- Он в госпитале.

- Тогда это Петухов. Больше некому. Кто ещё, не успев приехать, мог где-то проколоться?!!

Махно хлопнул себя по лбу:

-Точно! Больше не кому! А где он, не знаете?

- Минут десять назад был у нас в техничке, за кислородными шлангами приходил.

Старший лейтенант, забыв поблагодарить своих спасителей, помчался в ТЭЧ, опасаясь упустить Петухова. Быстрым шагом выйдя на аллею, ведущую к мастерским, в ста метрах впереди он увидел неуклюжую фигуру, опутанную кислородными шлангами. Вот он, голубчик! Петухов, услышав шаги, оглянулся. Он почему-то понял, что старший лейтенант появился здесь по его душу. Бросил на землю спутанные шланги и стал ждать, опустив руки.

Старший сержант сверхсрочной службы Петухов был довольно известной личностью. Маленького роста, неуклюжий, неопрятный, с глуповатой улыбкой. Он исполнял роль гарнизонного дурачка. Как он оказался в авиации, не понятно. Он постоянно попадал в какие-то истории, от него командирам были одни только неприятности. Но насколько он был бесполезен, настолько же был и безобиден. Выгнать его не поднималась рука. Над ним все подшучивали, но беззлобно и держали в армии из жалости, используя для второстепенных поручений, типа подай - принеси. Хотя одна интересная черта, можно сказать тайна, у него была. Он был трижды женат и все его жёны были высокими и статными, обладали пышными формами Роденовских красавиц. Причём все три женщины лицом были довольно симпатичны. Что они находили в Петухове, как он их покорял - не известно, эта тайна не разгадана по сей день. Ещё примечательно то, что расставался он с ними без шума и скандала: просто уходил к другой и всё.

Когда Махно подошёл на несколько шагов, Петухов, улыбаясь во весь рот, спросил:

- Чё, командир?

- Ты когда успел перед Алимовым проколоться?

- Чёй-та? Я не видал его с Нового года. Командир, пошёл бы ты, мене некогда.

- А за что он приказал тебя повесить?

- Повесить? Щас ему! А шланги как жа? Сварщики ждуть , им варить надоть!

- Билл, это ты?

- Ась?

Петухов наклонил голову вбок, как попугай, и было видно, что он мучительно пытается что-то осмыслить. Махно, испугался как бы от мозгового перенапряжения что-нибудь не случилось, замахал руками:

- Ладно, ладно, иди...Билл это кто-то другой...

- Ась?

Махно зло плюнул под ноги, развернулся и пошёл прочь. Он прекрасно понимал, что если в ближайшее время не выяснит, что это означает: "повесить Билла", то утром на самом видном месте, перед штабом, будет повешен он, старший лейтенант Махно.

Задумавшись, он свернул с аллеи и пошёл напрямик. Проходя за общежитием лётного состава, он едва успел затормозить. Прямо перед ним кто-то выплеснул из окна, на газон грязную, мыльную воду.

- Между прочим, это запрещено! Здесь недавно убирали! - закричал Махно.

В ответ из окна выглянул подполковник Алимов с полотенцем на шее, он только что побрился:

- А-а, это ты... Между прочим, ходить здесь тоже запрещено, особенно под окнами начальства.

И, вытирая полотенцем лицо, задал вопрос, который старший лейтенант хотел услышать меньше всего:

- Било повесили?

- Нет, не повесили. Я скорее сам повешусь с этим Биллом!

- Хм... А в чём проблема-то?

- Да нет проблем, готов повесить кого угодно. Только объясните, кто такой Билл?

Алимов несколько секунд смотрел на старшего лейтенанта широко раскрытыми глазами. Потом всё понял. Поманил его пальцем и тихо, по слогам начал объяснять:

- Не кто, а ЧТО; не Билл, а БИЛО.

Затем, уже нормальным голосом продолжил:

- Било, пожарный набат, старый огнетушитель на тросике. Понимаешь? А рядом, на другом тросике шкворень, ломик, им стучат по билу, понимаешь?

Махно недоверчиво посмотрел на Алимова, понимая что ему конец, местные остряки без внимания это не оставят и этот Билл будет преследовать его до конца жизни:

- Вот дела... А я Петухова чуть не повесил.

- А Петухов-то здесь причём?

- А кого ещё? Кто ещё, кроме него, согласится, что б его повесили?

- Логично...

- Товарищ подполковник, вы это... Не говорите ни кому, а то ведь сами понимаете...

- Конечно, о чём разговор,- и повернувшись в комнату, громко сказал:

-Слышали? Чтоб ни гу-гу!

Махно приподнялся на носках и, вытянув шею, посмотрел поверх подоконника. В комнате начальника лагеря два связиста, прапорщик и солдат, с излишне серьёзным видом, не глядя в сторону окна, подсоединяли провода к только что установленному телефонному аппарату. Старший лейтенант скривился как от зубной боли и, забыв спросить разрешения, развернулся и поплёлся к себе в дежурку - маленькую комнатку в штабном домике, в которой были одно окошко, стол, сейф, несколько телефонов и топчан.

Махно был раздасадован и зол на себя. Ведь он сразу, как только заступил на дежурство, видел из окна комнаты дежурного по лагерю, как курсанты красили кусок рельса, подвешенный к специальному столбику.

Вот оно, висит себе у штаба, пусть не на самом видном месте, но висит. Старший лейтенант снял фуражку, взмахнул ею, делая реверанс и расшаркался в поклоне:

- Спасибо тебе, Билл! Падла ты железная, что б ни дна тебе, ни покрышки!

Хотел добавить ещё пару слов, но что-то его насторожило. Махно оглянулся. С крыльца штаба, остолбенев от изумления, на него смотрела рядовой Бубнова, девушка по имени Лида, писарь четвёртой эскадрильи.

4

Пока старший лейтенант Махно решал вопросы пожарной безопасности, в эскадрильях знакомились с переменным составом. У казармы четвёртой эскадрильи были построены друг против друга лётный и курсантский состав.

Командир эскадрильи в первую очередь представился сам:

- Командир эскадрильи, подполковник Лучников Леонид Николаевич. Что означает слово "командир", я думаю, объяснять не надо.

Затем он указал на стоящего рядом коренастого офицера с тяжёлой нижней челюстью и прищуренными глазами:

- Мой заместитель, майор Гордиенко.

- А что это означает, вы скоро узнаете, - добавил майор Гордиенко, глядя куда-то в даль, поверх голов курсантов. Казалось, этот майор высечен из камня. От него веяло каким-то холодком.

Между тем, Лучников продолжал:

- Заместитель командира-штурман эскадрильи майор Губанов... Заместитель командира по политчасти майор Миллер...

Один за другим, услышав свою фамилию, из строя выходили и становились рядом с командиром должностные лица командного состава эскадрильи.

Затем курсантов познакомили с командирами звеньев, а те в свою очередь познакомили их с инструкторами и все разошлись по экипажам.

Лётчики уже знали о своих курсантах всё, что им было необходимо. Учебно-лётный отдел ещё ранней весной предоставил в полк подробнейшую информацию: от биографии и антропометрических данных до теоретической успеваемости. А ещё раньше лётчиков ознакомили с, так называемыми, индивидуальными картами профотбора - результатами тестов профессионально -психологического анализа, проводимого с каждым курсантом при поступлении в училище. В этой карте отражались психологические особенности характера, тип темперамента, объём и скорость оперативной памяти, уровень интеллекта и многое другое. По результатам тестов абитуриенты распределялись по группам. В училище зачисляли только тех, кто показал результаты, соответствующие первым трём группам профотбора. Четвёртая группа и ниже были абсолютно бесперспективны и не имели никаких шансов освоить технику пилотирования самолёта. Данные эти были секретные, доводились только инструкторам и только на его курсантов и не подлежали разглашению.

В результате анализа этого материала, инструкторы задолго до личной встречи с курсантами примерно знали, чего ждать от каждого из подопечных, и определили для себя, кого выпускать первым, кого придержать на потом, с кем возможны проблемы и какие.

Кстати сказать, на распределение по звеньям и экипажам ни теоретическая успеваемость, ни результаты профотбора не влияли. По звеньям курсантов распределяли по росту. Все, кто был выше среднего роста, попадали в первое звено, средний рост и ниже - во второе, а курсанты маленького и совсем маленького роста, их почему-то называли карандашами, включались в третье звено. Это было вызвано профессиональной необходимостью.