Это необъяснимо. Но мне почти сразу же понравился очень странный звук — то грозный и рычащий, то тягучий, напоминающий скрипку. Это трудно представить, но тогда я не знал, что так звучит перегруженная электрогитара. Я не мог сопоставить этот звук и гитару. В моем представлении гитара звучала совсем по-другому.

Я делал нелепые предположения. Может то, что рычит — это бас? А что тогда типа скрипки? Озарение пришло ко мне в виде конкретного человека. В 1983 году я попал на концерт группы «Динамик». А конкретный человек, это соответственно, Владимир Кузьмин.

Я не сидел на отведенном мне билетом месте, а пролез почти к самой сцене с арендованным на время концерта фотоаппаратом «Смена 8М» в руках. Там, вблизи, я и сопоставил вид инструмента в руках Кузьмина, и звук, который он издает. Это была она — электрогитара. Вот так я и попал на всю жизнь.

Кстати, я какое-то время назад долго гадал — чье же соло я снял первым? Поначалу я выбирал между Дэвидом Гилмором в «Shine of your crazy diamonds» и Джимми Пейджем в «Since I have been lovin' you». Но пришел к однозначному выводу. Это было соло Владимира Кузьмина из песни «Только ты и я». Правда, быстрый пассаж я не осилил.

Тогда я не был к нему готов. Ни технически, как исполнитель, ни как «транскрайбер» — чтобы перенести со слуха на гриф. Я попросту не смог его расслышать.

Владимир Кузьмин, конечно же, стал кумиром моей юности. Когда через много-много лет мы встретились, и я рассказал ему про то соло, и как я не мог его сыграть, он мне в ответ рассказал историю, про какого то знакомого гитариста из своей юности.

Тот мог играть быстро, но не знал, что при этом надо использовать все пальцы на левой руке. Он все играл одним — указательным. Владимир даже показал, поводив пальцем в воздухе, — «Вот так — фр-р-р-р-р-р. Я то уже тогда отучился на скрипке и знал, что надо всеми пальцами играть, а он — нет».

То, первое соло, мне вообще нелегко далось — без знания гамм. Нет, занимаясь классической гитарой, я играл какие-то гаммы, но почему-то все в первой позиции, как я помню. Потом, на них никогда не делался упор — классический гитарист все равно все играет по нотам. Получается, что гаммы знать — не обязательно.

Понимание того, что подобные аппликатуры можно сдвигать и играть по всему грифу пришло ко мне гораздо позднее. Я научился видеть гаммы и лады, «видеть гриф», проецировать на него аппликатурную сетку. Но поначалу я немало помучился, снимая на слух, и вслепую, бессистемно тыкая в лады. У меня не было, ни врожденного, ни легко приобретенного чувства соответствия «место на грифе — звук». Не забывайте, я — «гитарный хардгейнер».

Вывод 8.

Вот тут редкий случай, когда можно сказать не «вопреки», а «благодаря». Чаще «снимайте» музыку на слух. Мне не стыдно будет повторить этот вывод еще, и, может быть, не один раз. «Съем» развивает мышление, чувство соответствия «место на грифе — звук». Умение правильно слышать — более половины успеха в том, чтобы хорошо играть.

Сейчас, когда Guitar Pro начисто отбила необходимость разбирать чье-то соло, сыграть что-то чужое, не вникая и не думая — КАК и почему ИМЕННО ТАК — проще простого. Табы доступны абсолютно на все. «Фирмачей» переигрывают едва ли не семилетние. Но при этом гитаристов способных играть что-то свое и импровизировать сходу — стало гораздо меньше.

Хотя в мое время были свои перекосы. «Снятые» с большим трудом и огромной затратой времени «фишки» и куски «фирменных» соло были чем-то вроде «личного капитала». Которым вовсе не хотелось делиться.

Вспоминаю одного моего знакомого — прекрасного гитариста. Имя называть не буду. Гордый за проделанную работу, он хвастался, — «Вот, ты только послушай». И играл крутые навороты. Рефлекторно начинаешь заглядывать на пальцы, на гриф, — «Как же это он делает?».

Он отворачивается, чтоб не было видно, — «Нет-нет. Ты ПОСЛУШАЙ!..».

Слушайте и снимайте.

1. На момент, описываемый мною в конце первой, «детской» главы, до моей первой электрогитары было еще далеко. Со своей первой, отцовской «акустикой», на которой я когда-то играл Матео Каркасси, я поступил весьма нелюбезно.

Начертил вокруг розетки большую пятиконечную звезду, остальную часть деки закрасил в темный цвет, превратив, таким образом, приличную гитару в рокерскую. И в 17 лет увез с собой в другой город, в Уфу, куда я поступил учиться. Там она и сгинула в общаге.

Там вообще наступила жизнь веселая. Вдали от родителей, воздух свободы, время перемен, Институт искусств, молодая богема. Первый курс, учеба, приключения на личном фронте. За всем этим фонтаном событий и эмоций гитара как-то ушла на второй план.

Да и успехи мои были весьма скромными по сравнению с окружавшими меня профессиональными музыкантами. Поначалу я испытал шок — казалось, на гитаре умели играть все. Поголовно. И все, поголовно — лучше меня.

В общежитии консерватории в середине 80-х вообще царила какая-то творческая вакханалия! Причем каждый студент проявлял себя альтернативным образом тому, кем был в дневное время в стенах ВУЗа.

Несмотря на огромный объем заданий по основной специальности, дирижеры хора «по жизни» были рок-гитаристами, академические пианисты круто пели все — от блюза до металла, а балалаечники наоборот, играли джаз на клавишных.

И кстати, именно «народники» — студенты, обучавшиеся игре на народных инструментах — оказывались наиболее стойкими приверженцами тяжелого рока. «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое», — то Deep Purple на баяне сыграют «на раз», то Ингви Малмстина на… домре.

И практически всегда — трезвыми. Во-первых, мы были настоящими «бедными» студентами, а во-вторых, действовал знаменитый горбачевский «сушеный закон», и с выпивкой были проблемы даже у экономически независимого населения.

Мой хороший приятель Слава Шилкин, на первом курсе, когда мы еще не были хорошо знакомы, поражал меня внешним видом — высокий, очень худой, с одухотворенным взглядом и волосами ниже ватерлинии. Я все время гадал — на чем же играет этот, просто эталонный творец высокий музыкальных материй?

И был сражен, увидев его на репетиции оркестра с маленьким металлическим треугольником, в который за время исполняемого произведения было нужно, в строго прописанных местах, пару раз ударить. «Да неужели, чтобы на треугольнике играть, пять лет в консерватории учиться нужно?! А до этого еще четыре — в музучилище?!!»

Тогда я еще не знал, что академические ударники играют на всех классических ударных инструментах — от литавров — огромных и тяжелых котлов, до пресловутого треугольника. Мало того, они еще и мелодии солируют на всяких ксилофонах и маримбах. Так что есть чему учиться.

А Слава Шилкин, кроме того, что конечно же умел играть и на барабанной установке, еще и гитаристом оказался. Причем на ударных он играл профессионально, но как бы по специальности, а на гитаре — от души. В-общем, я уже описал эту ситуацию.

Мой доморощенный «гитарный гений» на всем это ярком фоне сильно утух.

Но, как в старой присказке, — «недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». Первая повестка в армию пришла за неделю до моего восемнадцатилетия — военкомат взял прицел «с упреждением». Сосед — баянист и любитель Deep Purple, получив повестку за меня, цинично выкинул ее в мусоропровод.

Еще пара рискованных трюков оттянула мой конец с осеннего призыва до весеннего. Однако, в начале лета 1986, сразу после сдачи сессии за первый курс, меня «упаковали» на два года.

2. В первый год, даже год с небольшим мне было совсем не до гитары — остаться бы живым. Но я остался жив, слегка окреп, даже немного обнаглел… Вообще армейская тема у меня — это почти готовая серия специфичных рассказов, которые однако никак не пересекаются с текущей. Такой дикой смеси кошмарного и смешного я больше нигде не видел и не испытывал. Наверное, к счастью.