— Сама не знаю, мамочка.

— О нем была изумительная статья в какой-то газете — то ли в «Независимой», то ли в «Известиях» — не помню. Как выяснилось, это не просто гениальный художник, а еще и добрейшей души человек — передал на десять тысяч долларов оборудования какой-то детской клинике не то в Оренбурге, не то в Самаре, забыла. Неужели это тот самый Боб, который катал вас с Нонкой на санках и водил в зоопарк?

— Тот самый, мамочка.

— Он стал настоящим красавцем. Небось от баб нет отбоя. Не знаешь, он женат?

— Кажется, да. Но я точно не знаю.

— Синявская говорит, сразу после открытия выставки он улетел на Гавайи или Бермуды. Мурзик, мне кажется, Боб всегда был неравнодушен к тебе. Синявская сказала, он от тебя не отходил. Это правда? Кстати, у тебя не найдется попить? А чей это дом? Ты живешь здесь одна? — возбужденно расспрашивала мама.

Я усадила ее за столик на веранде, принесла из холодильника пива. Я смотрела на маму и думала о том, что некоторые люди носят с собой особую атмосферу. Мама принадлежала к их числу. От нее веяло уверенностью и благоразумием. Именно этого не хватало мне в последние дни.

Потом мы ходили из комнаты в комнату. Но в мастерскую Боба я маму не повела. Я сказала ей, что там идет ремонт. Наконец она утомилась и пожелала переодеться. Я отвела ее в свою бывшую спальню. Она сказала, увидев зеркало на потолке:

— Сейчас это уже выглядит пошло. Уверена, этот дом построил какой-то старый сластолюбец для поддержания своей гаснущей потенции. Надеюсь, с тех пор дом успел сменить хозяев.

Она облачилась в легкую блузу и шорты и прилегла поверх покрывала. Я принесла фрукты и минеральную воду.

— Тебе тоже нужно поспать, Мурзик. У тебя очень уставший вид. Где твоя комната?

— Я живу во флигеле.

— Что это вдруг? Надеюсь, ты не…

Мама запнулась, не в силах подобрать слово, которое бы не обидело меня.

— Хочешь спросить, не нанялась ли я в прислуги? Это было бы здорово, мама.

— Шутишь как всегда, Мурзик. Наверное, ты так и не выйдешь из детского возраста.

— Я никогда не была ребенком. По крайней мере не чувствовала себя ребенком.

— Ты была замечательным ребенком, Мурзик. Ласковым, наивным, доверчивым.

— В наш век это считается пороками.

— Глупости. Скажи, а здесь не опасно? — неожиданно спросила она.

— Здесь очень злые собаки.

— Я имела в виду другое. Хотя это, вероятно, всего лишь моя впечатлительность. Знаешь, я прочитала очень интересную книгу об энергии, которая остается после умерших насильственной смертью. Оказывается, в замкнутом пространстве она сохраняется около сотни лет. Древние называли ее духом мщения. Разумеется, я не слишком верю в подобную ерунду, но тем не менее…

Мама замолчала и зябко передернула плечами.

— Если хочешь, я могу перевести тебя в другую комнату, — предложила я.

— Думаю, не стоит. Мне здесь даже нравится. Если здесь и живет дух мщения, против меня он вряд ли может что-то иметь. — Мама посмотрела на меня внимательно, улыбнулась ободряюще. — Выше нос, Мурзик. Можешь поделиться со мной своими бедами. Только не думай, что я вторгаюсь в твою личную жизнь.

— У меня ее нет, мама.

— Отсутствие личной жизни тоже есть форма личной жизни. — Мама шутливо погрозила мне пальчиком. — Я заказала обратные билеты на восемь тридцать утра завтра. Если хочешь, мы можем улететь сегодня в девятнадцать ноль ноль. Сейчас нет проблемы с билетами.

— Не хочу.

— У тебя еще есть время подумать.

— Я уже обдумала. Я не могу бросить его в таком состоянии.

— Кого?

— Боба. Роберта Самохвалова.

Мама недоверчиво хмыкнула.

— Не веришь?

— Почему же, Мурзик. Просто жду, когда ты хотя бы на сантиметр приоткроешь завесу тумана, которую набросила на последние десять дней своей жизни. Я, как ты знаешь, терпелива.

— У меня нет настроения исповедоваться. Если бы ты приехала хотя бы на день раньше.

Я непроизвольно вздохнула.

— А ты попробуй сейчас, Мурзик. Вдруг получится?

— Что было, то было, и нет ничего, — у меня вырвалась цитата из популярной песни времен маминой юности.

— Да, совсем забыла: мне звонил Денис. У него через неделю концерт в зале Чайковского. Пригласил нас с Игорем.

— Признайся, мамочка, ты очень страдаешь из-за моей неустроенности? — вдруг спросила я.

— Я не считаю тебя неустроенной. Это во-первых. А во-вторых, я спокойна за тебя в духовном плане: у тебя здоровое начало и, что немаловажно, четко сформулированное представление о том, что хорошо, а что плохо. Что касается замужества, я чем дальше, тем больше убеждаюсь, что ранние браки ведут неизбежно к драмам и даже трагедиям. И при этом страдают невинные существа — дети. Согласись, ты тоже всегда переживала из-за того, что мы с отцом расстались.

Я пожала плечами и отвернулась. Мама невольно задела струну, которая почти замолкла во мне. Если бы она соизволила обсудить со мной эту тему лет пятнадцать назад и выслушать внимательно все, что я думаю по этому поводу…

— А что ты скажешь, если я возьму и выйду замуж?

— За кого?

Мама привстала на локтях и посмотрела на меня заинтригованно.

— За Роберта Самохвалова.

Она улыбнулась. Она была уверена, что я ее разыгрываю.

— Скажу, что тебе ужасно подфартило. Все женщины будут тебе завидовать.

— Так уж и все?

— Уверена. Мурзик, он настоящий мужчина. Я бы даже сказала, с большой буквы.

— Тебе-то откуда это известно?

— Видно за версту.

— Ты хочешь сказать, с ним хорошо в постели?

Мама выдержала мой пристальный взгляд.

— Думаю, и это тоже. Но я имела в виду нечто другое.

— Что, мама?

— Он великодушен и смотрит на многие вещи сквозь пальцы. Этот человек не стал бы требовать от тебя беспрекословного подчинения.

— А мне как раз хочется подчиняться кому-то беспрекословно и без оговорок. Как говорится, ради разнообразия.

Я усмехнулась не совсем искренне. Дело в том, что я в настоящий момент чувствовала именно так.

— В таком случае тебе нужно было выходить замуж за Дениса. Я даже предположить не могла, что в этом хрупком, изнеженном мальчике окажется такая жажда подчинять себе. Ты была права, Мурзик. И все равно мне очень жалко, что вы с Денисом поссорились. Он тоже наверняка сожалеет об этом.

— Мы с ним не ссорились. Просто наши пути разошлись.

— Да, Мурзик, да. — Мама протянула руку и погладила меня по коленке. — Ты у меня еще такая наивная.

— Я хитрее, чем ты думаешь. Главная моя беда в том, что я предвижу все на несколько ходов вперед. Боб настоящий слабак. Не думаю, чтобы он был великодушным. Я не уживусь с Бобом, это уж точно.

— Мурзик, дорогая, ты ошибаешься. Синявская говорит, он настоящий мачо. Думаю, это проходимка сумела с ним переспать, а там кто ее знает.

Я расхохоталась. Это был злой смех. Я смеялась над тем, что не умею в нужное время прибегать к помощи розовых очков, как это делает подавляющее большинство людей. И это еще полбеды. Главная моя беда состоит в том, что я, несмотря на пережитое, продолжаю верить в романтизм жизни.

— Решено. Я принимаю его предложение и становлюсь хозяйкой этого дома и целой горы. Жду вас с Игорем в гости, мамуля.

— Чувство юмора ты унаследовала от отца. — Мама подавила в себе горестный вздох. — По крайней мере это делает тебя светской женщиной с большой буквы, хоть ты и не желаешь это признать.

— Мы устроим свадьбу в затопленном храме, про который рассказывал Михаил. Ты умеешь нырять с аквалангом?

Может показаться странным, но я говорила вполне серьезно. Более того, мне вдруг ужасно захотелось венчаться в затопленном храме.

— Научусь ради такого дела.

— Ловлю на слове, мама. Сейчас я познакомлю тебя с твоим будущим зятем.

Я сняла трубку, намереваясь позвонить Бобу во флигель, где он отлеживался после своего падения, как вдруг он сам появился на пороге.

— Боже мой! — Мама проворно вскочила, одернула блузу. Потом ее руки взвились к волосам.