Потом он уложил её на кровать... и сразу из бешеного насильника превратился в ласкового и нежного, с утончённым вкусом любовника...

(Всё! Хватит! Занавес! Вам только дай волю, господа кинематографисты! А с нас, несчастных, и так семь потов пролилось на чистую и белоснежную, совершенно невинную бумагу).

Оленька не печалилась и не рыдала о потере своей девственности (Увы, целомудренная самоистязающая жизнь не только вредна для здоровья, но и гораздо тягостнее жизни, проведённой в веселии и любовных, необременительных для тела и души, утехах).

После счастливого спасения Оленькиной сумочки Серёжа стал гораздо чаще оставаться ночевать «у Гены Салова или в пещерке». С Ольгой Юрьевной они жили душа в душу, словно бы давно и упорно искали друг друга (Полиглот Сергей Васильевич, правда, до сих пор вздыхает о том, что не смог основательно изучить французский язык с таким доброжелательным педагогом как Софья Андреевна). Заботливые родители набили полную коляску разными таёжными продуктами, чтобы он отвёз их в город. И Серёжа привёз эти продукты, но не к Свете, как он когда–то мысленно планировал, а, – вы уже догадались – к Ольге Юрьевне.

(Кстати, о мотоцикле с коляской. У Серёжи никогда не было никаких прав, а он свободно разъезжал не только по тайге, но и по городу Миассу.

Вы, наверное, сразу подумали: а почему гаишники не прекратили такое явное безобразие? Всё дело в том, что на их вездеходном транспортном средстве был государственный номерной знак 70–00, который открывал нашему герою свободный проезд по станции и всему городу. Иногда к мотоциклу подходили обмундированные товарищи, но увидев этот номер, поворачивались и благоразумно возвращались к исполнению своих более насущных обязанностей. Всё дело в том, что какой–то большой милицейский начальник тоже оказался отцовским фронтовым приятелем. Они вроде бы даже вместе освобождали Освенцим и, к своему ужасу, одними из первых зашли на его территорию.

Но всё равно отец у Серёжи, Василий Николаевич, был старорежимно честный человек. Однажды он вручил своему сыну «Правила дорожного движения», Серёжа изучил их, безупречно ответил на все тридцать отцовских вопросов, словом, как бы сдал экзамен. А поскольку по вождению у Серёжи был всего единственный прокол: прыжок с мостков в озеро Большой Кисегач, то папа и посоветовал ему съездить в Миасс за заготовленными для него правами, но Серёжа именно в этот момент так закрутился со своими делами, что остался на всю свою жизнь «бесправным» человеком).

(Классики потому и называются классиками, что они всегда и во всём правы. Как это у них: «Вся жизнь театр, а люди в нём – актёры». И на самом деле, комические актёры всегда попадают в юмористические и смешные ситуации, а трагические герои–любовники имеют склонность вляпываться в такое... вы, конечно, уже догадались, кого мы имеем ввиду).

Однажды Оленька увлечённо занималась приготовлением «семейного» ужина, а Серёжа полёживал на её кроватке и почитывал одолженный ему «немкой» Софьей Ниловной толстенный фолиант. Был чудесный и мирный вечерок. Вся окружающая обстановка и сама природа обещали впереди только одни приятности... Да и Оленька, самозабвенно хлопотавшая по хозяйству, была восхитительна. Она заметно похорошела с того памятного вечера. Да и любимец Муз Серёжа не жил, а «как сыр в масле купался». От такого беззаботного счастья он даже поправляться начал... Через открытую дверь он любовался хлопотавшей на кухне Оленькой... И вдруг со двора раздался глухой стук в калитку.

–      Это, наверное, Марфа Сергеевна приехала! – просияла Ольга Юрьевна и побежала открывать закрытую на задвижку калитку.

Серёжа решил продолжить чтение. Но со двора через открытую дверь он услышал два голоса: нежное Оленькино сопрано и грубый мужской бас, обладатель которого был не совсем в резвом состоянии.

–      Николай! Как вы узнали мой адрес?

–      Да у твоей же подруги Надьки Лавровой и узнал.

–      Но я вас сюда не приглашала.

–      А я, может быть, сватать тебя приехал!

–      Извините, Николай, но вам лучше уехать домой.

–      А зачем я тогда с работы отпрашивался и с букетом сюда припёрся?

–      Не знаю зачем, но я никогда не давала вам повода для таких неожиданных визитов.

–      А цветы я тебе раз подарил. Ты же взяла!

–      Я просто не хотела вас обидеть. Сейчас вам лучше уехать домой. Вас сюда никто не приглашал.

–      И чего ты, Оленька, такая ломака? Другие девчата в общаге так не ломаются. Ты знаешь, сколько я в месяц выколачиваю? Да за меня любая пойдёт!

–      Николай! Уезжайте домой. Мне некогда с вами разговаривать.

–      А ты чего такая нарядная?... И в фартуке пёстром. У тебя что, гости?

–      Да, я жду гостей, но вас это не касается!

–      А я пойду и посмотрю на их наглые рожи!

–Николай, вернитесь!

Серёжа во время этого нелепого во всех отношениях разговора успел подняться с кровати и надеть штаны.

В дом ввалился огромный двухметрового роста нестарый ещё мужик с испитой багрового цвета рожей, но с галстуком на шее и букетом цветов в хозяйственной сумке. Он внимательно обозрел все углы и удивлённо уставился на стоящего у стола Серёжу. За его спиной мелькнуло лицо расстроенной Оленьки. Мужик обернулся к Ольге Юрьевне и недоумённо вопросил её:

–      А где гости? Тут только какой–то сопляк слюнявый, а гости где?

Серёжа решил вмешаться в этот бестолковый разговор.

–      Я пришёл к Ольге Юрьевне за книгой. Ольга Юрьевна! тогда я пойду домой.

–      И выметайся отсюда поживее, пока я тебе шею не намылил. – сдобродушничал Николай.

–      Нет! – нервно, с отчаянием в голосе прервала его пьяные угрозы Ольга Юрьевна. – Всё, Николай. Или вы уходите отсюда добровольно, или я вызываю милицию.

–      Что?! – взревел оскорблённый таким гостеприимством своей предполагаемой невесты принаряженный в праздничный костюм «жених». – Так этот щенок – твой хахаль что ли?! Да я вас сейчас передушу обоих!

Увы, Николай оказался не пустым болтуном, а человеком дела. Он отбросил в сторону свою сумку с жениховским букетом, двинулся всей своей огромной массой на Серёжу, сбил его с ног, повалил на пол и начал яростно охаживать его своими тяжёлыми и крепкими рабочими кулаками. Серёжа вертелся как акробат, уворачиваясь от ударов. Большинство этих ударов пролетало мимо Серёжкиного лица, так как Николай успел где–то хорошо «поддать» в ожидании радостной встречи со своей будущей невестой. Серёжа даже успел сунуть руку к голенищу... Увы, ни сапога, ни верного друга у правой ноги не оказалось. Серёжа был в домашних тапочках, как и положено каждому мирному обывателю в домашнем патриархальном окружении... Сбросить Николая в сторону просто не было никакой возможности: слишком разные весовые категории. Но Серёжа не сдавался и иногда даже колотил кулаком в бок налетевшего на него слона, который на такие пустяки не обращал никакого внимания и продолжал выцеливать огромными кулачищами в мечущуюся перед ним Серёжкину рожицу...

И тут раздался какой–то треск, что–то хрустнуло, у Николая опустились кулаки, и он рухнул прямо на то место, где только что лежал Серёжа. А Серёжка успел увернуться. Он огляделся. Николай хрипел, как бы задыхаясь, тело конвульсивно дёргалось. Рядом с ними стояла Оленька. В руках у неё был тяжёлый утюг, которым она сегодня утром так старательно гладила своё парадное платье и Серёжкины брюки. Она вся дрожала от страха и ужаса. Её жених хрипел и дёргался на полу. Серёжа встал на ноги, отряхнулся, посмотрел на перепуганную Оленьку, улыбнулся и вдруг, неожиданно даже для самого себя брякнул:

Простой рабочий парень Попал под твой утюг.

Он сверху отоварен Заботой от подруг.

Ольга Юрьевна даже зашаталась от такого откровенного цинизма своего юного друга. Казалось, что она сейчас упадёт. Серёжа подошёл к ней, взял лежащее на стуле полотенце, перехватил почти выпадающий из Оленькиных рук утюг, протёр его и положил на стул.