– Ну что же. В твоих словах есть логика. Значит, пускай Эдгар будет твоим телохранителем.

– А я твоим.

– В смысле? – Теобальд приподнял брови.

– Не прикидывайся глупцом. Вы не виделись столько лет, и вдруг он приезжает в поместье «помириться». Когда он приехал мириться к твоему отцу, тот скончался. Давай будем реалистами, Тео. Он приехал, чтобы убить тебя.

В комнате повисла тишина.

– Ты так в этом уверен? – тихо спросил герцог. Картер кивнул. – Что же, я тоже так думал. Мне не хотелось в это верить, но раз и ты так считаешь… Выходит, нам предстоит держать оборону?

– Я прошу тебя быть очень бдительным. До тех пор, пока Уильям будет в замке, будь так добр, не есть ничего, что он тебе предложит, не вызывать его на конфликт и запирать комнату на ночь.

– Я-то не вызываю его на конфликт, – иронически хмыкнул Теобальд, глядя на брата. – Это тебя стоит попросить быть с ним повежливее.

– Я очень постараюсь, но не уверен, что справлюсь. Говорить ему колкости – единственное, что мне приятно в общении с ним.

– Смотри не поплатись за это своей головой. Мальчишка.

Картер улыбнулся.

***

Переговорив с Чарли и Картером, Теобальд направился обратно в зал, где всё ещё кипела светская жизнь. Было уже совсем поздно – около часу ночи, и многие гости разъехались по домам. Теобальд, вернувшись к кружку джентльменов, в котором велась речь об Индийском восстании*, произошедшем четыре года назад, но всё ещё волновавшем умы англичан. Извинившись за своё отсутствие, герцог для приличия поговорил немного о восстании, а потом извинился и отошёл, сказав, что ему срочно необходимо увидеться с братом.

Уильям нашёлся на диванчике в углу в окружении трёх светских прелестников, хихикавших над его шутками и обмахивавшихся веерами с самым кокетливым видом.

– А, вот ты где, – натянуто улыбнулся брату Теобальд, подходя к дивану.

– Здравствуйте, герцог! – на разные голоса пропели омеги, протягивая ручки, стянутые кружевными перчаточками для поцелуя. Теобальд безо всякого энтузиазма приложился губами к каждой.

– Прошу прощения, господа, я вынужден похитить моего брата у вас. Совсем ненадолго.

– Ах, Тео, – Уильям свёл брови в театрально-скорбном выражении. – Неужто уже пора?

Омеги восторженно захихикали над дешёвой комедией, от которой Уильям получал огромное удовольствие.

– Уилл, пойдём. Я займу тебя совсем ненадолго.

Младший близнец поднялся и последовал за старшим на лестницу, которая вела на второй этаж, туда, где находился кабинет Теобальда. Оказавшись в нём, Уильям закинул ноги на стол точно так же, как недавно это сделал Картер, и на этот раз герцог не выдержал.

– Будь добр убрать ноги с моего стола. Что за плебейские манеры.

Уильям ядовито улыбнулся, но ноги убрал.

– Скажи мне, что произошло на балу? – Теобальд имел вид строгого судейского обвинителя, и Уильям невольно поёжился под тяжёлым взглядом, но вскоре собрался с духом и дерзко взглянул на брата.

– Я танцевал с твоим очаровательным женихом, – ответил он широко, хищно улыбаясь.

– Танцевал? И только? – поинтересовался герцог.

– И только, – мерзко осклабившись ответил граф.

– Что же, правду говорить ты отказываешься. А между тем, мне известно, что ты вёл себя отвратительно, низко и подло по отношению к невинному мальчику, который только первый раз вышел в свет. Твоё поведение возмутительно. Это недостойно нашей древней крови и твоего титула.

– Ты хочешь заняться моим воспитанием, брат? – Уильям смотрел на Теобальда как на заклятого врага. – Ты считаешь, что ты вправе это делать?

– Когда речь касается моего жениха – вправе. Хотя меня не меньше волнует и судьба мальчика, что приехал с тобой. Я знаю, что ты держишь его при себе, чтобы удовлетворять свою похоть, когда тебе вздумается.

– Доминик тебя уж точно не касается! – вскинулся граф. – Я спас его от тюрьмы, я заплатил за это деньги! Я имею право требовать что-то взамен!

– Благодетель, – процедил с презрением Теобальд. – Ему было бы лучше отправиться в тюрьму.

– О, я считаю иначе. В любом случае, участь этого мальчишки – не твоё дело.

– А участь Чарли?

– А что плохого в том, что он мне нравится? Ты всегда отхватываешь всё лучшее. Титул – тебе, поместье – тебе, хорошенький невинный омега – тоже тебе. А что мне?

– Ты мог бы жениться, если бы захотел. Полюбить доброго честного омегу, жениться и завести детей. А ты предпочитаешь содержать при себе несчастного добродетельного мальчика, которому твоя страсть омерзительна. Если уж тебе так нравится иметь любовников, нашёл бы себе такого омегу, которому была бы по душе постыдная жизнь, которую вынужден вести Доминик.

– Что ж. Ты хочешь, чтобы я оставил в покое Доминика? Ладно. Я отдаю его тебе. Дарю, если хочешь. А ты отдай мне Чарли. Он очарователен. Я хочу, чтобы он был моим.

Теобальд не сразу нашёл, что ответить на такую вопиющую дерзость.

– Ты обезумел?

– Нет. Какая ему разница, мы же близнецы?

– Ты ему отвратителен. Разве ты этого не заметил, когда танцевал с ним?

– Ах, все они поначалу ломаются и строят из себя невинность. Твой драгоценный Чарли – не исключение.

– Как же ты любишь равнять всех под свою гребёнку.

– Она единственно верная. Только мало кому хватает духу это признать. Ты не думай, что я хуже других. Вот ты думаешь, что ты лучше меня? А разве ты не испытываешь к Чарли то же, что и я? Разве не вожделеешь его? Разве не ждёшь момента, когда эта стыдливая овечка покорится тебе? Разве, ложась спать, ты не представляешь себе его гибкий стан, его золотистые волосы, в голове у тебя не мелькают бесстыдные картины, которые ты воплотишь сразу после того, как справишь формальность у алтаря? А? Разве я не прав?

Теобальд напряжённо замер. При всей ненависти друг к другу, близнецы всё же обладали той мистической связью, которая соединяет людей, которые должны были быть единой сущностью, но в утробе разделились на две. Слова Уильяма продирали герцога ознобом по спине, и картины, которые тот описывал, живо рисовались в воспалённом воображении Теобальда. Он мотнул головой, отгоняя наваждение.

– О да, ты прав. Я жажду его, как и ты. Но для меня это не то же, что для тебя. Я жду близости с ним с нетерпением, но не для того, чтобы поиграться и бросить, как сделал бы ты. Я люблю его, и мои желания естественны. И, как ты заметил, мне хватает выдержки держать их при себе. Моя любовь чиста и нежна. А ты знаешь только похоть.

– Чёртов лицемер! – Уильям вскочил со стула и встал напротив Теобальда, по другую сторону стола. Они стояли в одинаковых позах, в одинаковых костюмах, с одинаково гневными выражениями на лицах, буравя друг друга взглядами. Сейчас они, как никогда были едины – в своей ненависти друг к другу. – Лицемер, как ты смеешь надевать на себя маску приличия? Ты такой же, такой же, как я! Ты говоришь, что любишь его, но похоть слепит тебе глаза, и ты так же смотришь на него, как волк на добычу! А меня ты считаешь хуже! Хуже тебя, который прикрывает приличиями свои желания! Хуже ублюдка, который якшается с альфой и не скрывает этого! Кем ты себя возомнил?!

Теобальд смотрел в лицо близнеца, как в собственное отражение. Он знал, что их лица сейчас кривятся одной и той же яростной гримасой, и вдруг ужаснулся тому, что его лицо может быть так же дико, как лицо его зеркала. Он глубоко вдохнул, мысленно досчитал до пяти и спокойно сказал брату:

– Ты неправ. Перестань судить людей по себе. Это погубит тебя. Можешь возвращаться к гостям, разговор окончен. Но запомни, что если ты тронешь Чарли ещё хоть раз, я убью тебя.

Уильям поглядел в глаза брата и понял, что это не пустая угроза. Глаза его сузились, губы сжались в тонкую белую полосу.

– Что же, тебе нужен повод, чтобы убить меня. Мне – не нужен. Не поворачивайся спиной ко мне. Твой цепной пёс не всегда будет рядом.

Уильям вышел, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла.

Теобальд вынужден был посидеть в кабинете полчаса, чтобы остудить свой гнев и собраться с мыслями. Разговор с братом лишил его сил и измотал, и герцогу пришлось приложить большие усилия для того, чтобы перестать думать о чувствах Уильяма к Чарли, которые он даже не пытался скрыть, и о его угрозе.