение, и девушки в панике разбежались^[33] по мыскам соленого берега. Лишь дочь Алкиноя осталась на месте: Афина вселила мужество в ее сердце и отвела страх от членов. Дева стояла недвижно, глядя на Одиссея. Одиссей раздумывал: обнять ли колени^[34] прекрасной девы, или оставаться на почтительном расстоянии и умолять, чтобы она прикрыла его наготу и отвела в город. Поколебавшись, он решил, что лучше уговаривать ее не подходя: припав к коленам, он возмутил бы ее скромность. Поэтому он заговорил мягко и льстиво^[35]:

— Я припал бы к твоим коленам, о королева: но меня одолевают сомнения, божественного или человеческого ты роду. Если ты богиня с высоких небес, то ты Артемида, дочь великого Зевса, ты подобна ей по красе, стану и осанке, Но если ты смертная, дитя обитателя нашей земли, тогда трижды блаженны твои отец и государыня мать, трижды блаженна твоя семья! Какая счастливая радость согревает их сердца всякий раз, когда они видят эту юную прелесть в пляске. Но всех блаженней счастливец, который богатым веном завоюет тебя и уведет в свой дом. Никогда и нигде не встречал я подобного совершенства, ни у мужей, ни у жен. Твое присутствие приводит меня в трепет. Лишь однажды, на Делосе, я видал подобное совершенство, — стройный побег пальмы^[36], выросший у алтаря Аполлона. Да, в свое время я бывал на Делосе, и славные воины шли за мной, но наш поход окончился плачевно. И там, у алтаря Аполлона, я увидал молодую идеально стройную пальму, и мое сердце дрогнуло. С изумлением я взираю на тебя, о госпожа. С восторгом и благоговейным страхом я тщусь обнять твои колена. Я так несчастен. Вчера, после двадцати дней плавания, я избежал смерти в темно-винном море. Двадцать дней меня носили потоки и крутили бури, по пути с острова Огигия. И сейчас неведомый бог вынес меня на берег для новых мук. Я не смею молить о избавлении: пока оно придет, боги еще причинят мне немало боли.

«Сжалься надо мной, о королева. Добычей многих злосчастий я прибегаю к тебе, к тебе одной, ибо я не знаю никого в этом городе и крае. Проведи меня в город, дай мне тряпку прикрыть наготу — будет и мешковины для стирки^[37]. И пусть Боги в награду исполнят все пожелания твоего сердца: пошлют тебе мужа, дом и в первую очередь искреннее согласие в дому, ибо нет ничего лучше и милее, чем муж и жена в своем дому, живущие в единстве помыслов и пожеланий. Это большое огорчение для их врагов и радостный праздник для их друзей: они сами лучше всех это понимают».

— Странник, — ответствовала белорукая Навзикая, — твои манеры доказывают, что ты не злодей и не глупец, но твои испытания посланы тебе самим Олимпийским Зевесом. Он по своей воле одаряет благами и бедами, каждому определяет его долю. Терпи и сноси свое злосчастье. Но раз ты добрался до наших мест, не будет тебе нужды ни в одежде, ни в чем: у нас умеют принять молящих о помощи. Я провожу тебя в город и научу, к кому обратиться. Этот город и край принадлежат феакийцам, чьей силой и мощью облечен Алкиной, их король, а я его дочь.