Висящий на стене портрет с большим удовольствием наблюдал за происходящим: И, действительно, немало расплодилось у нас «от Павлика Морозова внучат!»

Опера сразу принялись крутить руки маме Ватика, к «жене», снабжённые информацией, они даже не притронулись. Строгая, вышколенная женщина-инспектор предложила рыдающей маме сделать добровольную сдачу, а сама уже приготовилась сорвать трусы с неё и залезть заблаговременно одетой в резиновую перчатку рукой к маме Ватика во влагалище. Мама ревёт как недоенная трое суток корова, но неумолимые сотрудники берут в клещи пойманную преступницу и с победоносной радостью вытаскивают из неё 10 граммов героина. Вот она, попалась, контрабандистка проклятая! Да как она только посмела!

Белый, довольный своей оперативной работой, уводит преступницу на допрос. А что же Ватик? – Свидание его с женой не прерывается, как это обычно бывает в таких случаях. Беляков, благодарно похлопав Ватика по плечу, крепко жмёт руку вставшему на путь исправления негодяю: Молодец, Павлик!

В награду за выполненную операцию Ватик забирает жену и трое суток трахает её, даже и не думая о судьбе своей несчастной матери (Разве совесть возопит, если её нет?).

На утренней оперативке Белый с заслуженной гордостью докладывал Начальнику колонии о вопиющем преступлении, которое он, добыв информацию у исправившегося осужденного, разоблачил и пресёк поставку крупной партии героина в колонию… и т.д. и т.п.

А также представить осужденного Ватика как исправившегося к условно-досрочному освобождению (то есть отпустить домой на вольные хлеба).

Всё присутствующее на оперативном совещании руководство удовлетворённо и одобрительно закивало головами. Никто не соизволил заглянуть в личное дело Ватика, где было сказано, что ему положено отсидеть не менее 2/3 назначенного срока. А мама Ватика томилась в это время в Бакальском КПЗ, ожидая этапа на тюрьму. Через три дня довольный Ватик вышел со свиданки в зону, а злосчастную маму Ватика увезли на казённом, пропитанном застоялым тюремным духом, воронке в тюрьму.

Вас интересует, чем закончилась эта мелкодраматическая история? – Как всегда, банально до смешного: Начальник опер.части Беляков был награждён медалью «За службу Отечеству», заключённый Ватик был отпущен по УДО на свободу, а злосчастная мама бесследно, для нас по крайней мере, исчезла в бездонных недрах «исправительной» системы.

Тяжело было описывать всю эту трудносмываемую грязь, рассказывая о недочеловеческих душах, о том, какие удивительные метаморфозы происходят порой с ними. Кому-то станет жалко маму Ватика, кому-то – его самого. Но это только один эпизод из жизни рядового СДПэшника, нашего современника, а следовательно, и нашей с вами, дорогие читатели, жизни. Кто-то, может быть, с возмущением скажет: «Фу, это же изгои!» – Нет, это мы с вами. Или виновных нет, или виновны все. Легко осудить звероподобную мразь, но не надо забывать и о том, что эта мразь – человек, то есть один из нас. Помните, как обожествлённый вами Иисус сказал толпе, хотевшей закидать проститутку камнями? «Пусть тот, кто безгрешен, первый бросит в неё камень». И никто не взял в руки камня. Так и в нашей печальной истории: Пусть каждый посмотрит вглубь своей души.

Колышется чёрное море,

Мутны горизонты вдали.

Не выплакать русское горе

На пядь просолённой земли.

Не спрятаться в тёмной пещере,

Не скрыться в глубоком тылу.

Поклоны вбивая химере,

Подвешенной в тёмном углу.

Отечество не обезлюдит:

Бессмертно её бытиё.

Никто ничего не забудет,

И каждый… схлопочет своё.

Да, забыли мы совсем с этим проклятым Ватиком о нашем главном герое.

Многоопытный Арбалет точно знал, что из вещей положено пропускать, а что запрещено. Но его новый спортивный костюм (в колонии это не запрещено для занятий спортом) приглянулся Индюку (вернее, индюшке), председателю секции СДП, самому главному козлу колонии. Это звучное прозвище он получил за безобразное строение своего тела. Был он здоровым, крупным, ширококостным, но широким не в плечах, а в нижней части своего тела. Эта часть: талия, зад, ноги были огромными как у взрослого слона, зато голова и плечи непропорционально малы, что в целом составляло впечатление крайне неблагопристойное. Вот этому Индюшке и захотелось примерить новый арбалетовский костюм, а если не подойдёт (что вероятнее всего), то продать или обменять с выгодой. Индюк начал что-то озабоченно деловито нашёптывать Рифу, склоняя его не пропускать костюм, а отправить на склад (Кладовщик свой – сам принесёт. Алчный Индюк успел уже везде посадить своих прихвостней на сытые должности, где можно было как-то крутиться, не голодать, жить безбедно, да ещё и УДО зарабатывать).

Арбалет всё это видел. Кровь закипела, раздражение было готово выплеснуться через край. Последние этапы совсем нервы вымотали, душа кормилась только злостью. И он начал:

– Эй ты, свинья! Костюмчик мой понравился?

У Индюка глазёнки на лоб полезли от такой наглости этапника. Привык он, что все молчат, окружённые прапорами и ими, СДП.

– Ты, ттты, это мне, этапная морда? Да ты знаешь, кто я такой?

– Бес ты покарябанный! – рявкнул Арбалет.

Он откинул свои вещи в сторону и приготовился вцепиться в горло Индюку. Опытные прапора сразу встали между повздорившими сторонами и предотвратили назревающую драку. Но Арбалет уже спустил своих собак. Он уже не сдерживал себя и злобно рычал на всех: и на СДП, и на прапоров. Устроил такой маленький кипиш на грани рукоприкладства, не стал молчать, но зато отстоял свои вещи.

А Индюк сбегал, куда надо и пожаловался дежурному оперативнику. Тот, особо не вникая в дело и полностью доверяя своему подопечному, распорядился:

– Давайте его до утра в ШИЗО. А там пусть опера разбираются с этим дерзким клиентом.

Пока шли в ШИЗО, Арбалет с Рифом всё-таки разговорились. Риф, явно смущённый происходящим, оправдывался:

– Да я тебя сразу узнал, сделал вид, что не знаю. Сам понимаешь. Заколебали эти СДПешники: чего углядят, всё утром – на доклад вышестоящим. И всё, жди выговора.

– Да, хорошо живёте. – улыбнулся, отходя от недавней стычки, Арбалет. Оказывается, красные зеки запугали даже Администрацию, все друг за другом следят и сдают по инстанциям. Весёленькое дело!

– Эх, быстрей бы доработать, да на пенсию. – продолжал ворчать Риф, человек простой и доброй души. – Год остался. На меня не серчай. За мной семья, дети, внуки. Только бы пенсию получить, а потом хоть куда отсюда: хоть в сторожа, хоть в пастухи…

– Да, ладно, Риф, не гони. Знаю я, какой ты нормальный мужик. А внуки, это – хорошо, это – продолжение нас.

Арбалета до утра закрыли в одиночку, куда обычно запирали тех, у кого не было ещё выписано суток. В этом холодном мешке со всех сторон был только голый бетон. Вместо окна была небольшого размера зарешёченная дыра, через которую в камеру залетал снег и укладывался на полу миниатюрными живописными сугробами. Ни скамейки, ни табуретки в камере не было. Из мебели в этом узилище было только грязноватое ведро, стоявшее в углу и напоминавшее исходящим из него едким запахом о возможности хоть какой-то человеческой жизнедеятельности и в этих преисподних условиях.

Утомлённый этапной суетой, Арбалет присел на корточки и задумался: «Вот и приехал в знакомый лагерёк, и в первый же день угрелся в изолятор. Ладно, хоть свои вещи сумел отстоять. Даже лагерную публику обуяла всеобщая алчность. Народ жиреет и теряет человеческий образ».

Тошно стало Арбалету от пережитого стресса. Несусветная тоска затуманила его, вообще-то приноровившуюся к постоянным страданиям, душу. Мысль улетела из скованного цепями тела и маялась от одиночества где-то в недоступных человеческому разуму далёких местах. Да, щедро одаривала непредсказуемая судьба нашего героя неожиданными подарками! Слабым утешением было то, что именно в таких ситуациях проверялась, закалялась и крепла душа.