На «демократовских» инструментах — вроде германской «Лид Стар» или чешском «Диаманте» — уже можно было работать в ресторане. Хотя вряд ли ты мог бы получить уважение коллег (культ «крутого» инструмента был и тогда, нередко сам факт его наличия был решающим при приеме в группу, и или в тот же коллектив кабацких лабухов).

«Корейские гитары — дерьмо» — поучал меня обладатель «американца» Круковский, с высоты своего положения — «Засунут в станок сырую лесину, потом ее гнет во все стороны». «Японские гитары — уже лучше. С такой можно работать, например, в филармонии».

(В то время еще практиковалось, что даже «крутые» и заслуженные рок-группы, чтобы так сказать, получить «прокатное удостоверение», и легально продавать билеты на концерты, формально приписывались к какой либо государственной филармонии. Так, например, «Черный кофе» числился в филармонии Марийской АССР).

Моя «Этерна» вовсе выпадала из этой классификации. Но я был безумно рад. В кабаке я играть не собирался, а до филармонии было как до Луны, и в порядке очереди — лет через сто. Зато ее можно было подключить к усилителю, и…

До сих пор не понимаю, как мне при стипендии в 40 рублей, и без систематической материальной поддержки от родителей, удалось выкроить 150 рублей на гитару. Если сравнивать в процентном отношении с днем сегодняшним, у меня должно быть уже несколько инструментов класса «Люкс» и «Кастом-шоп», но почему-то этого не происходит.

(Через некоторое время композитор Александр Маклаков увидев у меня эту «Этерну» узнал ее и сказал, что эта гитара — бывшая его. Спросил про цену, усмехнулся и огорчил меня, — «Подошел бы ко мне, я б ее за 120 отдал».)

Прикупив у барыги Круковского еще и самопальный овердрайв, я наслаждался рыком и шумом мною производимым. «Оконечником» служил проигрыватель пластинок «Сонет» 2-го класса с двумя «колонками», у которого производитель, с никому не известной целью, предусмотрел вход на усилитель.

На этом же «Сонете» крутились пласты того же «Черного кофе», «Круиза», «Арии» и отколовшегося от нее «Мастера».

Еще немного и дело бы дошло до «Айрон Мэйден», и я остался бы «хэви-металлистом» до последних дней моих.

Но в то время произошло два события, которые сильно повлияли на мои музыкальные вкусы и, соответственно, на избранный мною приоритетно стиль игры. И когда у меня действительно появились пласты «Мэйден», они уже не возымели той силы.

4. Perestroika Glasnost. «Железный занавес» окончательно проржавел, и на Союз навалилась западная музыка, в подавляющем большинстве — рок.

Интервью с вокалистом Nazareth Дэном МакКаферти передавали по проводному радио на весь Союз — тогда в каждом доме было такое, для оповещения населения в случае войны, — «Правда ли что Оззи Осборн съел летучую мышь? — Не знаю, не знаю, все может быть.».

И параллельно с роком в стране во вселенских масштабах расцвело незаконное предпринимательство.

Тропилло штамповал свои пиратские диски с лучшими образцами западного рока гигантскими тиражами, которые моментально раскупались.

На конвертах значилось, что запись осуществлена по какой-то там трансляции (наверное, с Марса, не иначе), а также нечто вроде — «Выпущено рок-н-ролльным приходом» какой-то там церкви.

Причем меня эта формулировка нисколько не смущала. Я к тому времени был уже знаком с различными вариациями «приходов», почему же ему не быть и рок-н-ролльным? В конце концов, я и сам его испытывал каждый раз, когда брал в руки гитару.

Советский концерн «Мелодия», действуя по русскому принципу «помирать, так с музыкой», выпускает свою, не менее пиратскую контрверсию под названием «Архив популярной музыки».

И вот среди этой серии оказалась пластинка — сборник, как бы сейчас сказали «The Best of Led Zeppelin».

«Лед Зеппелин» — я уже слышал его раньше, еще в школе. Но сейчас он меня просто потряс. Я тут же бросился «снимать» соло Пейджа.

И второе. Еще одна идеологическая диверсия, просто добившая Советский Союз. 1989 год. Знаменитый фестиваль в Лужниках «Рок против наркотиков» («Пчелы против меда» — как смеялись над названием в то время). Сам я в Москве, конечно, не был. Но его транслировали на всю страну по центральному ТВ. Все два дня.

Оззи Озборн (я впервые увидел сопливого еще тогда Закка Уайлда — только не разглядел лица из-за того, что он очень интенсивно тряс башкой), Скорпионс, да целая куча звезд мировой величины!..

Но я, почему-то, более всего был потрясен не ими.

Я никогда не забуду тот момент, когда на сцену вышло Нечто с максимально низко висящим «Гибсон Лес Пол» и сыграло с удивительно густым «примоченным» звуком (который был только способен передать телевизор) душераздирающее блюзовое соло.

За которым пошел невероятный по своей энергетике тяжелый блюз-рок.

Это был Том Кейфер. Обладатель уникального хрипящее-фальцетного голоса и потрясающей экспрессивной манеры игры на гитаре. Лидер незаслуженно забытой американской группы «Синдерелла».

Много позже я узнал, что в середине 90-х Кейфер полностью потерял голос. Его надрывная подача привела к параличу голосовой связки. То, что он продолжает петь и сейчас — просто чудо. Но голос — увы — не тот.

А тут еще и появившиеся фото Пейджа — с низко висящим «Лес Полом», конечно же. В-общем, замес любви к этим двум группам, одна из которой, кстати, кое-где ориентировалась на другую (Кейфер не скрывает, что «Цеппелины» — его любимая команда), к образу низко висящего «Лес Пола», привело к тому, что блюз-рок стал основой моего гитарного стиля. И пока не забыл.

Вывод 10.

Никогда не вешайте низко гитару, если вам так неудобно играть. Не помню, кто из известных гитаристов сказал:

«Лучше держать гитару так, как вам удобно, и при этом прилично звучать, чем повесить ее низко и отсасывать в плане звука». Грубовато, но по существу. Присоединяюсь.

5. Но на описываемый момент у меня не только нечего было низко повесить — низко висящая «Этерна», как мне казалось, не создавала такой крутизны — я не мог нормально повторить то, что мои кумиры играли. «Снималось» мне очень тяжело. Я чувствовал, что они знают нечто такое, что не знаю я, но сформулировать этого не мог.

Пентатоника. Простейший звукоряд из пяти звуков. Вот что впервые дало мне свободу и понимание того, как строится соло на гитаре.

Будучи студентом, я был уже «глубоко женатым» человеком. Естественно мои экзерсисы с самопальным драйвом на «Сонете» в течение нескольких часов кряду, каждый день, никакая жена бы не выдержала. Тем более у меня был маленький сын (сейчас Всеволод уже взрослый человек и — просто удивительно! — почему-то тоже гитарист). И ему иногда нужно было спать.

Поэтому я заимел привычку выходить с гитарой в коридор, тем более что общага УГИИ — это вам не пятиэтажка с одним прямым коридором на этаж. Это 12-ти этажный замок с извилистой системой коридоров, холлов, блоков и специальных комнат для репетиций (репетиториев). Там, в коридоре, можно было отвисать сутками.

Я выходил на полчаса с сигаретой и… пропадал. Потому что откуда ни возьмись, являлись очередные гитарные гуру и показывали мне как надо играть.

Один такой мастер-класс и перевернул мое сознание. Вышел мой сосед по блоку — звали его Володя. Если не ошибаюсь, он играл в «обычной жизни» на тромбоне. Разговор зашел о том, ЧТО я пытаюсь сыграть. И тут Володя сказал нечто вроде: «А что ты паришься — они ж все по пентатонике играют! Мы тут тащимся, а они поливают по пентатонике, и все!».