Ей нужна была опора. Чувство защищенности, чужого присутствия в этом безумном, незнакомом мире. Она не хотела быть одинокой, ЕнБэ видел это ярко и отчетливо. Она боялась, хотела, чтобы ее гладили по голове, утешали ласковыми словами, может даже поцеловали.

А он должен был отправить ее спать. Отправить подальше от себя. Но вместо этого поддался своим желаниям.

Утром их нашли.

Все было понятно по их виду. Одна ночь слабости стоила ЕнБэ его свободной жизни.

Девушка, сбежавшая из дома, под угрозой лишения наследства, не решилась признаться, что все было по обоюдному согласию.

Дон ЕнБэ был обвинен в изнасиловании. Возможно, на этом бы все закончилось. Его вольная жизнь пошла под откос. И было горько это осознавать.

Поверил, один раз поверил человеку и все. Теперь уже некому верить.

ЕнБэ осудили. Его должны были переправить в тюрьму. Появление отца стало слишком неожиданным. Тот вернулся к жизни, справился с потерей и пришел за сыном. Снова золотая клетка?

А потом началась война. И тогда парень понял – вот он, единственный выход.

Вместо тюрьмы, вместо дома, он попал на оборонные работы. Все лето рыл окопы и противотанковые укрепления, попадал в окружения, выбирался из них и снова рыл, с каждым разом отходя все дальше от родных мест. А потом все полетело в чертову яму, потому что неожиданно им сообщили, что государства прекратили свое существование, а они оказались в свободной зоне.

Всех солдат собрали в одну часть и переправили в центр корейской свободной зоны. Оттуда ЕнБэ и отправили в разъезд где-то на окраине, среди болот и глухих лесов. Отец ходатайствовал, потому что там не проходили военные действия. ЕнБэ ненавидел его за это, но теперь его хотя бы не принуждали играть роль богатенького отпрыска.

ДжиЕн ЕнБэ понравился сразу: еще один дикий волчонок. Маленький, закрытый, озлобленный. Он вызывал иррациональное желание защищать.

ДжиЕн позволил это. Доверился, разрешил стать другом. Потом стал неожиданно откровенным и преданным. Впервые ЕнБэ ощущал такую привязанность к человеку. Он словно получил младшего брата с кучей заскоков, за которым нужно все время присматривать и опекать. И это его радовало. Он, наконец, и сам доверился. Снова, да, снова рискнул. И получил настоящего друга, опору. ДжиЕн стал самым близким и родным человеком. Как брат, действительно, как брат.

А потом Джи влюбился. Влюбился в Чхве СынХена. В командира, строгого и мрачного на вид. Севен уверял, что СынХен такой лишь на вид. Он очень сдружился с командиром, и ЕнБэ ничего не оставалось, только поверить. И смириться.

А Джи ходил счастливый, стал совсем шальной, бегал по ночам к своему СынХену. Он перестал связывать себя прошлым. Мертвый брат, больная мать и маленькая сестренка отпустили его. Развязались путы где-то внутри этого ребенка, и ЕнБэ радовался за него.

Он решил: пусть Джи любит. Пусть, если ему так легче, если по-другому он к людям привязываться не умеет. Если ничего больше его здесь, на земле удержать не может. Пусть любит всем своим естеством, как это только он умеет. Максималист чертов.

Об одном ЕнБэ не подумал. Максимализм этот, безбашенность его лучшего друга ему же боком и выйдет.

Только потом он понял. Только когда рейдеры проклятые объявились, когда реальная угроза встала перед глазами.

ДжиЕн же ради СынХена своего, ради друзей жизнь пожертвует и не задумается. Это раньше ему плевать было. Раньше у него семья была далеко. Он страдал, конечно, поддавался играм со смертью, но в действительности умирать ему было не за кого. Может, лучше бы так все и оставалось? Он бы страдал, но ЕнБэ был бы уверен, что Джи останется жив. Он бы уж смог усмирить неумеренное желание Квона ходить по грани. А теперь? Теперь случись что, да хоть с самим ЕнБэ, Джи никто не остановит.

Но… будь все иначе, это было бы не честно по отношению к Квону. Он должен был сам решать дурной своей головой свою судьбу.

Только ЕнБэ предупредить хотел СынХена, чтоб тот внимательнее был. Чтобы берег Джи…

Хотел предупредить, когда уходил, и не смог. Должен же командир и сам это понимать. Должен же защищать этого парнишку. Он же его любит, в конце концов.

«-Я хочу когда-нибудь прочитать с вами рэп. С вами обоими.

-Конечно. В любой момент. Ребята на костре рады будут, что мы втроем прочитаем. Правда, СынХен?»

ЕнБэ думал об этих словах и успокаивал себя. Если они обещали, значит, все будет в порядке. СынХен держит слово.

И думая об этом, ЕнБэ проскочил то место, где слеги их были скиданы. А возвращаться, чтобы искать, уже не хотелось. До болота было рукой подать. И здесь было достаточно бурелома. Парень быстро выбрал подходящую жердь.

Перед тем как лезть в жижу, стянул с себя куртку, привязал ее к вершине шеста, чтобы не мешала. И шагнул в болото.

На этот раз никто не шел впереди, расталкивая грязь. Но Дон ЕнБэ был не слабее командира, и ему было бы стыдно жаловаться. СынХену тогда было так же трудно. Жидкое месиво цеплялось за бедра, волоклось за парнем. Но ЕнБэ упрямо продвигался вперед, задыхаясь, раскачиваясь в мутной жиже, раздвигая ее руками. Шаг за шагом, цепенея от ледяной воды, не спуская глаз с островка, на котором они делали привал.

Но чем дальше ЕнБэ продвигался, тем больший ужас охватывал его. Не грязь и не холод, не живая, дышащая под ногами почва ему, бывалому путешественнику, были страшны. А одиночество, от которого он отвык, да загробная тишина, повисшая над болотом.

Ужас был почти животным, и все больше, с каждым шагом, скапливался в спокойном и сдержанном на вид парне. ЕнБэ начал дергаться, боясь сделать хоть одно лишнее движение.

Он не сообразил, как смог выбраться на островок. Вполз на коленях, ткнулся ничком в прелую траву и понял, что по щекам катятся слезы. Было одиноко, страшно и омерзительно от собственного страха.

Парень вздохнул, поднялся на ноги быстро, прошел островок, прицелился, как идти дальше и, не отдохнув, не собравшись с силами, полез в топь.

Сначала было не глубоко. ЕнБэ успокоился, повеселел немного, избавившись от страха. Остался последний кусок, и, каким бы трудным он ни был, дальше была твердая земля. И он обязан был до этой земли добраться, дойти до разъезда и сообщить о рейдерах. Там уже всего ничего идти. ЕнБэ точно помнил все повороты и был уверен, что за час добежит до своих.

Идти стало труднее, топь добралась до колен, но теперь с каждым шагом приближался тот берег. Немного, совсем немного дотянуть. У него хватит сил, точно хватит, не зря же он столько путешествовал. Своим ходом путешествовал, многое выдерживал. И это выдержит.

Огромный пузырь вздулся прямо перед лицом, когда парень загреб жижу в очередной раз. Это было так неожиданно и так близко от него, что ЕнБэ, не успев ничего сообразить, инстинктивно дернулся в сторону. Ноги сразу потеряли опору, повисли где-то в зыбкой пустоте, и топь мягкими тисками сдавила тело. Давно копошившийся ужас, притихший где-то в уголке, разом выплеснулся наружу, заставив сердце испуганно затрепыхаться в груди. Пытаясь удержаться во что бы то ни стало, выкарабкаться на тропу, ЕнБэ навалился на шест. Сухая жердь с веселым треском разломилась, и парень лицом упал в холодную жидкую грязь. Земли не было. Ноги медленно, страшно медленно тащило вниз, руки лихорадочно гребли топь, и ЕнБэ, задыхаясь, извивался в жидком месиве. Тропа была где-то совсем рядом. Он точно это знал. Шаг, полшага, и спасение. Но эти полшага невозможно уже было сделать.

-Помогите! – хриплый, полузадушенный крик вырвался из его горла.

Жуткий, одинокий крик долго звенел над равнодушным ржавым болотом. Взлетал над лесом, падал до неразборчивого хрипа и снова из последних сил поднимался к безоблачному майскому небу.

ЕнБэ долго видел это небо. Хрипя, выплевывая грязь, он ничего не мог увидеть больше, кроме этого синего прекрасного неба. И он тянулся к нему, тянулся и верил.

Над деревьями медленно всплыло солнце, лучи упали на болото, и Дон ЕнБэ в последний раз увидел его теплый, нестерпимо яркий свет. Такой же свет излучал ДжиЕн, его младший названный братишка и лучший друг. Он светил, как обещание завтрашнего дня. И до последнего мгновения ЕнБэ верил, что это завтра наступит для него еще раз…