– Я знаю, что граф принуждал тебя к разврату с ним. Я ведь сам видел это на днях и, как видишь, я всё ещё здесь, и чувства мои всё так же сильны, – Джереми ласково улыбнулся юноше.

– Это не всё, Джерри. Граф принуждал меня, и в том нет моей вины, но беда моя не в этом: граф не был для меня первым альфой. Вся моя история началась с того, что я влюбился. Он был, как говорят, первый парень на деревне, и в него были влюблены все, в том числе и я. И мне стыдно говорить об этом сейчас, тем более тебе. И однажды по своей глупости и влюблённости я ему поверил. А спустя час мой отец выгнал меня из дому, и очень скоро я попал к графу. Вот так. Я многое бы отдал, чтобы этого не было.

Доминик несмело посмотрел на Джереми, опасаясь увидеть холодность и презрение на его лице, но альфа смотрел на мальчика с нежностью и состраданием.

– Доминик, я действительно тебя люблю. И твоя история не вызывает во мне ничего, кроме ненависти и гнева к тому мерзавцу и ещё большей любви к тебе. Ники, я буду счастлив стать для тебя тем, кто заставит тебя забыть о твоих обидах и горестях.

Джереми снова поцеловал маленькую ладонь.

– Отдыхай, мой мальчик. Кажется, я прервал твой разговор с мистером Чарльзом.

– Джереми, – омега приподнялся с постели и ухватил уходящего собеседника за рукав. – Скажи… скажи ещё раз. Я раньше никогда этого не слышал. Никто никогда не говорил мне подобного.

– Я тебя люблю, – альфа улыбнулся и погладил Доминика по голове. – Я люблю тебя. Люблю.

– И я люблю тебя, – мальчик откинулся спиной на подушки и счастливо улыбнулся, провожая глазами уходящего Джереми.

***

Уильям был в бешенстве. Он расхаживал по своей спальне, заложив руки за спину и проклиная брата самыми страшными словами, которые в избытке приходили ему на ум.

Чем больше граф думал о сложившейся ситуации, тем отчётливее понимал: пришла пора действовать. Смерть брата, являвшаяся истинной целью визита, теперь казалась не просто способом завоевать поместье и титул. Уильям чувствовал, как дрожит от предвкушения каждая жилка в его теле, как только он воображал себе погибшего от его руки Теобальда. Какой-то сладострастный трепет охватывал его, когда он представлял себе распростёртое на полу тело близнеца, своего извечного обидчика, с раной, пачкавшей кровью белоснежную рубашку, его стремительно бледнеющее лицо, испуганный взгляд и жалкое выражение.

В своих тайных мечтах Уильям заходил дальше, чем простое отравление или удар ножом в спину. Ночами ему грезилось, что ему удастся не только умертвить брата, но и как следует измучить его перед смертью. Закрывая глаза, граф отчетливо видел сырое подземелье, связки ржавых цепей, целый арсенал лезвий, штыков, кувалд, игл и прочих металлических и каменных предметов, пригодных для нанесения страшных увечий. Ратленд, стоило ему только закрыть глаза, видел распростёртое окровавленное тело, так похожее на его собственное, покрытое ожогами и порезами, слышал болезненные стоны и мольбы о пощаде, которым не суждено растопить безжалостное сердце мучителя. Эти картины не только побуждали Уильяма действовать и поскорее, но и приводили его в состояние духа, близкое к опьянению.

Сейчас, расхаживая по собственной спальне, рисуя в своём воображении сцены кровавой расправы, Уильям ощутил, что в душе его поднимается и закипает ярость, которую просто необходимо выплеснуть на кого-то или, хотя бы, на что-то. Не в силах более сдерживать свои гнусные порывы всепоглощающей ненависти ко всему окружающему, граф схватил первое, что попалось ему под руку – вазу с цветами – и швырнул её в стену над кроватью, с наслаждением глядя, как мокрое пятно расползается по обоям.

Грохот в барской комнате столь поздно ночью не остался незамеченным, и проходивший мимо слуга, юный Юстас, только недавно принятый на службу в поместье герцога и ещё не знавший о скверном характере его брата, решил заглянуть и спросить, не нужно ли прибрать в комнате. Постучавшись, омега просунул голову в приоткрытую дверь.

– Господин, я слышал какой-то шум. Вам нужна помощь?

– Пошёл вон, паскуда! – рявкнул граф, сверкнув на испугавшегося мальчика бешеными глазами.

Граф был раздражён неожиданным появлением сопляка в его комнате, но стоило ему повернуться и взглянуть на незваного посетителя, как в голове его блеснула прекрасная мысль. Что же, если Доминик никак не даётся ему, а другая добыча сама идёт в руки, грех не воспользоваться прекрасной возможностью отвести душу.

Мальчик был хорошенький: низкий, худой, с круглым личиком и наивными синими глазами. Граф даже на секунду отвлёкся от своих грязных помыслов, всматриваясь в эти глаза, яркие, как два василька, удивляясь столь необычному цвету. Русые волосы юноши были аккуратно собраны в пучок, на голове красовалась кружевная шапочка. Мальчик весь испуганно сжался от неожиданной грубости и хотел было уйти, но граф натянул на лицо ласковую и приветливую улыбку, сам содрогаясь от осознания, насколько он сейчас похож на Теобальда.

– Постой-ка, любезный. Я погорячился, прости мне мою грубость. Я тут немного испачкал обои – будь добр убрать.

Мальчик кивнул и вошёл в комнату. В руке его была тряпка, которой он протирал пыль, и он направился к стене за кроватью, чтобы устранить последствия графской горячности. Уильям тяжёлым взглядом проводил худосочную фигурку, про себя отмечая особенности мальчика – очень бледную кожу и три довольно крупных, размером с горошину, родинки на шее: одна сразу под ухом, другая чуть ниже и ближе к спине, а третья у самой кромки чёрной рубахи. Уильям плотоядно облизнулся, наблюдая, как мальчик взбирается на стул, чтобы дотянуться до мокрого пятна.

На вид мальчишке было не больше шестнадцати-семнадцати лет, да и на лице у него было написано, что он – самая настоящая невинная овечка, понятия не имеющая о том, что может угрожать столь юному омеге в пустой комнате наедине с альфой. Юноша старательно тёр тряпкой обои, пытаясь хоть немного их обсушить, когда неосторожно оперся рукой о спинку кровати, усыпанную осколками вазы, и ахнул от неожиданности, ощутив, как острый кусок стекла впился ему в ладонь. Мальчик осторожно извлёк осколок, стараясь не кривиться от боли, и, облизнув кровоточащую ранку, окинул взглядом постель, всю усыпанную мелким крошевом и залитую водой.

– Сударь, тут надо будет всё поменять – я сейчас схожу за чистым бельём.

– Не торопись, – ответил граф, незаметно оказавшийся прямо за спиной мальчика.

Пока Юстас оттирал стену от воды, Уильям успел закрыть дверь на замок и спрятать ключ в ящик стола. Мальчик этого не видел, а потому ещё не знал, что оказался в ловушке. Граф неторопливо подошёл к окну и закрыл его, чтобы никто не мог даже со двора услышать того, что происходит в комнате. Это была излишняя предосторожность, так как в полночь вряд ли кто-то пошёл бы на улицу.

– Ты три-три, не отвлекайся. Стало прохладно, – как ни в чём не бывало сказал граф, чтобы заговорить мальчику зубы.

Юстас продолжал вытирать стену, стараясь не опираться на больную руку, когда услышал слева шорох. Удивлённо оглянувшись, мальчик увидел, что граф задёрнул тяжёлые портьеры. Первый холодок пробежал по его спине, и омега слез со стула, на который забрался, чтобы дотянуться до самого верха мокрого пятна.

– С-сударь… я пойду за сменным бельём?

– Кажется, я уже велел тебе не торопиться, – граф стоял рядом, и омега в ужасе почувствовал, как чужая ладонь скользит по его руке от кисти к плечу.

– Сударь, что вы делаете? Зачем?

– Поменьше шуми, – Ратленд, поборов брезгливость, вырвал грязную тряпку из рук юноши и отбросил её в сторону. – Я очень рекомендую тебе не кричать. Я отрежу тебе язык, если ты издашь хоть звук.

Сердце Юстаса ухнуло в пятки, когда он понял. Сильные руки сдавили его плечи и грубо швырнули на кровать, усеянную осколками стекла. Для мальчика начались самые длинные три часа в жизни. И самые последние.

***

Теобальд ещё спал, когда к нему вошёл бледный Картер, похожий скорее на смерть, чем на живого человека. Растолкав брата, он бесцеремонно кинул ему на постель одежду, первую, попавшуюся под руку.