Богиня дала ему покрывало, и как чайка, нырнула в бурное море, и скрылась в темных водах. Отважный Одиссей задумался, не зная, как поступить. Он рассуждал в душе:

— Новое испытание выпало на мою долю. Может быть, это уловка ревнивой богини. Она хочет, чтобы я покинул судно. Нет, этого я не сделаю — я своими очами видел, как далеко до берега, где, по ее словам, меня ждет спасение. Пока мое судно держится на плаву, я останусь на борту. А когда волны разобьют плот, пущусь вплавь. Лучше плана не придумаешь.

Пока Одиссей рассуждал таким образом, Потрясатель земли Посейдон наслал еще одну гигантскую волну. Страшной угрозой она нависла над его головой, а затем обрушилась и разметала брусья плота, как буйный вихрь налетает на кучу соломы и разносит по полю. Одиссей вскарабкался на один из брусьев, оседлал его, как скакуна, сбросил одежды, данные прекрасной богиней Калипсо, обмотал талию покрывалом и бросился в волны, плывя что есть мочи. Гордый Потрясатель земли увидал его, тряхнул головой и пробормотал:

— Вот тебе! Сейчас мучайся, плыви себе, пока не попадешь в руки возлюбленного Зевсом народа. Хоть ты и спасешься, но мало тебе не покажется.

Посейдон стегнул долгогривых коней и умчался в Эгею, в свой роскошный дворец. Афина, дочь Зевса решила вмешаться. Она сдержала ветры на скаку, и велела им улечься и уснуть, а с севера она вызвала сильный бриз, чтобы смирить волны на пути пловца и дать Одиссею возможность спастись из объятий смерти и достичь земли мореходов-феакийцев.

Два дня и две ночи его носило по бурному морю. Много раз он предчувствовал неминуемую смерть. Но на утро третьего дня, когда явилась свежая Заря Плетеные Косы, ветер стих, настал полный штиль, и Одиссей, взметенный на гребень волны, увидел землю неподалеку. Он испытал облегчение, как сын у постели отца, умиравшего в долгой мучительной агонии, в плену злокозненных сил, когда он узнает, что кризис миновал и отец выжил. Так обрадовался Одиссей, неожиданно увидав землю и деревья. Он поплыл изо всех сил к берегу, стремясь почувствовать землю под ногами.

Он приблизился на расстояние оклика от берега, и услыхал грохот прибоя, разбивающегося о скалы. С сердитым ревом могучие валы обрушивались на неприступный берег, окружая его пеной и брызгами. Тут не было ни причала, ни бухты, куда мог бы войти корабль, — лишь выступающие в море утесы, рифы и высокий мыс. Тут подкосились колена Одиссея, и изменило мужество. Он застонал от отчаяния, и сказал самому себе:

— Вот несчастье! Зачем только Зевес дал мне увидеть нежданный берег, после того, как я прорвался сквозь непостижимые дали морей? Все мои усилия были втуне, нет спасения от ревущего прибоя. У берега торчат острые рифы, вокруг бушуют волны, а за ними отвесная стена утеса торчит из пучины. На ноги не встанешь и на берег не выберешься. Попытаюсь достичь берега, — прибой разобьёт о скалы. Поплыву вдоль берега в поисках тихой бухты или огражденной заводи, — новый порыв урагана подхватит мое стонущее тело и утащит в рыбье царство. Неведомый бог может натравить на меня морского монстра: их разводит сиятельная Амфитрита, а ее супруг Посейдон точит на меня зуб.

Пока он рассуждал таким образом, огромный вал подхватил его и понес к скалистому берегу, где острые рифы сорвали бы с него кожу и переломали кости, но ясноглазая Афина подсказала ему поспешно схватиться обеими руками за скалу. Так он висел, всхлипывая, пока не миновала волна. Он избежал гибели, но уходящая волна подхватила его на возврате и утащила в открытое море. Как у вытащенного со дна осьминога прилипают камешки к присоскам щупальцев, так и лоскутья кожи с сильных рук Одиссея остались на скалах. А затем волны сомкнулись над его головой.

Горемычный Одиссей неизбежно погиб бы, вопреки приговору судьбы, но сероглазая Афина подала ему хорошую мысль. Вырвавшись на поверхность, он поплыл вне линии прибоя вдоль рифа, в поисках отмелей или пологого берега. Наконец, он достиг устья быстрого потока. Место показалось ему удачным — рифа не было, и берег укрыт от ветров. Он ощутил речное течение и обратился с молитвой к речному богу:

— Услышь меня, Господь, кто бы ты ни был! Я прихожу к тебе с мольбой, беглец от ярости Посейдона. Бессмертный бог, защити странника, устало припадающего к твоим коленам и водам. После многих страданий, я ищу убежища в твоем потоке. Смилуйся надо мной, Господь. Прими мою мольбу о помощи.

В ответ на его мольбу бог реки сдержал поток и разгладил волны на пути пловца, и дал ему приплыть целым и невредимым к берегу^[28] у самого устья. Ноги Одиссея подкосились, мощные руки ослабли — борьба с морем обессилила его. Его плоть распухла, и потоки соленой воды текли изо рта и ноздрей. Бессловесный, бездыханный он лежал на берегу, не в силах пошевелиться. Страшная усталость охватила его. Но вот он отдышался, и воздух ворвался в его легкие. Он снял покрывало богини и бросил в убегающий в море поток. Струя унесла покрывало в глубины, и через миг оно оказалось в руках Ино. Одиссей, шатаясь, отошел от берега, рухнул в камышах и поцеловал плодородную землю.

В смятении он пытался побудить себя к действию.

— Что станет со мной? — застонал он, — что мне делать? Если я останусь у реки, и всю ночь не сомкну глаз, меня доконают роса и иней. Моему усталому сердцу не вынести холодного тумана в речной долине. Но если я подымусь вверх по склону в лес и спрячусь в густых зарослях, мне удастся избежать холода и изнеможения, я погружусь в сон, и стану добычей диких зверей.

И все же, при раздумье, второй вариант казался удачнее. Он удалился в рощу, стоящую на высоком месте неподалеку от реки, и забрался под сдвоенный куст оливы и дикой маслины. Они росли от одного корня и так переплелись ветвями, что ни влажные ветры, ни сияние солнца, ни дождь не могли проникнуть под их кровлю. Одиссей заполз в это убежище, и к своей радости увидел, что земля покрыта опавшей листвой, которая могла бы укрыть и двух-трех человек в самую страшную зимнюю стужу. Он улегся посредине и закопался целиком в груду сухих листьев. Так живущий вдали от людей на одинокой ферме крестьянин прячет тлеющую головню под черной золой, чтобы сохранить семя пламени до своего возвращения, и не одалживаться у соседей. Так лежал Одиссей под охапкой листьев, и Афина смежила его очи сладкой дремотой и запечатала веки, чтобы смягчить боль и изнеможение от трудов.

ПесньVI

Навзикая^[31]

Наконец, многострадальный Одиссей поддался усталости и уснул. А Афина последовала в край феакийцев и вступила в их столицу. Они когда-то занимали просторные земли Гипереи по соседству с циклопами, расой грубых драчунов, но те были покрепче феакийцев и зачастую их допекали. Тогда богоравный Навзифой переселил свой народ в Схерию, подальше от людских посягательств. Он обнес стеной место, выбранное для города, построил дома, возвел храмы богам и поделил пашню.

В урочный час Навзифой смирился с судьбой и сошел в Аид, и теперь Алкиной мудро, по наставлению богов, правил народом. К его дому спустилась сероглазая богиня Афина, чтобы подготовить прием великодушному Одиссею. В его доме она избрала драгоценный чертог, где спала Навзикая, юная дочь высокородного Алкиноя, высокая и прекрасная, как бессмертная богиня и видом, и станом. Рядом с ней, с обеих сторон у входа, спали две фрейлины, прекрасные красою Граций. Блестящие двери были закрыты, но Афина пронеслась сквозь них, как порыв ветра, прямо к изголовью принцессы. Для пользы дела богиня приняла облик подружки и ровесницы Навзикаи, милой ей дочери Димаса, знаменитого капитана. Ее голосом сероглазая Афина сказала:

— О Навзикая, откуда у твоей матери такая ленивая дочь! Пышные одеяния лежат, как попало, а твоя брачная пора приближается. Именно сейчас тебе надо изысканно одеваться и готовить роскошные наряды для свадебного поезда. Такие мелочи приносят доброе имя в свете, ими гордятся отцы и радуются матери.