Ему ли было упрекать Алекса в слезах — его детство прошло беззаботно и легко в доме любящей и любимой матери, рядом с сестрой, в окружении друзей. Мэтт с самого детства был душой компании и заводилой, и вокруг него всегда была стайка ребят и девчонок. С кем-то из них он действительно дружил, с кем-то общался изредка и снисходительно, но факт оставался фактом — он был всегда окружён людьми, которые тянулись к нему и любили его. Одиноким он не был никогда. Мать души в нём не чаяла, сестра тянулась к нему (да и он к ней тоже), небольшая разница в возрасте позволяла им дружить, делиться интересами и даже общаться с одними и теми же ребятами. А ещё у него был Лукас — самый первый, самый верный друг, с которым они вместе провели всё детство, всю юность. Правда потом Лукас уехал в Испанию, и Мэтт впервые узнал горечь разлуки. Но эта разлука была не из тех, что пережить невозможно — по крайней мере, они часто общались в Скайпе и не теряли связи, а раз в пару лет Лукас наведывался в Штаты.

Конечно, оглядываясь на свою молодость, Мэтт не мог не признать, что был влюблён в Лукаса и именно поэтому так тяжело пережил его отъезд. Это не было настоящей любовью, он и тогда это понимал, но Лукас был слишком близок ему, чтобы можно было просто взять и выбросить его из головы.

Может, именно из-за этой потери Мэтт и разуверился в существовании настоящей любви. Лукас был ему больше, чем друг — почти брат, человек, с которым произошёл первый волнующий сексуальный опыт, самый близкий и верный товарищ во всех стычках с другими мальчишескими компашками. Дальше пары скомканных ночей дело у них не пошло, но теперь, вспоминая свои отношения с Лукасом, Мэтт понимал, что лёгкий флёр влюблённости всегда окутывал их братство и дружбу. Это можно было бы назвать платонической любовью.

А потом Лукас встретил мужчину своей мечты, да ещё и земляка, и уехал с ним на родину.

Это, пожалуй, было самой страшной травмой для Мэтта. Страшнее, чем смерть отца. Он был очень близок с отцом, хоть они и не жили вместе с тех пор, как родилась Экси, и потеряв его, тогда ещё совсем юный Мэтт почувствовал себя круглым сиротой, хоть и оставалась ещё Маргарет.

И всё равно смерть отца не могла сравниться с предательством Лукаса. Потому что смерть неподвластна человеку, и трагическая случайность хоть и болезненна, но неизбежна. Зато осознанное предательство Лукаса случайностью не было, и Мэтт долго не мог простить ему отъезда, хоть виду и не подавал. Может быть, Лукас даже ничего не знал.

И всё-таки, несмотря на эти две ужасающие вехи своей жизни, Мэтт мог с уверенностью сказать, что его детство и юность протекли счастливо.

А Алекс всю сознательную жизнь был один, терпел побои и насмешки от ребят из приюта, а теперь, когда ему вдруг показалось, что все неприятности позади, Мэтт сам умудрился сделать его ещё более несчастным. Он сумел ранить его настолько больно, что мальчик даже заплакал. Мэтт готов был дать голову на отсечение, что Алекс никогда не ревел в приюте из-за своей вражды с мальчишками. Даже когда его били. А теперь вот не сдержал слёз — это было показателем.

Теперь, одеваясь для прогулки, Мэтт ощутил такую жгучую жалость, такое желание действительно сделать своего приёмыша счастливым, что он не сомневался: больше отчуждения не будет.

Поэтому вернувшись в холл и обнаружив там Алекса в этих ебучих кедах на колёсиках и (наконец-то!) с фотоаппаратом, висящим на шее, Мэтт не сумел подавить желания его потискать. Алекс, хоть и был уже довольно взрослым, сегодня так по-детски ревел на кухне, что вдруг показался совсем маленьким и очень несчастным птенчиком.

— Алекс, я хочу, чтобы ты никогда не сомневался в том, что ты мне нужен, — Мэтт чуть отстранил его и посмотрел ему в глаза, улыбаясь ласково и тепло, без тени насмешливости. — Я люблю тебя, ты мой детёныш, и я правда очень нуждаюсь в тебе. Просто я иногда веду себя как полное говно. Я попробую с этим бороться, хорошо? Я попробую стать лучше для тебя, обещаю.

Алекс, впервые услышав от него такой долгий и прочувствованный монолог, опять не сумел сдержать эмоции — поник и уткнулся лбом в мэттову грудь, и мужчина обнял его и погладил по спине.

— Ну всё, вытирай слёзы и пойдём, а то Макс обосрётся и испортит всю возвышенность момента.

— Ты уже испортил, — Алекс рассмеялся и накинул лёгкую ветровку: день был достаточно холодный.

Они вышли с участка и отправились в находившийся неподалёку лесопарк, разбитый и облагороженный совсем недавно. Макс бежал на десять метров впереди — не было нужды держать на привязи так хорошо воспитанного пса. Мэтт неторопливо шёл прямо по дорожке, сунув руки в карманы лёгких летних брюк, а Алекс то и дело отходил то вправо, то влево, чтобы сфотографировать понравившиеся цветочки, листочки и веточки. Мэтт усмехался, но не комментировал — Алекс впервые воспользовался подаренным фотоаппаратом, и мужчина, наконец-то, понял, почему. Мальчик был весел, но молчалив. Много фотографировал пейзажи, подбежавшего несколько раз поближе Макса, даже самого Мэтта — втихаря. Тот, конечно, всё видел, но не рассердился; да и чего, собственно, ему было сердиться?

Они гуляли недолго, всего около получаса — Мэтту надо было на работу. Вернувшись домой, он едва успел переодеться в деловой костюм и поспешно ушёл, но Алекс знал, что вечером он приедет домой вовремя.

И в самом деле: часовая стрелка ещё не достигла цифры семь, а в гараж уже въехал чёрный джип, мигнув Алексу, торчавшему у окна, фарами. Мэтт явился с большущей бутылкой газировки и несколькими коробками, источавшими приятный, но какой-то непривычный запах. Алекс, сразу сунувший нос в пакеты, достал коробки и, открыв их, почувствовал, как в желудке бурчит от голода.

— А что это за штуки?

— Суши. Ты что, никогда не ел? — Мэтт насмешливо приподнял правую бровь.

— Конечно, ел, — не менее язвительно ответил Алекс. — В перерывах между чёрной икрой и королевскими креветками.

— Ах да, точно, — Мэтт улыбнулся и поставил все коробки на стол. — Придётся учить тебя есть палочками, да?

— Да, — Алекс приоткрыл баночку с соевым соусом, понюхал и опять сглотнул. — Я ещё не попробовал, а мне уже кажется, что ужасно вкусно. Из чего их делают?

— Из риса, водорослей, рыбы, иногда сыра. Вообще они бывают очень разные. Хочешь, можем как-нибудь сходить в суши-бар? Можем даже с мамой и Экси — давненько они к нам не наведывались. Соскучился?

— О, давай. Только ты научи меня, как есть, а то я эти палочки даже держать-то правильно не умею.

Они сели рядом, и Мэтт, взяв руку Алекса, осторожно вложил в неё палочки так, как положено, взял свою пару и пошевелил пальцами, демонстрируя нужные движения, а потом подхватил один ролл, макнул в соус и съел.

— Вот так. Всё просто. Давай-ка, попробуй.

Алекс неуверенно пошевелил палочками, которые сжимал так сильно, будто тонул, и только они могли спасти его. Само собой, ролл развалился под таким напором, и Мэтт едва удержался, чтобы не разоржаться.

— Осторожнее, не надо так сжимать пальцы, расслабься. Попробуй ещё раз.

Прежде чем заняться вторым роллом, Алекс пальцами подобрал ошмётки первого, сунул в рот и аж замычал от удовольствия.

— Охренеть, это так вкусно, — он так вытаращил глаза, что Мэтт всё же рассмеялся.

— Ты давай-ка не выражайся, засранец, а учись. А то пойдём в бар, и ты там весь соус разольёшь, а я буду над тобой смеяться, и стыдно мне не будет. Давай. У тебя три попытки.

Алекс аж покраснел от напряжения, когда всё-таки поднял ролл из коробочки и понёс к миске с соусом, пытаясь не уронить, не раздавить, не расплескать соус. И у него вышло! С соусом оказалось ещё вкуснее, и Мэтт оглянуться не успел, как Алекс сожрал всю свою коробочку и ещё немного украл из третьей, общей.

— Ну ты и способный, — удивился Мэтт, у которого ещё и половина не была съедена. — Не обедал, что ли?

— Обедал, — заверил Алекс. — Просто о-очень вкусно. Никогда такого не ел!

— Я рад, что тебе нравится, — Паркер ласково потрепал своего найдёныша по кудрявой голове. — Доем — и идём гулять с Максом.