Утром нервное напряжение достигло предела. У омеги дрожали руки и ноги, он не мог сидеть на месте, и соседи по камере ополчились на него за то, что он раздражающе мельтешит перед их глазами. Он сел на свою койку, и это было настоящей пыткой — сидеть не шевелясь и знать, что скоро решится его судьба. Наконец, не выдержав, он закрыл лицо руками и замер, слыша, как оглушительно бьётся сердце.

Когда за ним пришли, он был даже рад этому — лучше узнать приговор, каким бы он ни был, чем сидеть и ждать. Он сам пошёл за охранниками, покорно сел в настоящую тюремную карету, большую и неказистую, в которой сидело человек десять, включая вчерашних спутников. Не было только калеки — он умер ночью, не приходя в себя.

Цыганёнок, увидев снова своего друга, пересел к нему поближе и прижался щекой к его плечу, жалобно заглядывая в глаза. Теперь он по-настоящему испугался расправы и искал у Доминика утешения. Так они просидели всю дорогу, обнявшись и напряжённо уставившись перед собой.

Судили каждого по-отдельности, и Доминику пришлось снова мучительно долго ждать — на этот раз своей очереди. Цыганёнок, которого судили одним из первых, выйдя из зала, в слезах кинулся Доминику в объятия. Его приговорили к смертной казни. Омега прижал его к себе, поцеловал в лохматую макушку, пытаясь хоть чем-то утешить, хоть чем-то помочь, но их вскоре оторвали друг от друга — мальчика поволокли обратно в камеру.

Наконец к омеге подошёл низкий широкоплечий альфа с хмурым квадратным лицом и массивным подбородком и, взяв его под локоть, повёл в зал суда. Там было много народу, сидевшего на скамейках и теснившегося в проходах между колоннами, на возвышении в самом конце зала, под огромным окном, восседал за столом судья в седом парике. Справа от него сидели присяжные, также в седых париках.

Доминика подвели к скамье подсудимых и оставили там. Сопровождавший его альфа встал рядом, заложив руки за спину. Омегу почти ни о чём не спрашивали, говорил сначала адвокат, потом прокурор, присяжные кивали и что-то записывали, а Доминик сидел, мало что понимая из произносимых слов. Он расслышал, что его обвиняют в бродяжничестве и нападении на некоего графа Ратленда, а также почему-то в воровстве. Омега загнанно обводил глазами зал, пытаясь перехватить взгляд судьи, но тот не смотрел на него, обращаясь к своим подчинённым.

Потом был перерыв, и Ник увидел, как к судье подошёл высокий широкоплечий альфа, одетый во всё чёрное, и что-то тихо ему втолковывал. Судья, казалось, был не очень доволен словами своего собеседника, но, в итоге, поджал губы и кивнул, нахмурив брови.

Когда процесс продолжился, судья объявил, что граф Ратленд лично присутствует в зале и просит снять с обвиняемого все подозрения. Зал загудел, присяжные с недовольством переглянулись, но, очевидно, этот граф был слишком важным человеком в Солсбери, чтобы его ослушались.

Доминик облегчённо выдохнул — тюрьма больше ему не угрожала, и граф, кем бы он ни был, спас его. Хотя, вероятно, именно люди Ратленда избили его на дороге, и он не воспрепятствовал, но чудесное избавление было слишком неожиданным, чтобы вдаваться в подробности. Может, граф посчитал, что хозяин напавшей собаки достаточно наказан, и осуждать его на заключение было бы несправедливостью.

Его вывели из зала суда, не придерживая за локоть — он был свободен. Теперь нужно было поблагодарить графа и отправляться в обратный путь, чтобы забрать с собой старого пса, единственного друга.

Карета графа, которую Доминик сразу узнал, была недалеко от зала суда. Ратленд уже сидел в ней, но она не трогалась с места. Омега подошёл, остановившись на почтительном расстоянии, поклонился и с тёплой улыбкой произнёс:

— Как много хороших людей встретилось мне на моём пути в ближайшие несколько дней. Благодарю вас за помощь.

Граф, красивый альфа лет тридцати пяти, снисходительно улыбнулся. Внимательные серые глаза под густыми тёмными бровями глядели на Доминика насмешливо.

— Кто же сказал тебе, что это было одолжение? Ты должен будешь со мной расплатиться.

Улыбка на лице омеги потухла.

— У меня ничего с собой нет. Ваши люди отобрали последние мои деньги.

— Это не беда. Я предлагаю тебе работу. Хотел бы ты стать моим личным слугой? Чистить мою одежду, заваривать чай и подносить газеты? В моём доме чаще всего слугами берут альф, а на эту должность, пожалуй, омега лучше пригодится.

— Я согласен, — Доминик был растерян. С одной стороны, устроиться слугой в богатый дом — спасение. Но с другой, на дороге в Нетерхемптоне остался пёс, которого обязательно надо было забрать. — Только можно я отлучусь на несколько дней? Я должен забрать мою собаку.

— Нет, нельзя. Во-первых, твоя собака агрессивна, а во-вторых я не потерплю в своём доме чужих животных.

Доминик стиснул зубы.

— Значит, я не согласен.

Омега не успел даже вскрикнуть, когда ему зажали рот и силой запихнули в карету. Граф сквозь зубы выдавил «Да кто же тебя спрашивает?» и велел трогать. Карета поехала.

Доминик понял, что попал в ловушку. И вряд ли его работа на графа окончится завариванием чая, теперь это стало очевидно. Омега с горечью подумал, что тюрьма, возможно, была куда более хорошим вариантом. На графа он пытался не смотреть. Тот, наверняка, ухмылялся, может, злился, но выяснять, что именно, совершенно не хотелось.

Граф жил за пределами города, и ехать в его поместье пришлось несколько часов. Правда, кони его летели быстро, и на тюремной телеге, которая доставила Доминика в Солсбери, этот путь наверняка занял бы в два раза больше времени.

Большой дом стоял в окружении пышного сада, кроны деревьев золотились, цвели астры и георгины, и казалось, что всё поместье охвачено огнём. Однако Нику было не до разглядывания местных красот — он снова в ужасе думал о том, что ему предстоит в доме жестокого графа. К тому же верный старый пёс теперь наверняка погибнет.

Тоскливые мысли прервало то, что карета остановилась. Граф вышел на широкий мощёный двор перед своим домом, и омега выбрался вслед за ним. Ратленд, пренебрежительно указав на мальчика, бросил дворецкому «Выдели ему комнату в крыле для прислуги». Седовласый старик поклонился хозяину и хотел было взять вещи нового слуги, но их не оказалось. Дворецкий презрительно скривил губы и сухо попросил Доминика следовать за ним.

Комната была небольшая, и в ней стояло две кровати, причём одна из них явно была занята. Слуга, занимавший эту комнату, сейчас был занят своими обязанностями, и Доминик познакомился с ним только к вечеру. Он оказался омегой средних лет, полным, статным, одетым во всё чёрное. Белоснежный воротник и манжеты выдавали его чистоплотность и аккуратность, как и аккуратно собранные волосы. Он был достаточно холоден — вежливо поздоровался, поддержал разговор, но особо не стремился к общению. Доминик и оставил его в покое, видя, что какими-то отношениями, хоть бы приятельскими, тут и не пахнет.

Вечером граф позвал его к себе. Переодевшись в выданную форму, тоже чёрную, он пошёл в библиотеку, где Ратленд сидел у камина. На этот раз Доминик осмелился рассмотреть своего нового хозяина. Граф был высок, очень широкоплеч, богатая копна каштановых волос, не очень длинных, но всё же достававших до ушей, оттеняла аристократически бледную кожу. Идеально прямой нос и чувственные губы дополняли портрет альфы. Он был красив, силён и вызывал невольное уважение.

Доминик поклонился ему.

— Вы меня звали, господин. Что вам угодно?

— Расскажи, как ты попал на большую дорогу в одиночестве.

Омега, собравшись с силами, пересказал свою печальную историю о побеге из дома. Когда он закончил, граф рассмеялся.

— Какая ерунда. Ты хотел переспать с альфой, ты переспал. Ты омега, для того ты и создан природой. Твой отец дурак. Хотя понятно, неотёсанная деревенщина, ещё и со старыми взглядами.

— Не говорите так о моём отце! — вспыхнул Доминик.

— Не смей мне указывать. Я предупреждаю тебя первый и последний раз. Если ты ещё раз повысишь голос, попытаешься что-то мне приказать, или как-то иначе поведёшь себя дерзко — будешь жестоко наказан. Я тебя предупредил. Я не потерплю хамства в моём доме от моих же слуг.