Никита, красивший кузов, задумчиво потер розовый облупленный нос и вывел на борту белилами: «Везделет».

Однажды вечером, когда все разошлись, он остался возле машины один. Долго-долго сидел в кузове и смотрел, как загораются звезды. С «Везделета» они видны были лучше…

После работы Шура иногда затевала какую-нибудь игру. Ребята не прочь были погонять футбольный мяч на спортплощадке. Однако Шура говорила, что ей надоело быть на солнце, и охотнее бежала со своей командой в березовую рощу. Скрывалась она не столько от солнца, сколько от посторонних глаз, потому что не меньше мальчишек любила по деревьям лазать, воображать себя разведчиком или партизаном — словам, вести боевой образ жизни.

Ребята сделали ружья-автоматы, трещавшие совсем как настоящие. Семга с Митькой сконструировали пушку, использовав для этого самоварную трубу, лист железа, полосу резины от зиловской камеры и еще кое-какие детали. Чтобы произвести выстрел, «артиллеристы» изо всех сил натягивали тугую резину, при этом шатун отходил от броневого щита, а прикрепленный к нему поршень внутри трубы цеплялся за спусковую скобу. Пушка могла стрелять комками глины, огурцами, картошкой. Но главнокомандующая Шура не разрешала стрелять никакими снарядами. Поэтому, когда «артиллеристы» дергали за шнурок спускового механизма, раздавался только звук выстрела. Правда, звук был такой силы, что все собаки в поселке бесились от злости, а воробьи в ужасе срывались с ветвей.

Пушка в зависимости от игры могла изображать и ракетную установку, с помощью которой сбивали самолет с американским шпионом.

Эта игра придумалась как-то сама собой. Только никто не хотел исполнять обязанности шпиона. Обычно избирали на эту роль Орешика, обещая достать ему резины для новой рогатки. Впрочем, выполнить обещание не опешили.

Орешик клянчил, клянчил резины, потом наделал бумажных пакетов, набил их мягкой, как пудра, дорожной пылью и сказал, что будет отбиваться гранатами. Одна такая «граната» угодила Митьке в голову. После этого Митька долго плевался, протирал глаза и грозил повыдергать «шпиону» руки, если он еще раз попробует применить свое оружие.

— Разорлужаться так разорлужаться! — сказал Орешик, выкидывая набитые пылью пакеты.

Как-то он ухитрился незаметно отрезать от пушки резины себе на рогатку. В результате его проделки во время очередного выстрела резиновый жгут лопнул. Концом хлестнуло «артиллериста» Семгу по лицу так, что он не устоял на ногах. Нос пострадавшего мгновенно стал похож на перезрелый помидор сорта «грушка».

Вообще, если понаблюдать за Семгой, приходило на ум, что он просто невезучий. Либо проваливался сквозь крышу землянки, где до этого спокойно разгуливали ребята, или под ним обламывался сук, на котором минутой раньше благополучно качались другие. Он мог споткнуться и упасть на ровном месте. А когда допытывались, отчего это случилось, он неизменно отвечал:

— Чертяка за ногу дернул.

— Опять слепнулся! — сочувственно произносил Орешик, с озабоченным видом кружа возле него. — И что это тебя одного черлтяка дерлгает?..

На этот раз Семга ничего не сказал. Держась обеими руками за нос, он продолжительное время издавал шипящие звуки, словно обжигаясь, тянул губами кипяток из блюдца.

В строй его вернула Шура. Она осмотрела Семгин нос, нашла, что ничего особенного с ним не случилось, и повела свой отряд «рабочего ополчения» выгружать неожиданно прибывший долгожданный шифер.

Но было у Шуры одно чисто женское свойство. Она не могла равнодушно видеть порванных штанов и рубашек, лишенных пуговиц. Перед тем как распустить свой отряд по домам, она заставляла мыть не только руки, лицо, но и шею и даже ноги.

За Никитой Шура следила больше, чем за другими. Иногда вечерами, когда не было дома Андрея Матвеевича, она забегала к ним в дом, мыла посуду, убирала в квартире.

— Почему мать не едет? — опрашивала она.

Никите не хотелось говорить на эту тему.

— Так. Некогда ей.

— А ты прямо как помещик, — тут же отчитывала она его, — пришел с работы и разлегся. А кто будет ужин отцу готовить?

— Так я же не умею!

— Ну-ка, живенько зажигай керогаз, ставь чайник… Что у вас есть? Сало, колбаса? Режь, вали на сковородку.

В ее голосе и движениях была какая-то заразительная стремительность. Стоило побыть с ней минуту-другую, посмотреть, как легко, ловко мелькают ее маленькие смуглые руки, и невольно сам Никита начинал двигаться быстрее. И тогда уже казалось, что все у него ладится, что все он может сделать.

Ужин, приготовленный Никитой, почему-то нравился Андрею Матвеевичу куда больше, чем в столовой.

— Вот это чай! — крякал отец, прихлебывая из кружки. — Только на фронте доводилось такой пить. А колбаса! Вкуснятина! Мечта целинника!..

— Пригорела, — самокритично оценивал Никита свои кулинарные успехи. — Дымом пахнет и еще вроде солидолом, что ли?

— С дымком даже вкуснее. Будто копченая. — Отец аппетитно похрустывал почерневшими шкварками. — А солидолом — это ты сам провонял, механизатор. Ну как, овладеваешь техникой? Радиатор от карбюратора отличишь?

«Шура — вот кто самый знаменитый человек здесь, — писал Никита матери. — Это она мобилизовала комсомольцев, и в нашем доме вчера закрыли крышу. Если бы не она, мы бы не научились ремонтировать автомашину. И вообще никто бы нас к «Везделету» не допустил после того, как мы нечаянно его сломали. Поэтому сходи, пожалуйста, в магазин автосбыта и узнай, нет ли там коленчатого вала для «ГАЗ-АА». У нашего заведующего мастерской, кажется, есть, но он жадюга, не допросишься. А без коленвала никак нельзя, потому что мотор не будет работать. И приезжай сюда к нам скорей, немедленно. Крыша в доме уже есть, а тебя все нет и нет…».

У их команды появился враг — жестокий, непримиримый и коварный.

Прежде всего он разграбил «Везделет».

Придя утром на работу, ребята увидели, что кабина их машины, куда были сложены части разобранного мотора, открыта и осталась в ней только тяжелая крышка блока цилиндров.

— Швабля!.. Шваблиных рук дело! — закричал Олег.

— Точно! — поддержал Никита. — Больше некому. Это он замки без ключа отпирает.

— Убить за такое мало! — яростно зашумели ребята.

«Заклинатель змей» стяжал себе такую дурную славу, что, если бы он появился в эту минуту, ему не дали бы трех слов сказать в свое оправдание — надавали бы столько тумаков и затрещин, сколько он не получал за всю свою беспутную жизнь.

Общему угару вспыхнувшей к Швабле ненависти не поддался один Митька.

— Кончай вопить, разобраться надо, — сказал он. — Нужны ему детали мотора, как луне хвост. Он же техникой не интересуется!

— Значит, нужны! — продолжали кипятиться ребята. — Разбросал, гад, чтобы нам навредить! Знаем его!

— Если разбросал — найдем, — упрямо гнул свою линию Митька. — А вдруг не он?.. Говорю, разобраться раньше надо.

Шура тоже приняла его сторону. Начали искать следы преступника, но никаких улик обнаружить не удалось. Подошел Авдей Савельевич. Он заведовал ремонтной мастерской, распоряжался автомашинами и запасными частями к ним. Узнав, в чем дело, покачал головой, повздыхал вместе с ребятами.

— Ладно, не горюйте, — ободрил он, — я вам другой мотор дам.

Уныние вмиг сменилось бурным ликованием. Однако тут же выяснилось, что Авдей Савельевич предлагал им старый тракторный двигатель, валявшийся за сараем.

— У-у… — вновь пала духом команда «Везделета».

— Другого у меня для вас нет, — сказал Авдей Савельевич. — Я не виноват, что вы лопоухие.

В этот момент и появился Швабля с выражением нахальной невинности на лице.

— Привет трудовому народу!.. Что смолкнул веселия глас?

Никита грозно шагнул к нему.

— Паразит, сейчас ты тоже не возрадуешься!

— Пресвятая богородица, — попятясь, забормотал Швабля, — спаси меня от рыжего авчихриста!

— Брал части от мотора?

— Я утильсырьем не интересуюсь.

— Куда же они делись?.. — подступила к нему вся команда.