— Здравствуйте, товарищи!
Три голоса согласно и четко сказали: «товарищи».
Сюй-Мао-Ю зорко вгляделся в родичей. Молодые лица их с задорными усмешками и это «товарищи» смутили его и обеспокоили.
— Вы откуда? — осведомился он, пренебрегая обычаем. Один из трех в больших круглых роговых очках выпрямился и, тонко улыбаясь, с какою-то гордостью ответил:
— Мы из Москвы!.. Мы из самого главного города!
— Мы из самого лучшего, самого счастливого города! — подхватили остальные.
Сюй-Мао-Ю придвинулся к ним и сел на краешек скамьи.
— Вы куда? — заинтересовался он дальше, разглядывая юношей, их одежду, их багаж.
— Мы едем домой!.. В Китай!
— Домой?! — Сюй-Мао-Ю неодобрительно покрутил головою. — Дома вас ждет благополучие и радость... Но там, сказывают, льется кровь и жизнь стала беспокойной и опасной...
— Дома, — прибавил Ван-Чжен, протискиваясь на другую скамейку рядом с юношами, — ух, дома большая кутерьма идет!.. Воюют, режут друг друга! Не хорошо!..
— Там — революция! — спокойно объяснил юноша в очках, внимательно поглядывая на Ван-Чжена и старика. — Народ там добывает себе лучшую жизнь... Вы, видать, рабочие, вы должны понимать, что там происходит, дома!
— Мы, действительно, рабочие! — подхватил Сюй-Мао-Ю и протянул свои руки ладонями вверх. — Вот, посмотрите, вот руки, которые не устают работать... Всю жизнь, всю жизнь!.. Мы, действительно, рабочие, но мы не можем взять в толк, отчего на родине брат пошел на брата, сын на отца? Почему?..
— Если вы в самом деле рабочие, вы должны понимать, что к чему! — упрямо повторил юноша и его товарищи дружно закивали головами. — Вы должны понять!
— Я не понимаю! — лицемерно вздохнул Сюй-Мао-Ю. — Может, ты понимаешь, Ван? — повернулся он к Ван-Чжену.
— Да простят мне мои молодые друзья, я тоже не понимаю! — ответил тот. — Вот молодые друзья наши, видно, учены, они наверное все хорошо знают... Пусть они нам расскажут.
Юноши переглянулись и рассмеялись.
— Об этом долго рассказывать! Всей дороги не хватит, а вы, видать, едете недалеко?
— Мы едем недалеко! — подтвердил Сюй-Мао-Ю. — Мы работаем... Мы услыхали родной язык среди этого варварского, разбойничьего говора и нас потянуло к вам...
— Это вовсе не разбойничий язык! — почти обиженно запротестовал один из юношей.
— На этом языке написаны великие истины!
— Живая мудрость изложена этим языком, который ты, старик, называешь напрасно варварским!
— Не знаю! — упрямо стоял на своем Сюй-Мао-Ю. — Я не учен. Я с молоком матери впитал в себя родные слова. А это — чужое!..
Ван-Чжен наморщил лоб и вздохнул:
— Да... — протяжно вставил он. — Мы не учены, я и мой почтенный престарелый спутник Сюй-Мао-Ю.
— Не надо быть ученым для того, чтобы без злобы слушать чужой язык! — наставительно заметил юноша в круглых очках. — Рабочие люди, у которых мозоли на руках и которых угнетают богатые, разговаривают на разных наречиях, но они хорошо понимают друг друга...
— Я долю не мог научиться понимать этих свиней! — угрюмо и раздраженно запротестовал Сюй-Мао-Ю. — Мне стоило много трудов, мною насмешек я перенес, пока уразумел их проклятые собачьи слова!
— О, какой ты сердитый старик!.. Какой злой!
Юноши снова переглянулись и оборвали разговор. Сюй-Мао-Ю вздохнул. Посмотрел на Ван-Чжена, опять вздохнул и сказал:
— Я не хотел обидеть вас... Но мне непонятно, почему вы заступаетесь за них, за чужих, за их чужой язык?
— Да, почему? — подхватил Ван-Чжен.
Трое помолчали, поглядывая внимательно и изучающе на Сюй-Мао-Ю и Ван-Чжена. Казалось, они раздумывали: стоит ли отвечать. Наконец, тот, который носил очки и который до сего времени, главным образом, вел беседу, достал с верхней полки чемоданчик и, порывшись в нем, вытащил тоненькую книжку.
— Вот! — протянул он ее Сюй-Мао-Ю. — Если бы вы умели читать, в этой книге вы нашли бы настоящий ответ на все свои вопросы!
Старик уставился на книжку и кивнул головой в сторону Ван-Чжена.
— Я не умею. Меня не учили. Ван-Чжен, он немного разбирает... Ты ведь разбираешь немного, Ван-Чжен?
— Да, кое-что я знаю. Попробую...
Ван-Чжен взял книжку и стал перелистывать шуршащие страницы. Юноши следили за ним. Старик поглядывал на него и ждал:
— Разбираешь?
— Немного... — смущенно ответил Ван-Чжен.
— Возьмите себе эту книгу! — сказал юноша. — Дома, в тишине, после работы вы хорошенько разберете ее, поймете, и тогда обо всем узнаете!
Оба поблагодарили юношей. Ван-Чжен скрутил книжку в трубочку и сунул в карман.
Сюй-Мао-Ю встал и выглянул в окно вагона.
— Сколько, Ван, нам еще ехать? Ты не знаешь?
— Немного! — ответил Ван-Чжен, тоже выглянув в окно.
Они потоптались возле юношей, помолчали, затем попрощались с ними и ушли на свои места.
— Разберите хорошенько! — сказали им на прощание юноши.
— Да, да! — пообещали они враз.
Когда поезд подходил к городу, они суетливо собрали свои вещи, и, едва только под вагонами заскрипели тормоза и плывущие за окнами стены и постройки остановились, озабоченно и полуиспуганно протолкались к выходу.
13.
Ван-Чжен и старик вернулись в зимовье в тот день, когда там произошла первая крупная ссора между Пао и Аграфеной.
Пао подкараулил женщину у речки и, воспользовавшись тем, что поблизости не было ни Ли-Тяна, ни Хун-Си-Сана, сунулся обнимать ее. Аграфена вывернулась из его объятий и с размаху крепко ударила его по лицу. Пао схватился за ушибленное место обеими руками и закричал:
— Ты зачем делись? Твоя сволоча!... Твоя смотли!..
Он кричал злобно, и визгливый крик его разбудил ясное спокойствие окружающего. Аграфена, вся напружинившись от негодования и обиды, на крик Пао ответила криком же:
— Сам ты сволочь! косоглазая тварь!.. Я те пообнимаюсь, гнус ты этакий!.. я те полезу, азият разнесчастный!..
Громкая и небывалая перебранка привлекла остальных. Сначала подошел Ли-Тян. Он сумрачно поглядел на Пао и что-то сказал ему отрывисто по-китайски. Аграфена обернулась к нему и неожиданно дрогнувшим голосом пожаловалась:
— Вот погляди, лезет он ко мне! Рукам волю дает, ругается!
Ли-Тян быстро сказал еще что-то, Пао оскалил зубы и крикнул ему в ответ несколько злых слов. В это время подошел Хун-Си-Сан и, криво усмехаясь, бросил одно какое-то слово. Аграфена уловила в этом непонятном слове угрозу, взглянула на Хун-Си-Сана, на других, увидала, как сжались кулаки у Ли-Тяна, и протиснулась вперед, разделяя их одного от другого.
— Вы не смейте драться! — оправившись, предупредила она. — Вы, черти, образумьтесь!... Будете штыриться да ко мне приставать, ей богу, уйду отсюда!.... Так и знайте, что уйду!..
В этот день возле зимовья было тихо. Все четверо бродили молчаливые, хмурые. Аграфена держалась от мужиков в стороне. Ли-Тян не разговаривал с остальными. Пао не пел своих песенок.
В этот день вернулись из города Сюй-Мао-Ю и Ван-Чжен.
Аграфена неожиданно для самой встретила прибывших очень радостно.
— Ну, вернулись, ходоки? — расцветая улыбкою, приветствовала она их. — Нагулялись в городе-то?
Ван-Чжен поблескивал глазами, потирал руки, озирался, поглядывал на Аграфену и кивал головой:
— Вернулась, вернулась!.. Моя не гуляй! моя дело ходи!
Старик сразу же прошел на поле и, обойдя его, вернулся к зимовью довольный и успокоенный.
Мак цвел последними красками. Он уже начинал зреть. Скоро, очень скоро лепестки потеряют свою свежесть, померкнут и станут облетать.
Старик скупо улыбнулся и, пряча свою радость, объявил:
— Хороший урожай... Если никакая беда не налетит, вознаградит он нас за наши труды. Хорошо вознаградит!..
За ужином, в то время, как все весело и охотно уплетали Аграфенино варево, женщина отложила в сторону свою ложку.
— Вот вы опять теперь все собрались... Вы, мужики, не дозволяйте охальничать Захарке, да вот этому!.. — она ткнула пальцем в сторону Хун-Си-Сана. — Озверели они!.. Ежли станут еще приставать, уйду я! Сказала, что уйду, — не останусь!..
