Необходимо было в процессе борьбы научиться спокойному, ровному отношению к явно враждебному наркопоглощённому окружению, и заниматься, не отвлекаясь на соблазны, своим делом. Жизнь ведь продолжается. Несмотря ни на что: воюешь ты или уже смирился в кабале. Она равнодушно обходит то место, где ты торопишься что-то изменить, пока не поздно.
На улице – крепчающий с каждым днём сибирский морозец. Вечерний сумрак всё раньше переходит в непроглядную северную ночь. Тихо, безрадостно планируют с вольного неба снежные комочки. Даже решёток, плотно окружающих жизненное пространство, почти не видно… Арбалет с наслаждением работает на турнике. Раскованно, со спортивным вдохновением выполняет различные упражнения и… забывает, что находится в тюремных застенках. Разум его свободен. А окрепшее тело благодарит своего хозяина за заботу, за напряжённый физический труд, только после которого оно испытывает истинное удовольствие. Между упражнениями Арбалет ходил возле турника туда-сюда и думал.
Он благодарил всевидящего и всемогущего, своего великого бога Рода, что он не оставляет его в самые тяжёлые времена, что с великодушной дальновидностью открывает ему глаза на окружающий мир, на происходящие в этом мире, непостижимые для простого человеческого разума, явления и события. Именно по божественному откровению Арбалет осознавал истинную свободу не как призрак, парящий где-то по другую сторону колючей изгороди, а как реальность, живущую в его душе и сердце…
А вся зона вокруг получает другие «удовольствия». Наркотиков – полное и разнообразное изобилие. Взять или купить можно в любое время дня и ночи…
Но Арбалету, как и его друзьям, больше не надо было этого губительного дурмана. Да, он в тюрьме, но он свободен, он старается полнее осознать эту восхитительную внутреннюю свободу и насладиться ею сполна, поделиться её ощущением со своими друзьями, которые сплотились плечом к плечу в противоборстве с торжествующим победу наркотическим злом.
Но вся сидящая на игле зона, косо, с едва скрываемой ненавистью, смотрела на эту отчаянную четвёрку. Зависимых и обречённых зеков бесила стойкая сплочённость уральских парней. Их зачумлённое стадное сознание возмущало то, что кто-то не хочет быть такими же, как они, и отказывается включаться в эту всеобщую безумную наркотическую гонку с её естественным финишем в гробовом аду. Эта небольшая группа молодых парней осмелилась прийти в чужой, захлёбывающийся наркотой дом со своим свободолюбивым уставом. Не любит наш народ (а может быть, кукловоды, скрывающиеся за народными спинами?) тех, кто отличается от общей человеческой серой массы или идёт против бредущей в пропасть толпы.
Заколотая масса не только возмущалась необычным поведением наших друзей, но где-то глубоко в своём замутнённом подсознании не только уважала, но и побаивалась их, понимая, что в серьёзных обстоятельствах они встанут друг за друга и поставят на кон не только свои головы и жизни, но и многие чужие жизни и головы. Но косые враждебные взгляды и туповатые насмешки продолжались.
– А, бывшие наркоманы, а теперь спортсмены…
– Нет, – спокойно отвечал им Димыч, – мы, наоборот, бывшие спортсмены, а наркота осталась за бортом.
Всю зону бесил необычный образ жизни наших уральских героев, а тех, в свою очередь, тошнило от показных и дешёвых блатных порядков в зоне, от всех этих якобы «понятий» для заколотых лохов. Главное из понятий: платите в общак, уделяйте для авторитетных воров. И всё теневое миропонимание держалось под бескрайными сибирскими небесами именно на этом.
За Волгой старый босс
Надолго в нары врос.
По зоне, как и встарь,
Резонит паки царь.
Латает мятый бок,
Мотает пятый срок.
Мозолит серый волк
Подпольной сферы долг.
Паскудна мэтрам суть:
Их трудно ветром сдуть…
Сквозь мат их слышен рёв
Прижатых «крышей» вдов.
Арбалет давно уже, в результате долгих раздумий осознал, что любая, принятая коллективом, идеология – это тупик. Очередная специально придуманная приманка для высасывания из жаждущего хоть какой-то «духовности» народа сил и средств. Воровская идея в этом бесконечном потоке «идей» не является исключением. Нормальным здравым людям вообще никакая, а тем более «высокая» идея не нужна. Если человек умеет жить, не мешая другим, никого не угнетая и никого не ведя за собой на поводу, просто жить и радоваться жизни, зачем ему что-то ещё сверх этого? Но основная, подкачанная ложными надеждами масса, вернее свора предпочитает хлопотливо суетиться, толкаться, взаимно уничтожая и пожирая друг друга. В погоне за временными и призрачными материальными ценностями эта свора, не видя ничего и никого вокруг, почему-то считает, что все должны жить именно так, грызя и разрывая друг друга. Конечно, это не братья, а вечно голодные степные волки, чья жизнь держится на природных, но низменных инстинктах.
Вот в такой, откровенно недружелюбной обстановке оказались наши друзья: Азим, Кулан, Димыч и вновь прибывший вместо отсидевшего свой срок Ножика Арбалет. Четыре мушкетёра – против батальона гвардейцев Кардинала, скрывающегося где-то за высокими кремлёвскими стенами.
Заканчивалась уже вторая неделя пребывания нашего героя в пресловутой 42-й зоне. Охарактеризовать её как-то без применения сочной ненормативной лексики просто невозможно. Итак: Повсеместный непреходящий бардак. Никому и ничего на х… не нужно. Зеков не одевали, не обували и… почти не кормили. Они шатались по зоне, кто в чём приехал: кто в дублёнках и норковых шапках, кто босиком в пляжных сланцах. Смешно и горько было смотреть на эту разношёрстную толпу, наглядно разделённую по имущественному признаку: кто побогаче, одет вполне прилично, кто беден и забыт родственниками, раздет почти догола. Те, кто имеет деньги, всегда в кайфе: или убиты вмазанной наркотой, или пьяны вдрабадан от проглоченной спиртосодержащей смеси местного производства.
Положение с питанием зеков было просто катастрофическим. Или была плохо налажена система поставок продуктов, или в зоне не было средств на питание зеков, или снабженцы вместе с начальством куда-то уводили деньги (как говорят наши скромные московские воришки – «на нецелевые расходы»). Короче, колония голодала в прямом смысле этого слова. А блатным было не до этого, они в это время прокалывали свою никчёмную суетливую жизнь. Они вместе с администрацией делали всё для того, чтобы рядовые зеки не роптали и не задавали вопроса: «Куда колонийские продуктовые деньги уходят?» Иногда в колонии по четыре дня не было даже хлеба! Все зеки голодные, злые как черти, готовые буквально на всё, а блатные сдерживают эту недовольную массу, чтобы не было беспорядков или ещё хуже, голодного бунта. Блатные – в сговоре с мусорами. Это сразу понял Арбалет, находясь ещё в карантине.
Все зеки в зоне худые, измождённые постоянным голодом. В обед у ворот столовой собиралась огромная толпа – четыре отряда (обычно питались в три очереди: сначала четыре отряда, потом ещё четыре, и, наконец, карантин).
Ворота надёжно закрыты. Зеки, подгоняемые голодным нетерпением, ломятся в них и готовы снести это препятствие на пути к постному и скудному обеду. Сытые и холёные надзиратели, одетые в тёплые полушубки, снисходительно сдерживают эту вечно голодную массу. Надзирательские морды раскраснелись на свежем морозе, они ещё и посмеиваются над неугомонной толпой наркоманов.
Зеки ждут, когда будет ровно 12 часов: обед первой смены. Толпа нетерпеливо ждёт. Люди тихо перешёптываются между собой: «А будет ли сегодня хлебушек? Или опять – нет. Четвёртый день на воде. И куда только эти «смотрящие» смотрят? Они, наверное, за своей наркотой присматривают». – роптали явно недовольные своей участью мужики.
Никто о них не думал, хотя всё в колонии держалось именно на простых мужиках, которые работали и за себя, и за администрацию, да ещё и за дядю «блатного».
