****

За ведром она вернулась позже, когда месяц разогнал чернильную тьму. Заморозки прихватили землю, так что шаги сопровождались треском и хрустом. Второй раз за водой Илль идти не захотела, решив, что её найденышу хватит и одного ведра.

Ранку на лбу она залила все той же наливкой - полезная вещь! - ею же напоила мужчину и уложила спать, перед этим раздев его и вытерев насухо.

Позвонки выступали грядой, ребра можно пересчитать. На боку виднелся длинный шрам. Вздутый рубец тянулся от подмышки до поясницы, уже светлый, заживший. Ожоги на ладонях продолжались и на руках - наверное, плохо учился, если умудрился себя обжечь.

Гость спал, а Илль сидела у окна, всматриваясь в темноту. Наверное, зря она привела его к себе... Хотя куда ещё его девать? Бросить в реке, надеясь, что сам справится? Слишком жестоко даже для нее. Отвести в деревню? Далеко. И, честно говоря, страшно: вдруг он из тех, кого "тюк - и в реку", и теперь-то местные точно доведут дело до конца.

Илль отхлебнула из чашки с трещинкой. За всеми хлопотами она совсем забыла о еде, но голода не ощущала. Завтра позавтракает и решит, что теперь делать с магом, с собой и погоней.

Она бросила на сдвинутые лавки одеяло и улеглась, приготовившись к долгому бдению - бессонница стала привычной спутницей, - но уснула на удивление быстро. И сны снились ей прежние: цветные, яркие, напоенные душным летним дождём. И в этих снах все были счастливы. И живы.

Её разбудил грохот разбившейся посуды. Илль подхватилась, не успев даже глаз открыть, зашарила слепо, отыскивая нож, что лежит под подушкой. Ах да, она же не в спальне, не в своей постели.

Виновник шума стоял у полки, застыв в неловкой позе. Он обернулся простыней, из-под нее торчали худые волосатые ноги, на большом пальце чернел отбитый ноготь. Пол был усеян осколками чашки.

- Я пить хотел. - Голос оказался приятным. Хриплый от сна или от простуды, с мягкими нотками, не высокий, но и не низкий.

- Позвал бы меня. - Илль зевнула и встала. Спина болела от жёсткой постели, так что держалась она прямо, будто на смотре.

- Не хотел будить. А мне не тяжело.

Илль только покачала головой. На ногах едва держится, ещё вчера помирал, а такой же, как и её отец - не сдаётся. Она попыталась подвести его к лавке, но он ловко увернулся от её руки, сам подошёл к столу. Понюхал недопитую наливку, сморщив длинный нос, глянул на хозяйку - можно ли? Она кивнула и спросила:

- Есть хочешь?

- Не откажусь. Спасибо.

Вежливый. Илль убрала осколки - "это на счастье!" - и наконец добралась до запасов, обновленных вчера Карой. Мясной пирог, кровяная колбаса, мягкий домашний сыр в холстине, миска яиц, кусок сала, каравай. Поколебавшись, Илль решила поджарить яичницу - больным нужен бульон, да взять его негде. Для себя одной она и вовсе не готовила, обходясь перекусами.

- Яйца будешь?

- Да. Я Ингвар.

- Илль. - Она посмотрела на него внимательно. Кажется, не узнал. Да и что ему узнавать? Имя как имя, таких иллек на каждой улице десяток.

Она прошла на кухню, завозилась неловко у печи. Кажется, надо открыть вьюшку, чтоб не напустить дыму. Она не часто разжигала печи, то ли дело костры.

Ингвар последовал за ней. Смотрел внимательно ясными глазами, но помочь не торопился, пожалуй, и сам не великий умелец.

- А где моя одежда?

- Я на крыльце развесила, уже высохла, наверно.

Он кивнул и вышел. Илль передернула плечами: отвыкла она от людей, нервировали они её. Даже такой тихий мужчина заставлял волоски на затылке вставать дыбом, как у пса, завидевшего врага.

Печь наконец загорелась, запылала ровным светом. В трубе загудело. Илль отыскала тяжелую сковороду с толстым слоем нагара - сойдёт - поставила её на железную плиту. Нарезала сало и бросила в сковороду. Ломтики затрещали, заставив Илль сглотнуть от голода, забрызгали жиром.

Одевшийся Ингвар словно раздался в плечах, вырос. Мантия подчеркнула его бледность - под глазами и высокими скулами залегли тени.

- Моя обувь тебе не подойдёт, - сказала Илль. - Но в деревне можно будет отыскать что-нибудь.

- Спасибо за... За всё. Я расплачусь попозже, - у него покраснели уши.

- Сочтемся, - отмахнулась Илль. - Четыре или пять?

- Три, - ответил Ингвар.

Илль хмыкнула и разбила в миску восемь яиц. Смешала и вылила в сковороду. Гордец какой - на свету прозрачный, а объесть боится. О ключицы порезаться можно.

На проходной кухне из мебели был лишь маленький стол да табурет, все нужные запасы хранились на полках. Так что Ингвар стоял, прислонившись к стене, дышал со свистом. Простыл, наверно, а у нее нет ничего.

- Ты умеешь исцелять?

- Что?.. - переспросил Ингвар. Вопрос заставил его наморщить лоб. - Умею, но очень плохо. Не моё это.

Илль не хотела задавать вопросов - тогда пришлось бы расплачиваться откровенностью, - но не смогла удержаться.

- А что твоё?

- Огонь, - впервые улыбнулся гость. Улыбка преобразила его, превратила в симпатичного молодого мужчину. Сколько ему - тридцать, тридцать пять?..

- Вот откуда ожоги...

- Ну, я не боялся изучать новое, - сказал Ингвар, ухмыльнувшись воспоминаниям.

Сердце защемило, когда Илль вспомнила брата - он так же усмехался, когда отец ругал его за шалости. Стоял, переминался с ноги на ногу, а на лице играла неловкая улыбка. Она смахнула злую слезу и подхватила тяжелую сковороду.

- Возьми вилки.

Тарелка была всего одна, и она собиралась её уступить гостю. Ингвар нашёл на полке вилки, по собственному почину захватил хлеб и старый нож. Наверное, ей стоило бы беспокоиться - одна в пустом доме с незнакомцем, ни соседей, ни домочадцев - но она не воспринимала его как угрозу. Хотя и понимала, что этот худощавый высокий мужчина может оказаться и преступником, и убийцей.

Илль отобрала нож и ловко накроила ломтями каравай, достала тарелку и выложила в нее яичницу, стараясь набрать побольше сала.

- Приятного аппетита, - пожелал ей Ингвар и присел напротив.

Она только хмыкнула, пододвинув поближе сковороду. Ели они молча: он аккуратно, сдерживая голод, чтоб не наброситься на угощение, она медленно, беззастенчиво рассматривая его.

После завтрака Илль отвела его в спальню и уложила в постель, не слушая возражений. Ей не нравилось его дыхание - тяжёлое, свистящее.

- Может попробуешь себя исцелить?

Ингвар переплел пальцы в замысловатом жесте, шепнул пару слов. Илль склонилась над ним, ожидая увидеть облако зеленоватых искорок, летящих к месту сосредоточия болезни, но все, что вышло из рук мага - дым.

- Не получилось, - развел руками Ингвар.

- А если постараться?

Мужчина пробовал раз за разом, пока окончательно не выдохся. Илль подгоняла бы его и дальше, если бы не болезненный румянец, запылавший на впалых щеках.

- Ладно, отдохни, - неохотно велела она. - Я заварю травы.

- Не надо, со мной все в порядке. - И раскашлялся.

- Я вижу. Лежи, сейчас вернусь.

Плита была горячей, так что Илль поставила греться воду и зарылась в вещах. Где-то здесь должно... А! Вот он, мешочек с пахучим зельем, собранный ей в дорогу старушкой-няней... Не вспоминать - велела она сама себе и занялась делом.

Достала засахарившийся мед, бросила в чашку щедрую щепоть трав и накрыла посудину тарелкой. Пусть настоится.

Гость покашливал глухо, а она думала, что, наверное, надо идти в деревню. Кажется, Кара говорила, что у них есть своя лекарка - то ли ведьма-самоучка, то ли шарлатанка, но выбирать не приходится. Решено, сейчас напоит Ингвара, запрет его и пойдёт.

****

Крепкий деревянный дом - два этажа, законная гордость Кары - окружал крепкий забор. Илль толкнула калитку, не особо надеясь на то, что её оставили незапертой, и удивилась, когда та послушно распахнулась. Ничего не боятся.